Моя бы воля — совсем осталась бы ненакрашенной. Пусть видит меня такой, какая есть. Пусть не думает, что я хочу ему понравиться.

И всё же, закончив с причёской, Фея принялась рисовать мне лицо. Взмах — и подчеркнула острые скулы, второй — и на моих веках нарисованы идеально ровные, но не совсем тонкие стрелки. И, конечно, не удалось избежать алой помады.

Но я настояла на своём.

— Только не алый! Давайте вот этот, карамельный.

— Он не подходит к платью, — решительно заявила Фея. — Тогда возьмём бордо. И растушуем до эффекта «губ, тронутых вином».

Звучало призывно. Когда Фея закончила колдовать, из зеркала на меня смотрела красотка из нуар-фильмов, этакая «фамм фаталь», которая приходила к частному детективу за помощью, а в конце оказывалась главной злодейкой.

— Взгляните на туфли. Какие выберете? Рекомендую те, что на шпильке.

Охранник принёс три пары коробок. В первой были бархатные алые туфли с каблуком-шпилькой, их я отмела сразу. Во второй — чёрные балетки в духе фильмов с Одри Тату «Завтрак у Тиффани». Нет, они тоже не шли к платью чуть ниже колена.

Я выбрала третьи — тёмный беж, почти карамельные, на небольшом устойчивом каблучке. Теперь можно выбрать чулки, а колготки к платью не прилагались, телесного цвета. Не чёрные, делающие меня похожей на дорогую проститутку.

Наверное, Ледовскому нравились именно такие. Вульгарные, вызывающие дамочки, но тем больше поводов выбрать что-то поскромнее. Пусть я стану его разочарованием!

— Мы готовы, — Фея подошла к двери и постучала условным стуком.

Дверь сразу открыл охранник в чёрном костюме. Я раньше не видела его здесь, хорошо, что это не был один из тех амбалов, что приволокли меня с мешком на голове в этот дом. Жаль, что это был не Виктор, мне было бы спокойнее.

— Приятного вечера, Елизавета Евгеньевна! — помахала на прощание Фея, улыбнулась, как бы извиняясь то ли за свои слова, то ли за работу. Она повернулась и принялась собирать свои вещи, сбрасывая их внутрь чемоданчика.

Вероятно, ей не велели задерживаться.

— Нас ждёт машина, — буркнул охранник, и я вся напряглась.

— Куда меня повезут?

Но мне не ответили. Пришлось спускаться по лестнице, хотя хотелось вцепиться в перила и закричать, что никуда не двинусь, потому что не хочу умирать.

Я вдруг почувствовала, что не будет никакого ресторана. И Ледовского не будет. Меня вывезут в лес, пустят пулю в лоб и бросят у дороги. Чтобы нашли наутро, чтобы передали тело отцу, а он увидел, в каком я наряде. Понял бы, чем я тут занималась. Наверняка подумает, что меня, как там называют «пустили по кругу».

Да, Ледовский придумал изощрённую месть: трахнуть дочь врага, сделать из неё шлюху, одеть как шлюху, пристрелить как шлюху. И вернуть тело отцу.

В этот момент я ненавидела своего тюремщика. И тем сильнее, чем меньше ступеней оставалось до подножия лестницы, но я шла с гордо поднятой головой. Умолять я не буду, бесполезно, а ему пусть не передают, что я скулила перед смертью. Или он всё решил сделать сам?

Хоть бы так. Тогда я плюну ему в лицу. Или просто отвернусь. Не читать же морали бандиту и убийце!

Меня посадили в чёрную тонированную машину на заднее сиденье. Охранник устроился рядом с водителем.

Они не разговаривали, или я не слышала, потому что нас разделяла непроницаемая чёрная перегородка.

Машина мягко тронулась и выехала за ворота, свернув на проселочную дорогу.

И всё же через пару часов, когда я уже устала бояться и успела подремать, машина въехала в небольшой город. Это не был тот посёлок, до которого мне удалось добраться, тот выглядел более провинциально.

А здесь хоть и не Москва, но вывески и подсветки вдоль бордюра, широкие трёхполосные дороги — всё кричало о городе, в котором есть, где работать, куда сходить на выставку или концерт, и где вкусно поесть.

Ресторан оказался на втором уровне круглого здания с панорамным видом на реку. Охранник передал меня из рук в руки распорядителю зала, молоденькая девица выбежала встречать меня к машине.

— Вас ожидают, — подобострастно поклонилась она, показывая дорогу.

Значит, не убьют. Уже здорово.

Мелькнула мысль, что сейчас меня передадут представителю отца, и я больше не вернусь в тот особняк, где провела не самые лучшие дни.

А я даже не успела поблагодарить Виктора, от души сказать, насколько благодарна ему не столько за помощь, теперь я понимаю, что он действовал по указке хозяина, сколько за человеческое отношение.

Говорили же мне: остаться. Намекали, да тогда я слов не слышала.

И с Самсоном я не успела попрощаться. Животных я любила больше, чем людей. У животинок, если они привязаны к тебе, не бывает двойного дна.

— У вас отдельный малый зал. Я лично буду следить за тем, чтобы все ваши пожелания исполнялись, — девушка, ей едва ли исполнилось больше двадцати пяти, выглядела так, будто изо всех сил старается казаться богаче, чем есть на самом деле.

Мне было таких жаль. Когда родился в богатой семье, или когда твоя семья стала таковой давно, учишься отличать богатство от того, что называется «пыль в глаза». Мой отец сейчас довольно состоятельный, и в этом нет никакой моей заслуги.

И всё же мне всегда хотелось сказать таким девочкам: сразу видно, что ты обычная. Не ищи богатства через замужество, оно не сделает тебя счастливым лишь по этой причине.

Моя молодая мачеха ненавидела отца. Я была в этом уверена. Ненавидела и боялась, не изменяла лишь по причине страха, что он выкинет её с голой попой. А он мог. И сделал бы. Уничтожил, растоптал и всё это под соусом заботы.

Ледовский был таким же. Наверняка. С чего ему быть иным?

При воспоминании о нём, о вчерашней ночи, у меня снова появилась слабость в ногах. Желание не перечить, а делать, что скажут.

И я боялась Ледовского, но не так, как мачеха отца. Я боялась, что однажды, если моё пребывание тут затянется, я стану считать, что мне нравится, когда он рядом.

Вот и сейчас постарается быть холодным и обаятельным одновременно. Или он не старается вовсе, так само у него выходит?

Меня впустили в небольшой уютный зал, где стоял всего один, но довольно большой круглый стол для компании из пяти-восьми человек. И за ним уже сидели двое.

При моём появлении оба повернули головы. На лице Ледовского промелькнуло одобрение, и оно снова сделалось вальяжно-безразличные, будто он был режиссёром, драматургом, точно знающим, чем окончится сегодняшняя сцена. Да и вся пьеса в целом.

А вот Милана не ожидала меня увидеть. Впрочем, как и я её.

Первым желанием было повернуться и уйти. Но я знала: не позволят. И она это знала.

— Проходите, Лиза. Мы вас заждались, — улыбнулся Дмитрий. И я ужаснулась про себя, с какой лёгкостью я назвала его по имени.

Не в постели, не в момент, когда мозг затуманился желанием принадлежать ему без остатка, а вот так, в обычной жизни.

Это «мы» покоробило Милану. Она выглядела загоревшей, отдохнувшей, идеальной спутницей аристократичного бандита, коим и был Ледовский. Они неплохо смотрелись вместе, и мне это не нравилось.

Официант отодвинул мне стул, и я устроилась на месте, рядом с Ледовским. Напротив, по другую его руку, сверлила меня глазами Милана. Я старалась не встречаться с нею взглядом, но подметила, что одета она, как всегда, безупречно: маленькое чёрное платье, яркий макияж, не переходящий границу, за которой кричащая красота превращается в шлюховатость эскортницы.

— Лиза завтра уезжает домой. — произнёс Дмитрий так, будто меня здесь не было.

Я решила помалкивать и не поддаваться на провокации. А они будут, иначе нас обеих сюда не позвали. Ледовский хотел видеть, как мы будем драться за него? Не дождётся!

— Давно пора, — отозвалась Милана. — Соскучились, должно быть, по папе, Елизавета?

— Да, — коротко ответила я, подняв на «Чёрную королеву» глаза.

Ледовский наслаждался выстроенной сценой, я чувствовала кожей, как он за нами наблюдает и не вмешивается.