— Что ты делаешь? — требую я, когда он вторгается в мое личное пространство.

Он наклоняется немного дальше, так что его лицо практически прижимается к моей груди. Затем он хватает рычаг рядом с моим сиденьем и дергает.

Сразу же мое сиденье дергается назад, давая мне немного больше места для ног.

— Вот, — говорит Исаак. — Это должно помочь. — Он откидывается на спинку кресла, на его губах играет ухмылка.

— Я могла бы сделать это и сама, если бы ты только сказал мне, где находится рычаг.

— Ты казалась немного взволнованной.

— Боже, интересно, почему, — саркастически огрызаюсь я.

— Ты держишь платье вверх ногами, — добавляет он.

Мне требуется еще две минуты, чтобы понять, как надеть платье. И на этот раз он, кажется, совсем не заинтересован в помощи.

Он просто наблюдает, как я борюсь. Его глаза не покидают моего тела. И, несмотря на мой гнев и обиду, мое тело становится горячим от возбуждения.

Что говорит мне об одном: с этого момента, когда дело доходит до Исаака Воробьева, мне нужно быть осторожной.

Чертовски осторожной.

Я специально выбрал самое облегающее платье, которое смог найти. Потому что, несмотря на то, во что, кажется, верит Ками, я знаю ее.

Она наслаждается борьбой. Вот почему она размахивала этой коварной улыбкой, когда спускалась по лестнице в поместье в уличной одежде.

И именно поэтому она была так разочарована, когда я подыгрывал ей. Она ожидала искры — и хотя я знал, что произойдет дальше, я все еще чувствовал эту вспышку гнева из-за ее неповиновения.

Но этот трюк в моем рукаве позволил легко притвориться, что я безразличен.

Теперь пожинаю плоды.

Вид в первом ряду на ее подтянутое маленькое тело. Я смотрю открыто, потому что мне плевать, если она увидит меня, если это ее беспокоит. Она слишком чертовски вкусная, чтобы отвести от нее взгляд.

Эти дерзкие маленькие соски. Крошечный клочок светлых волос между ее бедер.

Даже крошечные посеребренные растяжки по бокам ее бедер вызывают у меня слюнки.

Как только она надевает платье, я вылезаю из кабриолета со вторым пакетом и подхожу к ней. Открыв дверь, я опускаюсь на одно колено.

Она подозрительно смотрит на меня. — Что ты… — Затем я вытаскиваю пару серебряных туфель на каблуках, которые приятно контрастируют с ее блестящим маленьким платьем-комбинацией.

— Сними этих чертовых чудовищ, — приказываю я, кивая на розовые тапочки, которые она носила из дома.

Удивительно, но она не спорит. Она бросает их в колесную нишу, затем предлагает мне свою босую правую ногу.

Я вытаскиваю каблук из коробки и надеваю на нее. Мои руки задерживаются на ее лодыжках, пока я устанавливаю застежку на место.

В какой-то момент я уверен, что она дрожит от моего прикосновения. Но когда я смотрю на нее, она делает вид, будто занята стаей ворон над головой.

Я тоже не тороплюсь со вторым. Мне нравится, как сильно она борется, чтобы не раскрыть свою руку. Не показывать мне то, что, как я знаю, бушует внутри нее.

Когда обе туфли застегнуты, я встаю. Мой член стал железным, но я пока игнорирую его.

— Вот, — говорю я, протягивая ей руку.

Она воротит нос от этого. — Спасибо, я могу самостоятельно выйти из машины. Делала это годами.

Она хватается за боковые стороны двери, чтобы подняться. Она немного шатается, привыкая к каблукам. Я пользуюсь случаем, чтобы оценить платье на ее теле.

Он идеально подходит маленькой kiska.

Спинка полностью открыта, и только две крошечные лямки удерживают ее на изящных плечах. Он тоже короткий, из-за чего ее ноги кажутся длинной в милю.

— Ты выглядишь прекрасно.

— Замолчи.

Ухмыляясь, я поворачиваюсь и веду ее к ресторану.

Метрдотель встречает нас у входа и ведет прямо к специальному столику, который я для нас забронировал. Это частный внутренний дворик под открытым небом, который находится прямо на берегу Темзы.

Ками определенно ошеломленна. Не только из-за роскоши ресторана, который не зря входит в число пятидесяти лучших в мире, но и из-за природной красоты реки, протекающей у наших ног.

Разумеется, ни о том, ни о другом она не говорит ни слова.

Она молча дуется напротив меня, пока метрдотель декламирует специально составленное шеф-поваром меню на вечер.

Она молча дуется, пока вино приносят, преподносят и наливают.

Она молча дуется, когда свежий хлеб ставится на середину стола и официанты отступают.

Только когда мы снова остаемся одни, она, наконец, поднимает глаза, чтобы встретиться с моими, и хмурится. — Что ты делаешь? — требует она.

Я делаю глоток вина. Шато Лафит Ротшильд. Гребаное совершенство в стакане. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду все это, — говорит она, указывая на могучую реку и декадентский ресторан. — К чему вся эта суета и возня? Я всего лишь твоя пленница.

— Я бы так не сказал.

— Что бы ты тогда сказал?

— Ты моя жена.

Ее челюсть сжимается. — Тебе нравится меня провоцировать?

— Не могу сказать, что мне это не нравится.

Она скрещивает руки на груди. Это имеет не неприятный эффект, подталкивая ее грудь выше.

— Ты не против?! — восклицает она.

— Что?

— Думаешь, я не вижу, как ты пялишься?

— Может быть, в следующий раз ты просто примешь мои подарки, как только я их предложу.

— В твоих чертовых снах, — смеется она.

Я смеюсь. — Делай, что хочешь. Следующее платье, в которое я тебя надену, будет еще более рискованным.

Она закатывает глаза. — Ты не можешь пойти более рискованно, чем это. Я практически голая.

Я просто улыбаюсь. Ее глазные яблоки совершают еще одну поездку вверх.

Ворча, она выхватывает булку хлеба из корзины посреди стола и отрывает ломоть зубами, как викинг. Даже то, как она ест, сексуально, как грех. Она ест так, как ей нравится есть, как она наслаждается едой, удовольствиями, жизнью. Это гораздо лучше, чем видеть, как женщина грызет края своей тарелки, как будто еда — это какой-то смертный грех.

— Тебе сегодня звонили, — говорю я.

Она жует еще один кусок хлеба с открытым ртом, как будто она полна решимости быть настолько непохожей на леди, насколько это возможно. Проблема в том, что на меня это оказывает противоположный эффект. Мне было тяжело с того момента, как она спустилась по лестнице.

— Звонили. Ьы подслушивал?

— Я предоставил тебе полную конфиденциальность.

— Хм. Я рассказала ей о тебе, — отрывисто говорит она.

— Правда?

— Это заставляет тебя нервничать?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что подобное дерьмо меня не пугает. Я могу с этим справиться.

— Довольно дерзко.

— Я просто говорю из опыта, — говорю я ей. — Эти шрамы не только для галочки.

Ее глаза мгновенно смягчаются. — Я до сих пор не могу поверить, что он сделал это с тобой.

Блять. Поднимать мои шрамы было ошибкой. Я не хочу, чтобы разговор вращался вокруг меня. Эта ночь о ней.

— Не у всех есть счастливые, нормальные, функциональные семьи, как у тебя, — говорю я, как можно мягче меняя маршрут.

— Пожалуйста, ты думаешь, что моя семья нормальная? — Она поправляет это в своей голове и слегка пожимает плечами. — Хорошо, моя семья сравнительно более нормальная, чем твоя.

Я опускаю голову в знак признания. — Это низкая планка, которую нужно преодолеть.

— Но он далек от того, чтобы быть счастливым или функциональным.

— Значит, ты звонила сестре, но не родителям.

— Ты следил?

— Всегда.

Она вздыхает. — Что ты делаешь, собирая информацию обо мне для своего следующего злодейского плана?

— Может быть, мне просто интересно.

— Во мне? — недоверчиво спрашивает она, как будто сама мысль надуманная.

Это застало меня врасплох — я не ожидал, что у нее будет такая неуверенность.

— Неужели в это так трудно поверить?

Она хмурится. — Наверняка в твоей жизни есть более интересные люди.