— Дмитрий Максимович просил передать и это.

Я раскрыла глаза, зажмурившись за секунду до этого от яркого света, и увидела два томика Дюма с тем самым романом, о котором я просила.

— Другая книга будет доставлена завтра.

— Спасибо. Поблагодарите Дмитрия Максимовича за одолжение, которое он мне сделал, — начала было я с улыбкой, заметив на подносе цветок белой лилии.

Не забыл, значит, что я не люблю розы!

— Вы сами сможете его поблагодарить за завтраком. Он будет здесь около семи часов утра. Я приду за вами, — Варвара говорила учтиво, но что-то в её тоне заставило меня насторожиться. Наверное, злорадные нотки, то и дело прорывающиеся через напускную угодливость.

— Хорошо, спасибо, — сухо ответила я. И то правда, зачем я стану благодарить человека, который лишил меня свободы и привычной жизни! Да ещё смеет угрожать!

Варвара сделала знак кому-то стоящему за дверью. Им оказался Виктор.

Он вошёл, снова поздоровавшись и держа в руках лопату. Новую, с гладкой светлой ручкой и блестящим черенком. Не хватало только ценника!

— Что это? — спросила я спокойно, стараясь казаться невозмутимой, хотя это и давалось мне с трудом.

— Там записка есть, — смущённо ответил охранник и хотел добавить что-то ещё, но под взглядом горничной сник и пожелал спокойной ночи.

Стоило им обоим удалиться, как я ещё некоторое время сидела на месте, нервно сжав колени, и прислушивалась к затихающим шагам в коридоре. Закрыла глаза, попыталась восстановить дыхание и успокоиться.

И лишь потом решилась посмотреть содержимое записки, обёрнутой и закреплённой резинкой вокруг толстого черенка.

Я долго возилась с последней, пришлось её разорвать, и скорее расправила на коленях смятый клочок бумаги.

На нём ровным почерком траурными чернилами было написано: «Не надорвитесь, Алиса».

«Ледовский, определённо, садист», — промелькнула первая мысль, когда смысл прочитанного дошёл до меня.

Мало того что намекает на исход моего дела, если я не стану покладистой и разговорчивой, так и издевается. Хочет заставить меня копать собственную могилу?

Впрочем, он же не думает на самом деле, что я смогу управляться с лопатой? Нет, здесь иное.

Издёвка. Решил, что раз я Дюма попросила, значит, план побега разрабатываю. Не всерьёз, конечно, решил, а так, посмеяться захотел.

Заснула я быстро, как и все люди с чистой совестью. Скрывать нечего, ничего не знаю, зато при случае спрошу у хозяина дома, кто же такой умный ему эту идею подкинул. О том, что я знаю, где хранятся документы отца.

Мачеха? Вот она меня точно недолюбливала. Но откуда бы у неё связи с Ледовским? Соня хоть и умна, да не роковая дама. С тем я и заснула.

А утром одела то, в чём была вечером, и спустилась по первому зову. Даже хорошо, что Ледовский больше не присылает мне нарядов, потому что это обязывает.

Не хочу быть ему обязанной. Тем более со стороны похитителя это совсем не жест вежливости и доброго расположения.

Увидев меня, он указал на стул по правую руку. Мы снова оказались в просторной столовой, но выглядела она не так мрачно, как накануне вечером.

На столе в маленькой вазочке стоял букет ландышей. Надо же, для них сейчас не сезон.

— Доброе утро! Как спалось? Или вы полночи делали подкоп?

— Доброе, — ответила я, чувствуя, как ему не терпится начать разговор о моих книжных запросах. Пусть начинает, сама я сделаю вид, что всё в порядке. — У меня всегда был хороший сон.

На этот раз завтрак был вполне человеческим и доступным для вкуса среднего обывателя. Омлет с беконом, салат из свежих овощей и чай вместо вина.

— Вы удивлены моему подарку, Елизавета?

Ну точно, улыбается, гад. Как ни странно, но его весёлое настроение мгновенно передалось мне. Тоже захотелось смеяться и шутить, играть словами, не боясь за последствия.

Наш завтрак вполне мог происходить в отеле. Я часто ездила на конференции и знакомилась с разными людьми. Незнакомцев не чуралась, но держала их на вытянутой руке.

А тут… не знаю почему, но мне нравились разговоры с Ледовским. Не как с мужчиной, как с человеком, с ним было безумно интересно. Даже если он пугал меня, это не было грубо и пошло. А я не верила в его угрозы.

Но от его взглядов на меня, будто он желал немедленно стянуть с меня одежду, становилось не по себе.

— Нет, — ответила я и сразу добавила. — Вернее, в начале, да, а потом я поняла намёк. Если я и могла бы копать туннель, то только для муравьёв в цветочном горшке, а для этого большая лопата не нужна.

— Мне не хотелось, чтобы вы делали это осколком битой тарелки. Порежетесь ещё, да и фарфор мейсенской мануфактуры слишком мне дорог. Во всех смыслах.

Он замолчал и продолжил орудовать ножом и вилкой так ловко, словно каждый день обедал у английской королевы. Всё в нём было отточено до совершенства, причём оно не выпячивало себя, как баба на самоваре, но и не стремилось скрыться под налётом обыденности.

— Вы специально сказали это, чтобы я поняла, что всё в вашем доме стоит дорого? — хмыкнула я.

Пусть не думает, что очарована его деньгами. Мой отец тоже человек не бедный, но едим мы не на немецком фарфоре.

— Да, — Ледовский вдруг протянул руку и коснулся моего запястья.

Я растерялась и удивлённо подняла брови, чувствуя, как всё внутри сжалось в комок. Ну вот и долюбезничалась, Лиза!

— Всё в моём доме дорого и со вкусом. Но вы сейчас, Елизавета, для меня дороже всего.

«И даже дороже Миланы?» — чуть не слетело с языка, но я поняла, что такого не простят.

Надо помнить, что в самом шикарном доме есть подвал, не стоит тревожить скелетов, которые там обитают. И знакомиться с ними тоже нет никакого желания.

Я смотрела на собеседника и думала, чтобы такого мне сказать или сделать, чтобы он убрал руку. И в то же время другая часть меня этого не желала.

Прикосновение Ледовского было мягким, почти лаской, он оглаживал большим пальцем тыл моей кисти, и я чувствовала себя замершей то ли от испуга, то ли от восхищения перед большим змеем, гипнотизирующего взглядом.

Уже после того, как он убрал руку и снова взялся за нож с вилкой, я мысленно отругала себя: ну нельзя быть такой впечатлительной! Что на меня нашло?! Обычно я сухарь сухарём.

Разговор как-то сник, я испытывала неловкость, хотелось, чтобы Ледовский прогнал меня или сделал что-то такое, чтобы я перестала смотреть на него с придыханием. Ничем, кстати, не обоснованным. Я не какая-то там восторженная дурочка!

— Вы не вспомнили код от ячейки, Елизавета? — холодный тон хозяина дома мгновенно привёл меня в чувство.

Я чуть было не заулыбалась и не захлопала в ладоши: конечно же, это всё только чтобы вытащить из меня сведения! Прикидывается радушным и милостивым господином.

— Нет, Дмитрий Максимович! Совсем нет.

Я поджала губы.

— Кто вам сказал, что я вообще что-то об этом знаю?!

Повысить голос было ошибкой, но я поняла это слишком поздно. Не успела договорить, как приборы сердито звякнули о тарелку, а последняя чуть не подпрыгнула, силясь убежать от гнева хозяина.

Я боялась смотреть ему в лицо, видела только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки. Хотелось провалиться во временной туннель и вынырнуть дома в спасительной тиши спальни.

— Не смейте мне перечить, Елизавета! — его слова падали на душу, как камни на голову одинокого путника, оказавшегося в бурю среди высоких скал. — Если я говорю, что знаю, значит, так и есть. И у меня пока нет причин не доверять источнику. А вам — сколько угодно.

Во время этой спокойной тирады я чувствовала, как волосы не только на голове, но и на руках поднимаются дыбом, но сидела спокойно, уткнувшись взглядом в тарелку.

— Разрешите мне подняться к себе, — произнесла я, сглатывая слюну.

— Нет!

— Я больше не хочу есть, — упрямилась я и отодвинула от себя тарелку, которую тут же убрали женские руки.

Прислуга вела себя так, словно ничего не случилось. Сколько здесь бывало «гостей», и куда они потом девались? Вряд ли их это заботит.