— Высота 5. Разгон, — произнёс я по внутренней связи и отклонил ручку управления от себя.

«Шмель», как по-другому величают ещё Ми-24, идёт над землёй ровно, но старается сопротивляться управлению. Он словно обладает норовом, как породистая лошадь.

— Высота 25, скорость 80, — вышел по внутренней связи Кеша.

— Шасси… убрано, — доложил я.

В полёте машина может вести себя по-разному. У новичка брыкается, а у опытного лётчика идёт по струнке. Пока ещё всё вибрирует, жужжит, трясётся. Но это так круто!

Набираем скорость и отворачиваем в сторону полигона.

— Скорость 200, высота 150, — подсказал мне Кеша по внутренней связи.

— Понял.

Аэродром позади. Очертания города Мактаба и стоянки вертолётов сменились на пустынную местность с отдельными солончаками.

Серо-жёлтая пустыня раскинулась на многие километры. По-прежнему видна полоска реки Амударья и величественные пески Каракумы. До полигона считанные минуты полёта. Устанавливаем связь с руководителем полётами и переходим под его управление.

— Кеша, включай аппаратуру, — дал я команду оператору.

— Включена, — прозвучал через несколько секунд доклад.

Уже видна линейка целей на полигоне. По командам от Кеши выхожу в начало боевого пути. Время бежит быстро, но порядок действий за последние дни отработан до автоматизма.

— 317й, разворот на боевой, — запросил я в эфир у руководителя полётами на полигоне.

Плавно отворачиваю влево и выхожу на боевой курс. До цели от начала боевого пути не более 8 километров.

— Цель вижу, дальность 7, — сказал я по внутренней связи.

— Вижу, перехожу на десятикратное, — ответил Кеша, увеличивая приближение на приборе наведения.

В его кабине идёт очень кропотливая работа. От его точности прицеливания зависит, поразим мы цель или нет.

— Марка на цели! Дальность 6.

— Понял.

Теперь в перекрестии прицела отчётливо видно силуэт танка. Крошечный, но всё равно очертания узнаваемы.

— 317й, на боевом. Цель вижу.

— 317й, разрешил, — ответил мне руководитель полётами.

Слегка поворачиваю вертолёт на цель. Марка и неподвижная сетка прицела совмещены.

— Приготовиться! Пуск!

Прозвучал сигнал в шлемофоне. Начался процесс пуска ракеты. Кеша нажал на соответствующую кнопку, дав электрический импульс. Замкнулись нужные контакты.

Глухой звук, будто кто-то громко фыркнул рядом с вертолётом в воздухе.

Ми-24 обдало порцией дыма. Ракета сделала один виток, второй. «Определилась» с траекторией и устремилась к цели.

Секунды тянутся. Кажется, что ракета застыла в воздухе. Огонёк, шедший за «Штурмом» исчез. Как и цель, которую поглотило коричневое облако от взрыва.

— Командир, прямое! — радостно объявил Кеша.

Для него это радость, поскольку всё у моего оператора получилось. После работы на полигоне, мы вернулись на аэродром.

Зарулили на стоянку и начали выключаться. Кеша и после остановки винтов продолжал радоваться. Он и по маршруту довёл точно, и стрелял отлично.

— А как мы «горохом» ударили? С полигона сказали, что прямо в мишень. Отклонение минимально, — ждал меня около кабины Кеша.

— Это мы молодцы. Сейчас завешиваемся и ещё на один заход, — ответил я, вылезая из кабины.

Валера Носов поднёс мне журнал подготовки вертолёта, чтобы я расписался. Оружейники начали осмотр пустых блоков. Солнце уже греет очень сильно. Ветерок, подувший со стороны Афганистана, принёс мне только песок на губы. От него всё хрустит во рту.

— Эх, запах какой! Керосин и отработанные газы. Вон, от пустого контейнера ракеты, — показывает мне Кеша на снятую «сигару».

Пожалуй, этот запах от контейнера следует назвать по-другому.

— Так как тебе, Сань, запах?

— Обычный. Запах войны. Я его всегда чувствую.

Повернувшись к стоянке вертолётов, я увидел погрузку Ми-24 в Ан-22. Послезавтра и мы будем «за речкой».

В эту секунду понял, что неизбежное приближается. Снова война, Афганистан и новые испытания.

Июнь, 1980 года. Аэродром Баграм, Демократическая Республика Афганистан.

Несущий винт постепенно останавливался, замедляясь с каждым оборотом всё больше и больше. Техники медленно и вальяжно подошли к вертолёту. На загорелых лицах видна усталость, а форма приобрела белый оттенок.

Горизонт плывёт от жары. Смотрю на горы, окружающие Баграм, и вижу сплошную серо-коричневую массу. В это время наш коллега открыл дверь, впуская в кабину знойный воздух. Ощущение, что кончик носа прижгли чем-то горячим.

Бортовой техник Валера Носов уже вышел из вертолёта и здоровался со встречающими нас сослуживцами. Видно, что ему очень жарко в полной экипировке и с автоматом наперевес.

— Сань, а чё так жарко? К такому меня мама с папой не готовили, — подошёл к моей кабине Кеша, жалуясь на погоду.

— Ты погоди. Сейчас кондиционер включим. Прохладно станет.

— Серьёзно? — обрадовался мой оператор.

— Нет, Кеша. Готовься к тому, что будешь потеть, как та самая лошадь на свадьбе, которую ты вечно вспоминаешь.

— Ну, правда. У меня в деревне конь. Сухариком зовут. Хороший такой! Он у нас и телегу зимой, и сани летом возит…

— А не наоборот? — решил поправить я Иннокентия.

Кеша задумался, а потом хлопнул себя по лбу. Надо поработать с ним плотнее, пока он не стал подтупливать ещё больше.

Я поздоровался с нашими техниками, обменявшись с ними парой добрых слов. Осмотревшись вокруг, сразу бросилось в глаза количество самолётов и вертолётов.

Их число намного увеличилось. Пока мы шли к машине, приехавшей за нами, наблюдал, как аэродром живёт боевой работой. Полоса практически не пустует — всё время кто-то садится или взлетает.

По лётному полю ездят грузовики и спецтранспорт. На стоянках идёт разгрузка и погрузка в транспортные самолёты. Со всех сторон гул двигателей, свист винтов и рёв включения форсажа.

База в Баграме продолжает работать с высокой интенсивностью.

— Сань, а это те самые ящики? — указал Кеша на деревянные гробы, которые подвезли на погрузку в Ан-12.

— Это не ящики. Так увозят на Родину погибших ребят, — ответил я.

— Так это гробы… Вот так…

— Да, — ответил я, посмотрев на лицо Иннокентия.

Видно, что парню стало не по себе. В самый первый день встретиться лицом к лицу с последствиями войны не так уж и просто.

— Внутри как-то всё сжалось, — сказал Кеша, присматривавшийся к наспех сделанным надписям фамилий на деревянных гробах.

Резко контрастирует с гробами тот факт, что из стоящего рядом Ан-12 выходят десантники, прибывшие служить в Афган.

Мне не привыкать видеть подобные картины. К сожалению, на войне подобная выгрузка молодого пополнения становится так же привычна, как и погрузка гробов.

— Пошли, — повёл я к машине Кешу.

В кузове ГАЗ-66 уже сидели остальные лётчики нашего звена. Я закинул вещи, но садиться не спешил. Кажется, мы кого-то ещё ждали, если судить по усталым лицам наших коллег.

— А где командир? — спросил я.

— Сказал, что пойдёт по делам. Вот уже 15 минут ждём, — ответил один из лётчиков.

На такой жаре долго находиться нельзя, но Шаклина почему-то это не волнует. Я выждал пару минут и снова переспросил, где конкретно, товарищ капитан.

— Я его видел, как он пошёл на КДП.

— Зачем? — уточнил я.

— Может, пошёл лётную комнату искать? — спросил Кеша.

Все парни разом засмеялись. Заметно, что Веню Шаклина так и тянет в помещения, где собираются офицеры. Но в Афгане лётных комнат нет.

Через пару минут появился и сам командир звена. Вид недовольный, а сам Веня кого-то очень сильно проклинал.

— Что-то случилось? — спросил я, когда Шаклин подошёл к машине.

— Ничего. Уже завтра сказали лететь. Не дают осмотреться, — ворчал Веня.

— В воздухе и осмотримся, — ответил я.

— Так уж не терпится лететь, Клюковкин?

За спиной послышался грохот. Такое чувство, что у «шишиги» что-то отвалилось.