Я больше сын своего отца, чем когда-либо хотел признать.

Но теперь я столкнулся с вопиющей правдой. Я стал человеком, которого презирал, потому что это то, что нужно для успешного управления Братвой.

Это причина того, что мой дядя потерпел неудачу. Он был добрее, возможно, даже лучше. Но он был слаб, а слабости нельзя допустить в этой жизни. Его надо гасить раньше, как это сделал Яков Воробьев.

Собрав все свои книги в руках, она оборачивается и смотрит на меня через плечо. Она хотела что-то сказать, но в последнюю секунду передумала.

Ее зеленые глаза покраснели от разочарования. Безнадежность сменила волнение, которое процветало в прошлые дни.

Все прошло.

Может быть, это и к лучшему.

Обратный рейс в Лондон совсем не похож на тот, которым мы летели в Шотландию.

Во-первых, Исаак и я не разговариваем. Он сидит с правой стороны частного самолета, потягивая стакан виски с задумчивым выражением лица, а я предпочитаю держаться от него как можно дальше.

Атмосфера напряженная, пронизанная жаром битвы, которая так и не достигла своего полного потенциала. Каждые несколько секунд я думаю о еще одном ответном ударе, который могла бы нанести ему, и проклинаю собственную неспособность нанести удар, когда возможность появляется прямо передо мной.

Единственное, что не изменилось в полете, так это стюардесса, длинноногая блондинка с глазами на Исаака. Она вращается вокруг его пространства, как будто не может держаться подальше.

И на этот раз ей вовсе не нужно притворяться, что я ей интересна, потому что ясно, что Исаак не собирается ее на это звать.

Я стискиваю зубы, когда Марисса идет ко мне. Я запыхалась. Мне нужен стакан воды и одеяло, но она не слишком заботится о моем комфорте.

Вместо этого она предсказуемо поворачивается к месту Исаака и наклоняется без необходимости.

Ее наряд не изменился, но есть дополнительная пуговица, которую она не застегнула.

Я не могу не заметить, что на этот раз она тоже немного позаботилась о своей внешности. Ее волосы кажутся более объемными, а на лице определенно больше косметики.

Меня раздражает, что она сделала все возможное, но еще больше меня раздражает, что она справилась. Макияж тонкий, ее тело вызывает слюни, и я чувствую себя троллем по сравнению с ней.

— Могу я вам что-нибудь принести, сэр? — спрашивает она Исаака.

— Еще стакан виски, — говорит он, не глядя на нее. Я удовлетворена на мгновение, что он не уделяет ей времени дня.

Тогда это меняется.

Он оглядывается, и внезапно выводок исчезает. — Ты сделала что-то другое со своими волосами? — он спрашивает.

Я закатываю глаза. Меня даже не волнует, заметит ли он. Не может быть, чтобы Исаак не обращал внимания на ее волосы.

— О, знаешь, я просто провела по ним расческой, — говорит она хихикающим голосом, от которого мне хочется насмешливо подражать ей.

«Провела по ним расческой», моя задница. Вероятно, она проснулась слишком рано, чтобы накрутить бигуди. Несомненно, там также есть куча лака для волос.

— Примерно так я просыпаюсь, — добавляет она.

Это почти заставляет меня заткнуться. Наверное, поэтому я не могу остановиться.

— Ты тоже проснулась с макияжем на лице? — ласково спрашиваю я.

Марисса смотрит на меня широко распахнутыми потрясенными глазами. Ее рот на секунду приоткрывается. Я чувствую крошечное зерно вины за то, что поставила ее на место.

Он бросает на меня свирепый взгляд, но я делаю вид, что не замечаю. Я не уверена, что со мной не так. Я не унижаю других женщин. Я не такая.

Но это то, во что Исаак превращает меня.

— Я… я принесу вам виски, сэр, — бормочет она. Она врывается в зону стюардессы и закрывает за собой дверь.

— Есть причина, по которой ты ведешь себя как стерва со стюардессой? — спокойно спрашивает Исаак, глядя на меня через проход. — Или вся эта враждебность направлена на меня?

— Не льсти себе.

— Ты делаешь это для меня.

Я ненавижу, что у него есть эта сила. Он всегда заставляет меня чувствовать, что я близка к истерике, что вот-вот сойду с ума в любой момент.

Я знаю, почему он это делает. Это ставит его в положение контроля, в то время как я борюсь за свои чувства, которые почти всегда ускользают от меня.

Кого я обманую? Они всегда уходят от меня. Вот уже шесть лет Исаак Воробьев держит в руках бразды правления моим сердцем.

— Все эти заискивания тебя не беспокоят? — Я щелкаю. — Она практически спотыкается о себя, чтобы удовлетворить каждую твою мимолетную потребность.

— Нет, — холодно отвечает он. — Это тебя волнует?

— Ни в малейшей степени, — говорю я, безуспешно пытаясь имитировать его безразличный тон. — Она может подлизываться ко всему, что ей нравится, и ты можешь наслаждаться этим, сколько хочешь. Для меня это не имеет значения. Я просто удивлена, вот и все.

— Почему?

— Потому что она явно хочет трахнуть красивого миллиардера. Я не думала, что тебя волнует, что тобой манипулируют или используют.

Он фыркает. — Нет, но я верю в благотворительность.

— Что это значит?

— Это значит, что я знаю, что делаю с людьми. Женщинам, в частности. Мне плевать на все в этом мире, кроме моей Братвы. Но пятнадцать минут моего внимания могут изменить жизнь женщины. Ты должна знать это лучше, чем кто-либо.

Я не знаю, почему я беспокоюсь. С ним не выиграть. Потому что он точно знает, как меня порезать. Его слова пронзают меня, как лезвие ножа, и мои пальцы начинают дрожать.

— В одном ты прав, — тихо говорю я. — Я должна была знать лучше.

Я прикусываю язык, и все мое тело напрягается. Когда это не помогает сдержать слезы, я поворачиваюсь к нему спиной и закрываю глаза. Он не говорит ни слова, но я чувствую, как он смотрит на меня. Я притворяюсь, что сплю, но мы оба знаем, что это не так.

— Простите, мэм?

Я быстро вытираю слезы и оборачиваюсь, чтобы увидеть Мариссу, стоящую надо мной с серебряным подносом с двумя бутылками воды. Я не уверена, то ли она чрезмерно компенсирует, то ли она просто пытается подколоть меня.

В любом случае, это не уменьшает моего мрачного настроения.

— Ты можешь просто поставить его где угодно, — ворчу я. Затем я добавляю застенчивое — Спасибо.

— Конечно, — отвечает она с излишней вежливостью.

Она определенно играет так умно, я дам ей это. Она улучшает манеры, так что выглядит любезной, обиженной официанткой, а я — требовательной и грубой стервой.

Что в данный момент, я полагаю, я.

Разочарование захлестывает меня. Это не я. Ничего из этого нет. Но, несмотря на изобилие самосознания, в котором я всегда была такой высокомерной и могущественной, я все еще не могу избавиться от него достаточно долго, чтобы остановить неприятные слова, сорвавшиеся с моих губ.

Потому что каждый раз, когда я решаю сделать именно это, я бросаю взгляд в сторону и замечаю Исаака. И все, что я хочу сделать, это кричать.

— Могу я предложить вам что-нибудь еще? — спрашивает Марисса, задерживаясь.

— Нет я в порядке.

— Может быть, книгу?

Я хмурюсь, задаваясь вопросом, может быть, это трещина, которую я не получаю. — На борту есть книги? — Я спрашиваю.

— Несколько сзади, — говорит она, кивая. — Я была бы рада показать вам нашу подборку.

— Нет я в порядке.

Она кивает и направляется к кабине.

— Ты никогда не упускаешь возможность порыться в книгах, — замечает Исаак, когда она уходит.

— Сейчас не интересно читать.

— Верно, ты просто заинтересована в том, чтобы доставить неприятности бедной стюардессе.

Это высушит мои слезы довольно быстро. Я сердито смотрю на него. — Мне жаль. Я не понимала, что расстраиваю тебя, плохо обращаясь с твоей драгоценной Мариссой.

Он улыбается так спокойно, что мне хочется выплеснуть воду ему в лицо. — Не расстроен, — уточняет он. — Просто… позабавился.