— Чтобы она исчезла, — пролепетала Милана почти нежно, преданно заглядывая мне в глаза.

Я отпустил её, и Милана притворно потёрла запястье. На этот раз мне не было её жаль. Каждый должен получить по заслугам.

Сам виноват: упустил этот момент с Миланой. Привык думать, что она всё понимает, что мы думаем в одно направлении.

А сейчас она сидит и смотрит на меня, запрокинув голову. Смотрит и молчит. Ранимая, хрупкая, бывшая актриса точно знает, что я неспособен причинить ей вред, когда она подаётся мне навстречу и показывает без слов, что готова на всё. На любое наказание, лишь бы я сделал это сам.

Я никогда не трогал её и пальцем. Всегда казалось унизительным бить женщин. Тот, кто бьёт слабых, боится мужчин, вымещая тем самым зло там, где не дадут сдачи. Шакалы часто так ведут себя, не львы.

Я же всегда считал себя царём зверей. До гордого звания человека многие недоросли.

— Я хотела, чтобы всё было как прежде, — она цеплялась за мои руки, не смея шелохнуться, подняться.

Опасалась, что тогда я передам её своим людям, и те выведут её прочь. И мы больше не увидимся. Она уже читала это в моих глазах, наивно полагая, что ещё всё можно исправить.

— Я не могу без тебя, — взмолилась она, и я растёр алую помаду с её верхней губы. Размазал большим пальцем по её припудренной щеке, подвёл черту под нашими многолетними отношениями.

— Ты покусилась на ту, кого я выбрал. Я никому не позволю решать за себя. Ты это знала.

— Я всегда терпела! Дима, — она вскочила на ноги и попыталась обхватить моё лицо руками. Я отстранился и всё так же подчёркнуто холодно смотрел на неё. С каждой минутой мы расходимся всё дальше, как лайнеры в океане. И с каждой минутой я чувствую нарастающую радость освобождения.

— Она пройдёт, эта твоя страсть к ней. Они всегда проходят для тебя, ты даже не помнишь их имена, сам говорил. А эта ещё и дочь твоего врага, поэтому вдвойне интересна тебе, но пройдёт.

Она плакала. Не так как обычно, когда пускала театральную слезу, не желая размазать макияж. На этот раз слёзы были некрасивыми, поэтому я им верил. Мы прощались, а прощания никогда не выходят безболезненными.

— Довольна, Мила. Ты не психолог, не начинай лечить меня. Я давно предупреждал, что этим кончится. Ты чуть не причинила ей боль, значит, хотела причинить её мне. Я не могу простить тебя. Ты сама разорвала всё, что объединяло нас. Сама! Ты всё знала и покусилась на ту, кого я выбрал.

Я подал чистую салфетку.

— Послушай внимательно! Я не могу простить, что ты хотела с ней сделать! Думала, что если её трахнет кто-то силой, то я потеряю к ней интерес?

Я хорошенько встряхнул её за плечи, и лицуо Миланы исказилось злобой, перед которой все вопросы и увещевания бесполезны. Её отрезвит только хорошая затрещина, но это будет означать, что она выиграла. А я сдался. Лишился самообладания.

— А разве нет?

Я оттолкнул её на диван. Она вся сжалась в предвкушении удара и снова завыла. Тихонько, не по-настоящему.

— Ты заслужила наказания, но я не изобью тебя, хотя мог бы! Ты умрёшь сегодня. Милана Олеговна Чарторышская утонет в бассейне. Новые документы на тебя приготовят завтра-послезавтра.

Её глаза расширились от ужаса, а улыбка сползла с лица. Я обожал этот момент: жертва понимает весь мой план, и он оказывается для её хуже чем тот, что она нарисовала в своей голове.

— Никаких имён с претензией. Скажем Петрова Анна Петровна — вполне провинциальное имя. Поедешь в Самару, будешь сидеть там три года, пока я не разрешу тебе уехать. Поняла? Или подохнешь в придорожной канаве!

— На что я буду жить? — пролепетала она, продолжая цепляться за мой рукав.

— Ты же учительница начальных классов. Вот и устроишься в школу. Будешь вести театральный кружок, подработаешь копеечку. Анне Петровне этого хватит.

Я встряхнул её за плечо совсем легонько, и она перестала плакать.

— Ты давно это задумал, да? Ты всё знал, что я так поступлю! — шипела она, задыхаясь от собственного яда.

Я повернулся и хотел уйти, но она крикнула вослед:

— Признайся! Ты меня подтолкнул, чтобы потом избавиться!

Я медленно обернулся на пороге.

— Предполагал, что ты можешь так поступить, Милана. Но ты сама сделала выбор. Прощай, Анна Петровна.

И вышел под её истошные вопли. Вслед мне полетел пустой бокал из-под виски, который разбился об стену. Она не стала целиться. Знала, что если заденет меня, то Анны Петровны из Самары никогда не будет. Знала и боялась.

И хотела жить даже так.

Это было всё, что я мог или хотел для неё сделать.

Меня привезли во Внуково, где уже поджидал небольшой чартерный самолёт.

Я ехала молча уже на другой чёрной тонированной машине и не задавала вопросов. Некому здесь на них отвечать.

Полтора часа. Через полтора часа мы встретимся, вот тогда и выскажу всё, что думаю. Ледовский не врёт. И не опаздывает.

Да, я дура, сама позволила себя увезти, впрочем, даже если бы сопротивлялась, разгадала план Миланы с самого начала, то что бы изменилось?

Тот амбал, который наверняка больше не увидит света белого, затолкал бы силой. Мобильный у меня забрали.

Я полезла в карман юбки и проверила сигнал. После того как освободили, вернули смартфон.

Я сидела на заднем сиденье и посмотрела на водителя и охранника. Помешают, если я позвоню отцу?

Нашла номер и нажала кнопку звонка.

— Да, — гаркнула трубка. — Что случилось?

Я скосила глаза на двоих на первом ряду сидений — не шелохались.

— Лиза, это ты? Опять влипла в неприятности?

Отец, как обычно, не ждал от меня ничего хорошего. Стоило один раз меня похитить, причём из-за него же, и я теперь виновата!

— Просто звоню узнать, как дела.

— С каких пор ты звонишь просто? Нужны деньги?

— Нет, папа. Хочу сказать, что уезжаю на выходные к морю. Чтобы ты не искал и не волновался. С подругой.

Трубка хмыкнула.

— Приятного отдыха. Куда летите?

— На Бали, — ляпнула я первое, что пришло в голову. — Позвоню потом.

— Давай, чтобы я не волновался. В мои-то годы.

— Ну, ты у меня ещё молодой, — съязвила я. — Скоро ребёнок родится. Не раскисай!

И повесила трубку. Худой мир лучше доброй ссоры, а ждать чего-то от отца я не собиралась.

У нас всегда были холодные, натянутые отношения, но с этой историей с Ледовским и моим похищением меня припустило. Переключила фокус.

Так, главное я узнала: меня не ограничивали в контактах с внешним миром, значит, и похищать не станут. Или всё это, чтобы запудрить мозги?

Голова кругом. Но без дополнительных фактов мне думать не о чем.

Ледовский сказал подождать его. Подождём. Мне и самой не терпелось с ним поговорить.

Не трахаться, получая животное наслаждение, затуманивающее разум, а спросить, что нас ждёт.

Нет, это глупо! Буду жить одним днём, как советуют психологи и умные книги.

В итоге меня проводили до частного самолёта. Я села в салон, принесли выпить и лёгкую закуску.

Как только дёрнула виски, по телу разлилось тепло, и дрожь прошла.

От второго бокала я отказалась: мне нужна свежая голова.

Ледовский явился даже чуть раньше. О чём-то переговорил с персоналом, и я невольно залюбовалась им: он точно знал чего хотел, не тратил лишних слов и не любил словоблудия от других.

Мне показалось, что он был слегка на взводе. Сел в кресло напротив и, поглядывая на меня, плеснул на дно стеклянного стакана виски и залпом осушил.

— За наш мини-отпуск.

Самолёт дрогнул и вырулил на взлётную полосу, будто и он подчинялся Дмитрию.

— Куда мы летим?

— У меня есть небольшой остров рядом с Мальдивами. Тебе понравится. Там можно спрятаться от всего мира.

— И спрятать кого-нибудь? — улыбнулась я. Спрашивать что-либо расхотелось.

Напряжение, державшее меня в ожидании удара, отпустило. Мне хотелось просто быть с ним, лететь на край света, только он и я.