Если примется скандалить, выпущу Самсона. Отец не любит животных, а собак ещё и побаивается.

— Иду! — крикнула я, отойдя на несколько шагов назад. Скажу, что спала, вот и не сразу открыла.

Щёлкнул один замок, потом второй. И вот я медленно открываю дверь, а за ней стоит совсем не отец.

— Ты?

Я беспомощно таращусь на него, во рту пересохло, а сердце пропускает удары. Не может того быть.

— Пропусти!

Он мягко отодвигает меня и входит в мою квартиру. Одетый в чёрное: брюки и водолазку, и как по канонам, как по книгам и эротическим фильмам, я замечаю у него лёгкую небритость. Она так идёт ему, мне хочется дотронуться рукой до его щеки, чтобы он поймал мою ладонь и принялся её целовать…

Но вовремя одёргиваю себя. Он здесь не за этим. Я не позволю ему снова ворваться в мою жизнь, чтобы, сказав на прощание гадость, он снова исчез. А я бы ждала продолжения.

— У меня твоя собака.

— Знаю.

— Зачем ты мне его оставил? Пёс здоров.

Вон он поскуливает у двери. Почуял хозяина и готов повизгивать от восторга, от тоски, от радости вновь наступившей встречи. Будет вилять хвостом и всячески показывать, что готов на всё, лишь бы угодить. Совсем как я.

И совсем не так.

Я постаралась найти в себе силы посмотреть ему в глаза и не растечься лужицей у ног.

— Возможно, хотел найти повод тебя навестить. Не пригласишь в комнату?

Ну всё! Я прислонилась спиной к двери, чтобы ноги не подвели. И ещё мне было важно, чтобы он это не заметил.

В его глазах я читала лёгкую насмешку и что-то ещё, такое тёмное, как гладь озера. Оно выглядывало, таращилось на меня, проверяя, гожусь ли. Для чего, дьяволу лишь известно.

— Проходи. Могу сварить кофе, всё равно собиралась.

Что за чушь я несу? Конечно, кофеварка у меня имеется, я ей пользовалась, но с чего это я решила изображать из себя радушную хозяйку? Ответ очевиден: чтобы дать себя время привыкнуть, что он сейчас в моей комнате. Я могу войти, протянуть руку и дотронуться до его, но не сделаю этого.

Он сел на мой диван и принялся играться с Самсоном, который разве что из шкуры не выпрыгивал, лишь бы показать радость.

А я отправилась варить кофе. Я вообще не знаю, какой вид он предпочитает: американо, эспрессо, латте. Нет, пожалуй, без молока. Крепкий, чёрный, бодрящий.

Мне и самой не помешает свежая голова.

Я дотронулась до волос и поняла, что даже не причесалась. Плевать! Пусть на Милану свою любуется. Может, так и лучше, я по-домашнему, обычная девчонка, которая умеет варить вкусный кофе. Это я умела. А больше — ничего такого. Чего бы ни смогла ему дать Милана.

Чёрная королева и чёрный король.

Я вскрикнула от боли. Сама не заметила, как подставила палец под струю кофе. И второй раз вздрогнула, когда он внезапно оказался рядом и осторожно повернул обожжённую ладонь к себе.

— Задумалась?

— Да, пройдёт.

Я высвободила руку и, не глядя на него, повернулась к шкафчику, где хранила лекарства. Пауза затянулась, я спиной чувствовала его взгляд, мне казалось, что он тоже должен испытывать неловкость. Нам и поговорить не о чем. Или надо беседовать так долго, что и ночи не хватит.

У меня в голове крутились вопросы: зачем ты здесь? Задумал через меня отомстить моему отцу?

— Пойдём уже.

Он взял у меня поднос с двумя чашками и понёс в гостиную. Я шла следом и любовалась его широкой спиной, линией роста волос на шее. На чёрной водолазке на его плечах не была и следа упавшего волоса или перхоти. Я поймала себя на мысли, что он слишком идеален, если не считать, что бандит.

Вероятно, ему и убить человека — раз плюнуть!

— Так что всё это значит?

Я села на диван так, чтобы его видеть. Возле маленького столика крутился Самсон и отчаянно вилял толстым белым хвостом, пока Ледовский не отогнал его жестом. Собака мгновенно подчинилась. Ему все подчинялись, а я не стану. Не до конца.

— Я подумал, что стоит объясниться.

— Я слушаю.

И снова утонула в его глазах. Хотелось просто смотреть и слушать, кивать время от времени, ничего не говоря. Исходило что-то такое властное от Дмитрия, что заставляло верить ему и подчиняться. И бояться его гнева, хотя он не повышал голоса.

— Я пришёл, потому что захотел.

Кивнула. Понятно.

— И собаку тебе оставил, чтобы проверить, захочешь ли ты её принять. Пойдёшь ли на мои условия без объяснений. Могу ли я тебе доверять?

— Я прошла тест? — улыбнулась я. — И что дальше?

Я погладила Самсона, устроившегося у моей ноги, по голове.

— Это не означает, что я выполню любую просьбу. Или приказ. Но оставить Самсона в клинике я не могла, у пса и так был стресс, что его бросили. Пришлось временно пристроить кота.

На этот раз я получила кивок. Он продолжал сидеть, попивать мой кофе, к которому я забыла поставить сахарницу. И внимательно смотрел на меня, изучал моё лицо, и мне нравилось, что он смотрит. Не отводит глаз, наверняка даже в таком домашнем виде, находит во мне некую привлекательность.

— Что тебе от меня нужно? — выдохнула я, ловя себя на том, что мысли снова утекли не туда. Я уже начинаю думать, останется ли он у меня на ночь или уйдёт сразу после?

И зачем, скажи, Лиза, на милость, тебе опять это после?

Чтобы влипнуть сильнее, чем сейчас? Чтобы уже ни на каком аркане из болота, из зыбучих песков этих тупиковых отношений, не вылезти?

— У тебя бывают выходные? Мне нужно два дня. Или три.

— Да, я свободна до пятницы. Но ты не объяснил.

— Тогда собирай вещи. Я приглашаю тебя в тёплые края. Обещаю, тебе понравится.

Ледовский

Я смотрел на неё и любовался. Изгибом длинной шеи, худыми плечами, прямой спиной, по которой хотелось провести рукой, чтобы разрушить стройность линий, чтобы заставить вздрогнуть. Или прогнуться.

Мне нравилось смотреть на неё сбоку. Сверху вниз, со спины.

Нравилось смотреть, как она золотой рыбкой плывёт в мои сети, диковинной птицей подбирается всё ближе к силку, а я подношу манок к губам, дую в него, и её подозрительность оседает илом на дно души. Лиза раскрывается мне навстречу и вскоре станет совсем ручной.

Она не была похожа на отца. Иногда я забывал, что она его дочь, и всё же напоминал себе каждый раз, когда смотрел на её губы. Когда начинал думать, что можно просто разойтись, как в море корабли, и не оставить о себе воспоминаний. А если их оставить, то они вскоре исчезнут, как след на воде от уходящего за горизонт корабля.

— Я хочу объяснений. Зачем я тебе?

Не выдержала: опустила глаза. Чтобы занять руки, взялась за чашку с остывшем кофе, но так не сделала и глотка. Смотрела в черноту напитка, будто хотела прочесть в нём свою судьбу.

Глупая, надо просто смотреть мне в глаза. Там скорее найдёшь ответ.

— Ты меня привлекаешь, Лиза. Ты хорошо трахаешься, — я специально сказал грубость, зная, что ей будет неприятен подобный натурализм. — Для вчерашней девственницы. Ты возбуждаешь меня, и мне нравится тебя шокировать. Вот ты снова краснеешь!

Всё-таки сделала глоток, выпрямила спину ещё больше и посмотрела мне в лицо.

— А что, если я скажу «нет»?

— Не скажешь.

Я улыбнулся, понимая, что сейчас мне попытаются доказать обратное. Иногда игра с людьми начинала утомлять меня: я будто знал их ответы до того, как те их произнесли.

— Не скажу. Мне кажется, я попала в зависимость от тебя, — грустно улыбнулась она, и на миг вывела меня из привычной колеи. Выбила вожжи из руки, которыми, как казалось, я управлял.

— Но скажи, твой интерес, хотя бы частично, связан с моим отцом? Я слышала, он сильно обидел тебя.

— Если быть точным, почти уничтожил. Он довёл моего отца до самоубийства.

Иногда следует говорить часть правды, чтобы вызвать доверие. Тем более эту информацию она и так может легко узнать. Если уже не узнала, она вполне может проверять меня?

Услышав мои слова, она побледнела, закусила нижнюю губу и снова опустила глаза.