— Бультерьер.

«Ну да, не той-терьер же!», — мысль чудом не сорвалась с языка.

— А где он? Я его не видела и не слышала.

— Гуляет по территории, но скоро вернётся. Если вы не против, я вас познакомлю.

— Буду рада, — я впервые с момента нашего разговора улыбнулась. И тут же почувствовала укол совести: отец там, должно быть, с ума сходит, а я любезничаю с его врагом!

Поэтому решила вернуться к главной теме:

— Простите, но снова спрошу: сколько я здесь пробуду? Вы ведь дали отцу определённый срок?

— Вы куда-то опаздываете? — резко спросил хозяин, тоже почти не притронувшийся к еде.

Не знаю, были здесь у него другие похищенные и сколько их было, но вот я такая: упрямая и желающая знать всё наперёд.

— Я недавно устроилась в ветклинику и прикидываю, смогу ли вернуться к своим пациентам в ближайший месяц. Дела отца меня волнуют мало, я о них ничего не знаю, после его последней женитьбы мы отдалились, а вот работа мне важна. У меня в стационаре лисёнок загибается. Не хотелось бы пробыть здесь долго.

Я нахмурилась и вспомнила того, о ком шла речь. Не отца, а лисёнка.

Его привёз какой-то чудак при деньгах, кормивший зверя креветками под разными соусами. У животного было жуткое воспаление поджелудочной, а хозяин только глаза вытаращил: что не так? Креветки самые лучшие, приготовлены по всем правилам, сам пробовал.

— Вы очень рассеяны, Елизавета. Согласны, если я стану звать вас только по имени? Мне неприятно упоминать вашего отца всякий раз, как я на вас смотрю, — он говорил неторопливо, то и дело поднося к губам бокал красного вина. Такой же стоял рядом с моими столовыми приборами.

И когда мне налили вина? Я совсем не помнила этого момента. Так, должно быть, чувствовала себя Красавица, попавшая в замок Чудовища. Впрочем, это я загнула.

Сказкой тут и не пахнет, магия меня не спасёт.

И за столом со мной рядом, что только руку протяни и дотронешься до его плеча, сидело не Чудовище. Я бы сказала, это был сказочный Оборотень. Волк, хорошо усвоивший, чего можно ожидать от Красных Шапочек.

А я вовсе не писаная красавица. Симпатична, говорят, даже чертовски мила, но совершенно не умею нравиться мужчинам.

Вернее, я им по душе, пока сижу и молчу, потупив глаза. А потом и взгляд у меня жёсткий, цепляющий, как у судебного следователя, да и язык острый, как скальпель.

— Разве я вправе вам что-то запретить? — робко улыбнулась я и сделала глоток вина. Терпкое, с кислинкой, раскрывающееся на кончике языка приятной нотой горечи.

Не иначе как вино ударило в голову, потому что я не сдержалась и добавила:

— И всё же я его дочь.

Замечание абсолютно глупое и лишнее. Как будто Ледовский без меня этого не знал?

В его глазах заплясали какие-то дьявольские искорки. Видать, точно, вино в голову ударило!

От дальнейшего позора меня спас собачий лай, донёсшийся откуда-то сбоку.

— А вот и Самсон, пойдёмте, я вас познакомлю, — хозяин бросил салфетку на стол и поднялся, давая понять, что ужин окончен.

Я сделала то же самое и почувствовала, что ноги стали ватными, а в голове звучит мелодия «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка тёмная была».

Это я так повелась от стресса или от вина? Впрочем, неважно. Про деву, лишившуюся чести, слушать не хотелось

Мы оказались в большом холле. Я выглянула из-за широкой спины хозяина и первое, на что упал мой взор, была собака. Тигрового окраса бультерьер, год, не больше.

Второе — взгляд Чёрной королевы. Она смотрела так, будто хотела закопать меня живьём и, приплясывая, утоптать землю над свежей могилой. Я даже мгновенно подобралась и протрезвела.

Ледовский

Я знал, что ситуация с похищением обойдётся недёшево, но был к этому готов.

А потом встретился с его дочерью лицом к лицу и понял, что чутьё не подвело. Надо будет скорее от неё избавиться.

На фотографии Елизавета была совсем другой: холодной, строящей из себя опытную стерву, а в жизни — трогательно-нежной, едва распустившейся бутон.

Но не восторженной дурочкой.

Интересно, каков этот бутон под пальцами, когда я разотру его лепестки в порошок!

— И всё же я его дочь, — сказала она с каким-то надломом, словно хотела добавить: исправить бы это!

Я давно не видел таких глаз: тёмно-синих, почти чёрных, взгляд настороженный и одновременно доверчиво-открытый. Умный, но не хитрый. Редкое сочетание.

Словно эта Елизавета с осанкой коронованной принцессы или, по крайней мере, особы голубых кровей, не терпела лжи и обмана.

И пыталась держаться из последних сил. Пытайся, девочка, но у тебя ничего не выйдет!

— Пойдёмте, — произнёс я и почувствовал, что с каждой секундой мне всё это не нравится ещё больше. Она не нравится.

Другая бы на её месте съёживалась от страха, помалкивала, больше слушала, а эта вела себя так, будто всё слушавшееся — досадные неприятности, которые вскоре разрешатся, и она сможет вернуться в обычную жизнь.

И не намёка на то, что она готова на многое, чтобы заслужить мою милость!

— Его зовут Самсон, — я погладил собаку, наблюдая за девушкой так, чтобы она того не поняла.

Лицо незнакомки, а пока она была для меня тёмной лошадкой, просветлело, а на губах появилась улыбка.

Не такая робкая попытка изобразить вежливость, которую она проявляла за столом, а настоящее проявление радости. Так встречают милого друга или радуются солнцу после долгой зимы.

Лиза наклонилась погладить пса, который, стервец этакий, даром, что ли, кормлю, тут же завилял хвостом. А потом повернула голову в мою сторону, и улыбка побледнела, померкла. Она заметила мой взгляд и сразу надела холодный панцирь.

Что ж, милая Лиза, ты ещё будешь улыбаться мне и молить о пощаде. Дай срок!

— Он глупый, — подала голос Милана, и я посмотрел на неё так, что больше она ничего не сказала.

Прекрасно понимала, что не люблю, когда проявляют тупую, дуболомную инициативу. Особенно если из себялюбивых побуждений.

— Он слишком добр, но я к нему привязан, — под взглядом Миланы я обратился к Лизе, и та снова удивлённо подняла брови, словно хотела сказать: «Вы? Неужели вам знакомы привязанности?»

— Побудьте здесь, Виктор проследи, — бросил я одному из помощников в доме, и кивнул Милане. Подметил, как вспыхнул огонь в её тёмных глазах, но сейчас мне было не до того.

После, может быть, потом. Милана прошла со мной долгий путь, я уважаю преданных соратников, тем более когда их так сложно найти, и сейчас мне была необходима её верность.

— Что ты себе позволяешь? — спросил я холодно, когда за нами закрылась дверь библиотеки. — Держи эмоции при себе.

— Прости, я обидела твою собаку, — улыбнулась она виновато и подошла ближе, заглядывая в глаза. Жаль, хвоста нет, тоже бы вильнула и лизнула руку. — Не хотела.

— Хотела. И дело не в собаке, — я перехватил её руку, пытавшуюся погладить меня по лицу. — Терпеть не могу, когда ты врёшь. Думаешь, не вижу?

Она поджала алые губы и прошипела:

— И я не слепая. Зачем ты притащил её сюда?

— Ты знаешь.

— Я не об этом, Дим. Не надо держать меня за дуру! Я видела, как ты на неё смотришь!

Я отпустил руку Миланы и отошёл к столу, наблюдая за тем, как она приглаживает волосы и кривит губы. Не знай я её так хорошо, подумал бы, что собирается заплакать.

Но я знал Милану ещё тогда, когда она носила другое имя и вела жизнь актрисы столичного театра. У неё выверена каждая эмоция, строго отмерена и дозирована, чтобы придать перчинку, но не переборщить.

Это я в ней и любил. Она всегда думала разумом, а не разбрызгивала сопли при каждой ссоре. И не истерила, пока того не требовал сценарий.

Знала всё и принимала правила игры. Приятный, восхитительный партнёр по жизни.

И умела хорошо трахаться.

— Думаю, тебе стоит поехать куда-нибудь дня, скажем, на три. Выбирай любую точку мира, — произнёс я, закуривая сигарету, и снова наблюдая.