— Мне жаль, я не знаю, что больше сказать. Я не знала.

И снова подняла глаза. Они у неё были притягательно-волшебными: влажными, как у молоденькой дикой лани, взгляд пристальный, чуть испуганный, но иногда в глубине темноты её радужек вспыхивал огонёк. Сначала он был похож на маленький трепетный огонёк свечи или спички, дрожащий от испуга, что появился на свет, но вскоре Лиза Вяземская преображалась в сирену, которая могла увлечь почти любого мужчину.

Заставить его оступиться, забыть о долге, о цепях, приковывавших к суше, и уйти в море, в шторм, на верную гибель. Ни разу в ней не сомневаясь, ни разу не жалея о том.

Мы молчали. Собака пыталась лизнуть мне руку, я погладил Самсона и велел ей вывести его.

Лиза хотела что-то сказать, возразить, сумничать, но поймала мой взгляд и подчинилась.

— Иди ко мне! Потом будешь возражать!

Я всё так же сидел на диване в вальяжной позе. И мне хотелось, чтобы сегодня она взяла инициативу на себя.

Опустилась на колени, расстегнула ремень моих брюк, заглядывая в глаза.

Лиза медленно закрыла дверь и не спешила поворачиваться. Я не мешал, хотя с каждой минутой чувствовал, как наливается мой член, как я хочу, чтобы она подчинилась немедленно. Чтобы не томила, не заставляла её упрашивать.

— Не играй со мной, Лиза. Я умею быть жестоким.

— Убьёшь меня? — выдохнула она со смешком, не отрывая лба от двери.

Не смотрела на меня, не заискивала, боялась.

— Надо будет — убью, — почти ласково произнёс я, встав у ней за спиной и обняв за талию.

Она напряглась и шумно вздохнула.

— Вот и не проверяй никогда, — шепнул я ей в ухо, покусывая мочку.

Лиза вся была для меня сладкой. Помадкой, которую так приятно слизывать, не боясь, что когда-то затошнит от приторности. На языке раскрывалась горечь и перчинка, слабая, но достаточная, чтобы хотеть облизать её всю с головы до ног.

На этот раз не пришлось ничего говорить.

Она сама повернулась, приняла мои поцелуи, взъерошивая мои волосы, а потом выскользнула рыбкой из объятий, опустившись на колени.

Минет она делала неумело, но старательно, методично. Наверное, изучала соответствующую литературу, время от времени поднимала глаза на меня, смотря за реакцией, а я охуевал в прямом и переносном смысле.

Она была моей рабыней, моим лучшим приобретением, и она ничего не просила взамен. Верный признак — она отберёт у меня всё. Со временем.

Я обхватил её голову руками и с лёгкой силой принялся насаживать её блядский рот на свой член, но и здесь не встретил протеста. Она гладила мои пальцы, державшие её голову, её ловкие маленькие ручки переходили на мои ягодицы, и она впивалась в них ногтями, намерено оставляя следы.

Я почувствовал, что сейчас кончу, что почти достиг пика, но мне не хотелось, чтобы всё закончилось её победой.

Я отстранил её голову, запрокинул её, чтобы наши взгляды встретились.

И снова мы поняли друг друга без слов. Почти.

— Хочешь меня?

— Хочу.

— Скажи это громче. Ну же!

— Хочу! Хочу! Только тебя! Ты знаешь…

— Знаю.

Я взял её на том же самом диване, где мы недавно сидели, где мы вели глупые разговоры, хотя могли заниматься приятным делом. Женщины любят глупые разговоры.

И глупые обещания.

— Я никому тебя не отдам, — выдохнул я и кончил в её тугое, узкое влагалище. И она кончила вслед за мной, и в этот миг я почти не врал ей. — Никто к тебе не прикоснётся.

— Никто, — вторила она и целовала меня в шею, а я её в губы, которые пахли нами обоими.

В этот момент мы были одним целым, существовали где-то в другой реальности, где я не был тем, кем был, а она не являлась дочерью Вяземского. Плоть от плоти его.

И сейчас я любил его плоть, как свою собственную. Боялся причинить ей боль, оттягивая момент неизбежного. Пока можно.

Какое-то время я ещё лежал на ней, вдавливая в диван своей тяжестью, ожидая, что она попросит пощады, но она лежала тихо.

Спустя несколько мгновений потёрлась своим носом о мой и мягко сказала, будто извинялась:

— Я с тобой никуда не поеду, Дим! Ни на выходные, ни в будние.

— Почему ты приглашаешь меня? Ты так и не ответил, — снова спросила я, когда он вышел из душа.

Я хотела знать правду. Привыкла к тому, что все говорят намёками, которые надо понимать в свою пользу, привыкла, что надо делать вид, будто меня удовлетворил ответ.

А меня ни хера не удовлетворил. Ответ.

— Хочешь, чтобы я тебя уговаривал?

— Очень хочу.

Все мои поклонники говорили, что я прямолинейна. А Семён только морщился от моих вопросов, будто эта моя черта была чем-то неприличным, как прилюдное рыгание.

— Тогда я тебя снова украду, — прошептал Дима, и я почувствовала, что снова чувствую возбуждение. Снова хочу продолжения преступной связи, в которую я падаю, как в зыбучие пески.

Он снова приобнял меня и поцеловал в губы, а я снова размякла. Растеклась лужицей перед ним, позволила прижать к стене и снова использовать себя. И была рада этим ласкам, тому, что моё тело отвечает на его прикосновения, а мне не остаётся ничего иного, как подчиняться.

«А как же Милана?» — так и вертелось на языке, но я промолчала. Рот был занят, или мне просто не хотелось оживлять призраков. Сейчас были только мы оба, мы принадлежали друг другу, и незачем приглашать сюда третьих лиц. Ни Чёрную королеву, ни моего отца.

Мы почти не спали всю ночь. Занимались сексом, разговаривали обо всём, кроме главного — что будет дальше. Как нам быть, если кроме тайных встреч, никакого будущего у нас и быть не может?

Впрочем, может, это я одна думаю о будущем?

Поворачивалась к нему, смотрела на морщинку на верхней губе, похожую на залом, целовала её и слушала его рассказы о прошлом. О том, что нас ждёт на острове. И никого не будет, кроме нас.

— А она? — наконец, спросила я, вся сжавшись, как будто он мог меня ударить.

Было в его волчьих глазах что-то такое, звериное начало, оно таилось в уголках, пряталось в тени души, смотрело оттуда на мир, выжидало случая вырваться, чтобы уничтожить каждого, попавшегося на пути. И мне было страшно, что я выпущу злого джина на свободу, но в то же время я хотела проверить, насколько далеко мог зайти Дмитрий Ледовский в своём желании мести.

Он не говорил со мной об этом, но мне и надо было слов. Я чувствовала его голод по крови моего отца, нутром ощущала, что эта история всё ещё стоит между ними, и никто не поставил точку.

— Кто?

— Ты знаешь. Твоя Милана Олеговна.

— Я пока ничего не решил, Лиза. Ни насчёт тебя, ни насчёт неё. Давай отдохнём, потом будем думать.

Я покачала головой. Привстала на локте и заглянула в его глаза. В ту тьму, которая в них клубилась, и в которой видела своё искажённое отражение.

— Ты решил. Ты хочешь отомстить отцу через меня, верно? Что его ждёт: наши фотографии? Поверь, он поскандалит, а потом пожмёт плечами. Мы никогда не были особо близки.

— Я всё это знаю, — нахмурился он.

Присел на кровати и начал одеваться. За окнами брезжил рассвет, и вот наша сказка закончилась. Я не хотела его отпускать, но и держать тоже. И не знала, что сказать, чтобы он остался и выпил мой кофе. А потом я надышусь, напитаюсь его запахом, присвою его себе, впечатаю в память и отпущу.

И больше не открою дверь. Или сделаю так, что он не захочет меня видеть.

И всё же оттягивала этот момент.

— Я скучный человек. Я тебе быстро надоем, — с чего-то начала я разговор. — Этакая правильная девочка, в которой привлекает новизна. Но мы уже знакомы. Я не хочу воровать чьи-то поцелуи, встречаться украдкой, а потом снова тебя ждать. Это не жизнь, а мучение. А ты не можешь мне предложить ничего иного. Ты не создан для серьёзных отношений. Это тупик для меня. Я так не выдержу.

Глупо, наверное, вот так сидеть, прикрывшись простынёй, и вещать о том, что мне нужны серьёзные отношения. От того, кто меня похитил ради выкупа и мести.