О всяких гадостях, да и работе вообще говорить не хотелось, но и избежать этой темы полностью, так сказать, сами стены не давали. Правда, переговорили накоротке: тесть упомянул, что сектантов переловили, собственно, большинство — ещё до экспертизы, до жертвоприношений они ещё не дошли, но уже готовились, к счастью, в том числе — своему — не успели. Свечи купили готовые, но продавец был из дальних краёв, вне границ Великого княжества, более того, там турецкий след просматривался, или его нам старательно рисовали. В любом случае — вопрос уходил по подчинённости в центральный аппарат, а по принадлежности в Первое и Второе[1] отделения, Мурлыкину же свою часть оставалось оформить и передать в суд, следующей недели должно хватить.

— А почему вы лично этим занимаетесь?

— Ну, а кому же? По Уложению это преступление относится к особо тяжким, я заместитель начальника Отделения в нашей губернии, а сейчас, когда начальник отбыл в отпуск — он у нас любитель зимней охоты — ещё и исполняющий его обязанности.

— Это какая по счёту секта за те два с половиной года, что я в Могилёве?

— Третья с половиной за три года. Густовато пошли, обычно за это время не больше двух. Правда, было дело, за два года пять штук накрыли, но это давно было, задолго до меня, ещё перед предыдущим польским бунтом. Ну, если боги будут милостивы — дальше может быть затишье.

— Как это, «с половиной»?

— Да нашлись одни… Точнее, один там был «умник». Это больше банда была, всякую сектантскую муть главарь сам же и придумывал, чтобы подельников крепче привязать, да и свой авторитет подкрепить. Причём решил, идиотина, что если он обоснуется в нашей губернии, а «шалить» станет в соседних — то его не поймают. Мол, полиция в соседней губернии нормально работать не сможет и не захочет. Как будто у нас, прости за выражение, германские государства, где через каждый десять-двадцать вёрст новое княжество, или герцогство, или королевство на целых десять тысяч подданных. И в каждом — своё правитель, свои законы и своя полиция.

— А как дело к вам попало, если там чистая уголовщина?

— Нашли полицейские временное стойбище и увидели на нём следы «неизвестного ритуала». Главарь его «на богатую добычу и воровскую удачу» проводил. Ну, там, три костра по углам треугольника, линии прокопаны, углём и мелом отсыпанные, всякое такое, хоть бандиты и пытались затереть, но так — без должного старания. Перекинули в наше ведомство, нам деваться некуда, создали с коллегами сводную команду и за пару недель отловили гавриков.

— Потом обратно в полицию отдали, потому и «половина»?

— С чего бы это раскрытое дело просто так соседям отдавать? Намерение было, причём подтверждённое, деятельное. Что ритуал — чистый бред, знал только придумавший его главарь, остальные всерьёз старались. Собственно, большинство сектантов тот же состав имеет — намерение, подкреплённое действием, которое они считали действенным. Так что пошли по нашей линии, хоть там и уголовщины хватало лет на восемь-десять каждому. А вот главарь — тот единственный от обвинений в оккультизме отбрехался. Доказал, скотиняка эдакая, что занимался «имитацией и пародированием ритуалов», без намерения получить от этого какой-то эффект и «просто разыгрывал этих дураков». Ну, его в полицию и отдали, заодно поделились результатом. Но легче ему не стало — и так пожизненная каторга получилась, по совокупности чисто уголовных деяний. А половина — потому что на две губернии делить пришлось, это ещё минчане отказались от официального участия, так бы было «три с третью».

Минут десять мы молча наслаждались рыбкой под пиво — ну, или пивом под рыбку, кто на что налегал. Потом тесть, держа в руке обгрызенный плавник от изнаночного судака, спросил с лёгкой иронией:

— А у тебя что, уловы так сильно упали? Решил рыбу глушить?

Я аж поперхнулся.

— С чего бы вдруг⁈

— Нам оповещение пришло о покупке промышленной взрывчатки, точнее, не нам, а в «тройку», их начальник уже со мной поделился.

— Два вопроса: зачем вообще и почему не в полицию?

— Губернатор распорядился. Два ухаря затеяли на Днепре рыбу глушить, чуть ли не прямо в черте города. Причём промышленной взрывчаткой: грузили мешочек на плотик и сплавляли по течению. Людей напугали, в том числе — дочку губернатора. Он разозлился и приказал выяснить, где они аммонал добыли, а потом обязал продавцов ставить в известность жандармов. Почему не полицию — не знаю, это вообще не наше дело. Продавцы шлют в «тройку» или в «пятёрку», смотря кто покупает. Там эту макулатуру в отдельную папку сбрасывают, как правило — вообще не читая.

— А они, те деятели, точно рыбу глушили?

— А кого ещё? Лягушек, что ли? Или водолазов? — Мурлыкин рассмеялся.

— Пустить плот, посмотреть, сколько он проплывает, пока горит фитиль. Потом, когда команда придёт — взять плот побольше, загрузить на него десять-пятнадцать пятидесятикилограммовых мешков и запустить в сторону моста. Чтобы бахнуло под пролётом, или после того, как в опору уткнётся.

Василий Васильевич посмотрел на меня с укоризной:

— Вот умеешь ты, Юра, настроение испортить!

А я что, я ничего — это всё дед, параноик потусторонний. Но такое вслух не скажешь, да.

— А вы тут причём? Это Пятому и немножечко Второму отделению забота. Проявлений магии там вообще нет.

— Так-то оно так, да и сами они должны были бы в эту сторону подумать. Но ведь не подумали — во всяком случае, мне ни о какой работе в этом направлении ничего не известно. И, разумеется, они сумеют отблагодарить за лишнюю работу, если узнают, кто вопрос поднял, уж поверь мне.

Ещё несколько минут посидели молча, расправляясь с вкусняшками, потом беседа завязалась опять, но рабочих моментов уже не касалась: разговаривали о рыбалке вообще, о рыбных местах, о снастях, хвастались уловом. Пользуясь случаем, пригласил тестя в отпуск приезжать ко мне на изнанку, обещая уникальную рыбалку и незабываемые впечатления. Тот обещал подумать.

Часа через два с хвостиком, когда пиво закончилось, прибрались в кабинете. Я забрал пустые бутылки и мусор, чтобы выбросить его по дороге, остатки рыбы убрали в холодильный шкаф, что нашёлся в комнате отдыха. Маленький и не слишком мощный, но — рыба поместилась. Я поехал домой, а тесть остался на работе — просмотреть кое-какие расчёты и подождать, пока запах немного развеется.

Дома оказалось, что гостьи уже разошлись, а Маша недовольна тем, что я «мало пообщался с Ульяной, а она этого целый месяц ждала».

— Машенька, радость моя, ты это вот сейчас всерьёз⁈

— Конечно! Я всё это и затевала, чтобы вы спокойно пообщаться могли!

— Да ладно! Что же ты тогда ещё десятка два подружек не позвала? И корреспондентов из газеты?

— Из какой ещё газеты⁈

— Да хоть из какой! А лучше — снять театр, нас — на сцену, и билеты продавать! Вот там бы тогда и пообщались!

— Юра, что ты такое говоришь вообще⁈

— Что я говорю? То, что ты наделала, то я и говорю. Если хотела обеспечить нам возможность поговорить — то зачем собирала такую толпу тех, кто этому мешал⁈

— Ну я же не могла пригласить только её!

— Да⁈ Спорно — раньше приглашала на неделю, и ничего. Но ладно. Что мешало пригласить для приличий ОДНУ подругу? Которую можно было бы отвлечь на что-то и дать нам спокойно пообщаться? Или даже не отвлекать, пусть бы сидела четвёртой, одна она такого звукового давления бы не создала.

— Что значит — «звукового давления»? Мы просто поговорили, что мешало и тебе с ней тоже поговорить?

— Маша, я за последние полчаса перед уходом смог вставить ровно ТРИ слова, тебе адресованных, из которых ты два не услышала. А сам из хорового вашего щебета разобрал ровно полторы относительно осмысленных фразы.

— Вот только не надо преувеличивать!

В общем, почти поругались. И опять пришлось отложить тему фильтрации новостей — если бы я зацепил ещё и её, то точно бы поссорились, причём крепко. А так помолчали, чаю выпили — и помирились. Я повинился за то, что обозвал её подружек «курицами» и «маракасинами», она — признала, что не стоило совмещать две встречи в одно время.