— Уже нет, — ответила холодно.

— Это как? — опешила я. И тут же с ужасом озарившей меня догадки произнесла: — Ты всё-таки решилась на это? Сделала аборт?

— Нет. Просто выпила лишнего, мне стало плохо. А потом выкидыш. И хорошо. Я бы всё равно от него избавилась. Токсикоз был жуткий.

Я слушала её и просто не могла поверить, что об этом можно рассуждать так спокойно. Ну, был ребёнок — и нету. И не надо. Зато теперь все проблемы решились.

Почему для кого-то ребёнок — проблема, а кто-то ждёт и мечтает об этом, но ему не даётся? Есть много вопросов, на которые мы вряд ли получим ответы. Не в этой жизни уж точно.

— Вот только не делай такое скорбное лицо. Тебе меня не понять. Лучше скажи, у тебя пару косарей не будет? В долг, разумеется. Я отдам.

Я мотнула головой. Потом, словно очухавшись, полезла в сумку и извлекла полторы тысячи.

— Вот. Ещё есть на карточке. А тебе зачем?

— Да так, жрать нечего. А ко мне Илюха придёт вечером, будет опять возмущаться.

— А Илюха — это кто?

— Ну, вроде как мой новый парень. Хочешь, покажу?

И показала. Несколько фото на телефоне.

Странный такой тип — крашеный блондин, явно претендующий на звание модника, в шапке, смещённой на затылок, с проколами в брови и носу, в татуировках.

— Никогда бы не подумала, что это твой типаж... — только и сказала я.

Особенно после Глеба. И даже Слава был лучше.

Может, она действительно надышалась в клубе во время пожара? Но Алёна сказала, что их к тому моменту давно уже там не было...

— Ну а у вас там как с Сашей? — перевела разговор Алёна. — Всё ещё ходите за ручку?

— Мы поругались, — честно ответила я, хотя откровенничать как-то уже расхотелось.

— Сильно?

Я пожала плечами. Пока оценить масштабы довольно трудно. Я ведь не знаю, насколько он гордый.

— Из-за чего? — продолжала допрос Алёна.

— Он узнал, что я скрывала свой... как бы сказать... социальный статус.

— А-а-а, ну понятно. Мужики — они гордые. Это тонкая материя.

— Ты же его лучше знаешь, скажи, есть шанс, что он поймёт меня?

Теперь плечами пожала Алёна.

— Не знаю. Но, знаешь, подруга, скажу тебе честно: от такой любви, как у вас, хорошо умирать. А жить нужно в спокойной температуре. Я тоже без Глеба жить не могла, и чем обернулось? Его жизнь осталась прежней, моя — перевернулась с ног на голову.

Я хотела заметить, что между её и моей историей есть как минимум два существенных различия. Саша — не Глеб, он куда более ответственный и чуткий. Да и до столь близких отношений, которые были у Алёны, мы бы не скоро дошли.

Но как ей объяснить, что даже жар самой лютой боли от любви мне дороже, чем здоровая комнатная температура? Что я не могу любить из-за статуса, денег, «потому что так надо». Только в любви горят глаза и вырастают крылья.

Разговор мы не закончили. Я не стала ничего объяснять, Алёне сказать было больше и нечего. Она забрала деньги и, пряча глаза, сообщила, что скоро придёт её Илюха и надо успеть пожарить картошки.

Я намёк поняла и быстренько удалилась.

Это была не моя Алёна. Не та подруга, с которой мы понимали друг друга. Чужой человек.

Столько потерь было вынести трудно. И всю обратную дорогу домой я ревела, не замечая взгляды прохожих. Их было мало — взглядов. В Москве давно царит равнодушие. Серые стены, серая погода, серые лица...

Я не всегда пессимист, но сегодня и моя душа была окрашена в этот цвет. А, как известно, наш внутренний цвет окрашивает и наше видение мира.

Очередной «пощёчиной» стала и домашняя сцена. Отец и мать были дома, ругались. Кто-то что-то кричал про развод, мать опять упрекала за любовные связи на стороне. Заметив меня, спросила, где я была, но я лишь грубо бросила:

— Не твоё дело, — и хлопнула дверью перед её носом.

Пусть сначала со своей жизнью разберутся.

В последнее время слово «развод» эти стены слышали всё чаще. А вместе с ним и кучу других — о разделе имущества, кто чего достиг на самом деле и кому чем обязан. При этом мама с приятной улыбкой и непроницаемым лицом продолжала играть на публику в идеальную семейную жизнь, до последнего не желая выходить из роли, как из любимого платья, не замечая, что оно давно стало мало и трещит по швам.

Меня тошнило от этой фальши. Я не хотела в этом участвовать и лишь отдалялась от них — от людей, с которыми и прежде не была слишком близка, но всё же многого о них не знала и потому казалось, что это нормально, что так живут многие.

Но нет. Все живут по-разному.

Прежде чем заснуть, долго слушала музыку в темноте, бездумно глядя за окно, где шёл то ли снег, то ли дождь. Приближался Новый год, но зима была серо-унылой. Небо всё чаще хмурилось, и, казалось, что все светлые дни, как и лето, остались позади и вернутся не скоро.

Вытащив наушники, прислушалась. В доме стало тихо — это хорошо.

Однако уснуть всё равно не получалось. Я ворочалась с боку на бок, думая о том, как увижусь завтра с Сашей и что мы друг другу скажем. Или будем делать вид, что не знакомы?

Стоит ли подойти к нему первой и попытаться вовлечь в диалог или ждать, пока с него схлынет гордость? И когда это будет?

И всё же утро наступило. Я сама не заметила, как заснула. А когда разлепила глаза под звук будильника, то, словно солдат, поступила в распоряжение нового дня, где всё строго по плану: пятнадцать минут, чтобы умыться и накраситься, еще пять — одеться, десять — позавтракать — и на выход.

В институт и на работу я добиралась на метро. Маму это совсем не радовало, да и с моим решением работать «там» — так она выражалась, не решаясь упоминать это место — она не смирилась. Просто личные переживания и вопросы развода оказались сейчас важнее, и она временно закрыла глаза на мои «причуды».

Три пары пролетели, а сразу после, пообедав, я отправилась на работу.

К месту «икс» подходила с сильно бьющимся сердцем. Понимала: до встречи с Сашей меня отделяют всего несколько метров и пара мгновений.

Мы столкнулись в дверях. Он был уже в форме и выходил, и мы на пару секунд растерялись, словно оба не знали, как вести себя.

Наконец я сказала:

— Привет, — прошло всего пара секунд, но мне казалось, что вечность.

Он ответил мне тем же. На этом — всё. До конца смены я видела Сашу лишь мельком. Уходили мы всегда вместе, но сегодня он исчез, не попрощавшись. Неужели настолько сильно обиделся, что готов совершенно порвать отношения и забыть всё, что было?

Было больно, и даже музыка, которой я всегда лечила душу, лишь бередила раны.

А у подъезда меня ждал сюрприз. Алёна.

— Привет, — заметив меня, она направилась навстречу и улыбнулась, но как-то натужно, как будто это давалось ей с большим усилием.

Да и вся она была какой-то дёрганной, нервной. Как будто лишь внешне похожа, а внутри — другой человек. Перемена была столь разительной, что невозможно было не ужаснуться.

— Привет, — ответила я. — Ты чего сегодня на парах не была? — задала вопрос первой, опуская слово «опять» и умалчивая пока о другом: что она делает здесь так поздно?

— Плохо себя чувствовала с утра. Это всё из-за выкидыша, наверное. А что там нового? Много я пропустила?

Минут пять подруга пыталась вести светский разговор, интересовалась, как дела, но не так как прежде — дежурно, так что я не стала посвящать её ни в свои семейные дрязги, ни в разногласие с Сашей. А она об этом уже и не спрашивала, будто забыла. При этом Алёна всё время дёргалась, как будто куда-то спешила.

Потом не выдержала.

— Вер, прости меня, я… Мне очень нужны деньги. Можешь помочь?

Я опешила. Ведь только вчера дала ей полторы тысячи.

Потом, собравшись с мыслями, спросила:

— Зачем?

Вчера я об этом не спрашивала, полагая, что это нетактично. Но, кажется, зря. Получается, вчера я попросту откупилась от подруги. А ведь у неё явно какие-то проблемы. Вот только вряд ли она о них скажет.

Это из-за их разрыва с Глебом? Из-за нежданной беременности и выкидыша? Или что-то ещё? Или всё это связано?