Его глаза сузились. — Поэтому ты вломилась сюда?

Я чувствую, как все трое людей Исаака смотрят на меня, но я не позволяю этому себя запугать. Они могут быть большими, страшными ублюдками. Но ни один из них не мать.

Никто из них не знает, каково это быть разлученным со своим ребенком.

— Да, — огрызаюсь я, — поэтому я и вломилась сюда. И если ты не позволишь мне позвонить в моей комнате, я воспользуюсь твоей линией здесь.

— Она воспользуется, — язвительно отвечает он.

— Думаю, тогда я подожду, пока ты закончишь. — Я замечаю, как Исаак переглядывается с Богданом.

— Возможно, тебе все равно стоит быть здесь ради этого, — говорит мне Исаак.

Я замираю. Мое сердцебиение замедляется. Мне не нравится его тон или выражение его глаз. — С кем ты разговариваешь?

— Это твой рыцарь в сияющих доспехах.

— Алекс?

— Максим, — резко поправляет он.

Хочу ли я быть здесь ради этого?

Мне требуется всего секунда, чтобы решить: да, да, я знаю.

Мне нужно услышать его голос. Мне нужно услышать, как он признает, кто он такой. Мне нужна правда из его уст.

— Я хочу поговорить с ним.

Глаза Исаака становятся еще холоднее. — О нет, kiska, ты не можешь с ним говорить. Ты можешь сидеть здесь и быть хорошей девочкой с закрытым ртом. Или я закрою его для тебя.

— Абсолютно нет, — бурчу я.

— Я не ожидал меньшего. — Затем он дает еще один четкий кивок.

Я слышу звук скотча. — Нет! — Я начинаю плакать.

Но уже слишком поздно. Лента наклеена на мой рот. Прежде чем я успеваю это сделать, Богдан заламывает мои руки за спину и держит их там.

Исаак ждет, пока уляжется шумиха, с таким же бесстрастным лицом, как всегда. — Давайте покончим с этим, хорошо?

Затем он снова нажимает ту же кнопку. Свет становится зеленым.

И добрый голос, обещавший мне мир, доносится из динамика.

— Исаак? Я звонил тебе не для того, чтобы меня, блядь, отложили.

Я чувствую, как сжимается горло. Так что это правда. Алекс действительно Максим.

Все, что я думала, что знала, было ложью.

Ее шок медленно проходит. Гнев просачивается на свое место.

Когда все это закончится, она набросится на меня с когтями и оскаленными зубами.

Я с нетерпением жду этого.

— Успокойся, Макси, — говорю я, используя прозвище, которое он носил, когда мы были детьми. — Теперь я здесь.

Я не могу оторвать глаз от Камиллы. Богдан держит ее руки за спиной. Он держит ее на другом конце комнаты, вероятно, чтобы не дать ей сделать что-нибудь глупое и опрометчивое.

Но я вижу выражение ее лица — голос Максима что-то с ней сделал. Черт, она даже больше не борется.

Я не уверен, как я к этому отношусь. Она застыла от гнева и обиды?

Она борется с предательством?

Или есть нечто большее, чем это?

— Мое ближайшее окружение отговаривало меня от этого звонка, — сухо говорит Максим. — Я тот, кто настоял.

— Скучал по мне?

Я практически вижу, как он скрипит зубами. — Да пошел ты, кузен.

— Аналогично.

— Как ты узнала? — спрашивает он, сразу переходя к делу.

— Как ты думаешь? Я занимаюсь этим чертовски долго.

— И я тоже.

— Тебя не учили руководить.

— Я, черт возьми, рожден, чтобы руководить.

Я закатываю глаза. — Ты изнеженный маменькин сынок с головой, полной лжи, — говорю я. — Ты не дон.

— Ты забрал слишком много того, что принадлежит мне. В этом нет никакой лжи.

— Я должен поверить, что ты издеваешься надо мной прямо сейчас, — усмехаюсь я. — Камила никогда не была твоей. Она была моей с самого начала.

Это вызывает у нее реакцию. Она яростно вздрагивает. Но она не пытается бежать. И она не будет. Она хочет услышать этот разговор. Она так сильно хочет помирить мужчину, которого, как она думала, знала, с мудаком по телефону.

Ему больше не за чем прятаться. Она видит нефильтрованного Максима.

— Она никогда не говорила о тебе, ты знаешь? — шипит Максим, отчаянно пытаясь разозлить меня. — Полтора года я был в ее жизни, и она ни разу, блядь, не упомянула тебя.

Каким-то образом ему удалось поднять мои перья. Но не так, как он намеревался.

Он думает, меня волнует, что Камила ни разу не упомянула меня? Нет. Ни в малейшей степени. Я чертовски хорошо знаю, что зарылся глубоко в ее подсознание с того момента, как сел за ее стол шесть лет назад.

Хотя меня волнует, сколько времени он провел с ней. Количество времени, которое он украл.

— Думаешь, это что-то значит?

— Конечно.

Я холодно смеюсь. — Тебе никогда не приходило в голову, что она не упомянула меня, потому что пыталась сохранить память об одной чистой вещи в своей жизни?

Камила издает сдавленный горловой звук. Ее глаза широко раскрыты и беспокойны. Ярость? Страх? Смесь того и другого, возможно.

— Это чертовски дерьмо. Ты никогда ничего для нее не значил.

— Но ты взял ее не поэтому, не так ли? — Я напоминаю ему. — Ты взял ее, потому что думал, что она что-то для меня значит.

— И я был прав.

— Нет, ты чертов идиот. Ночь, когда ты увидел нас вместе, была первой ночью, когда мы встретились.

— Это фигня.

— Зачем мне лгать?

— Зачем тогда прикладывать все усилия, чтобы вернуть ее? — требует Максим. — Если бы она была не более чем случайной шлюхой?

— Потому что я хочу кое-что доказать, кузен. Что бы ты ни взял у меня, я могу забрать обратно. Мне наплевать на это или нет.

Я смотрю Камиле в глаза, когда говорю. Она смотрит прямо в ответ. Дрожит, но не хочет отвести взгляд. По краям клейкой ленты я вижу, как крепко сжата ее челюсть.

Маленькая kiska сейчас такая же смелая, как никогда раньше. Но я могу разузнать боль под этим фасадом.

Я просто не ожидал, что это заставит меня чувствовать себя настолько чертовски виноватым, что я хотел преподать ей урок не меньше, чем Максим. Две мятежные маленькие птички, один камень. И все же, даже когда все разворачивается именно так, как я предсказывал, я чувствую, как сжимается моя грудь.

— Где ты ее держишь?

Сосредоточься, Исаак. Чертов фокус. Мне нужно перестать смотреть на нее.

— Ты действительно ожидаешь, что я отвечу на этот вопрос?

— Я хочу поговорить с ней.

— Я уверен, что да. Почему ты думаешь, что она хочет поговорить с тобой?

Глаза Камилы широко раскрыты, но лента остается неизменной. Она хочет поговорить с ним?

Мой член все еще покрыт остатками ее оргазма. Я до сих пор чувствую ее запах на себе. И я уверен, что если бы я сократил расстояние между нами, то почувствовал бы свой запах на ней.

Мне хочется сказать то же самое Максиму. Было бы чертовски приятно услышать его яростный рев.

Но я не могу заставить себя предать Камилу таким образом.

Слабость — вот и все. Еще одна чертова слабость. Мой отец, наверное, сейчас переворачивается в гробу.

— Я ее чертов жених, — рычит Максим. — Она согласилась выйти за меня замуж.

— Потому что ты был ее пропуском на свободу из тюрьмы, — огрызаюсь я. — Не потому, что она любила тебя.

— Это она тебе сказала?

Его голос слегка ломается. Это привлекает мое внимание. Он проявляет беспокойство?

Все это время я предполагал, что Максим преследовал Ками, потому что хотел украсть у меня что-то ценное. Неужели у этого ублюдка хватило наглости влюбиться в нее в процессе?

— Именно это она мне и сказала, — решительно говорю я.

Камила издает еще один горловой звук. Она вырывается из рук Богдана и бросается вперед. Но мой брат слишком быстр. Он хватает ее и тянет обратно под свой контроль.

Я хмурюсь. Что такого в том, что я только что сказал, что ее так чертовски расстроило?

Я качаю головой и выхожу из себя. Я рассчитывал, что этот разговор станет для Максима головокружением, а не для меня.

— Ты чертов лжец, — рычит он.

— Ты думал, что она из тех женщин, которые будут довольны дорогой одеждой, изысканными обедами и апартаментами в пентхаусе? — Я рычу. — Ты дал ей роскошь, но это не то, чего она хотела.