Боже. Пиздец. Чёрт возьми.

— В разговоре было нечто большее, чем то, что ты только что услышала, — говорю я, делая шаг к ней.

Она вздрагивает от замороженного состояния и роняет книги на ближайшую поверхность, которую только может найти. Когда я приближаюсь к ней, она отскакивает.

— Действительно? Потому что это звучало так, будто ты был готов нанести удар по Эрику, — говорит она.

Я проклинаю собственную беспечность. Этот разговор с Богданом я должен был вести в одном из частных кабинетов при запертой двери. — Это было не так.

— Почему Эрик представляет для тебя такую угрозу? — она спрашивает.

Ее брови немного сдвинуты вместе, когда она собирает кусочки вместе. Ей нужно всего пару секунд. Она слишком умна для своего же блага. — Он ищет меня, не так ли?

Я закрываю глаза в гримасе и киваю. — Да.

— Он меня найдет?

— Он, безусловно, привлек много людей.

— Что ты имеешь в виду?

— Интерпол и британская полиция.

Ее глаза расширяются. — Меня все ищут?

— Похоже на то.

— И ты думаешь, что убийство Эрика устранит угрозу того, что кто-нибудь найдет меня? — недоверчиво спрашивает она.

— Нет, конечно нет. Мы с Богданом обсуждали совсем другую возможность.

— Какую?

Я хочу рассказать ей о своих подозрениях. Но только вчера она рассказала мне, какое утешение приносили ей отношения с Эриком в годы изгнания. Неужели я собираюсь подорвать ее доверие к мужчине из-за необоснованного подозрения, которое еще предстоит доказать?

— Это не имеет значения.

— Ты подозреваешь, что Эрик собирается усложнить тебе жизнь, и твой план состоит в том, чтобы… убить его?

Она звучит совершенно отвратительно, но в основном это делается для того, чтобы скрыть опустошение.

— Камила…

— Так устроены дела в Братве? Вы убиваете людей по своему желанию просто потому, что их неудобно иметь рядом?

— Это сложный мир, Камила.

— А ты полный ублюдок. Что дает тебе право играть в Бога?

— Никто мне ничего не дал, черт возьми, — огрызаюсь я. — Я взял право.

Ее глаза становятся холодными. Я чувствую, что перемирие, на построение которого мы потратили дни, рушится вокруг нас. Конечно, это было неизбежно. У нас никогда не было прочного фундамента.

Все, что у нас есть, это секреты за секретами.

Камила качает головой. Ее руки дрожат. Маленькая мечта, в которой мы жили, угасает, и на ее место приходит холодная, суровая реальность.

— Максим, наверное, тоже меня ищет, не так ли?

Мои руки сжимаются в кулаки. — Да.

— Должно быть, тебе ужасно трудно держать меня в тайне, вне досягаемости всех.

Я сужаю глаза. — Камила…

— Каков твой план? — спрашивает она вызывающим тоном.

Сейчас она напрашивается на бой, и, учитывая мое нынешнее настроение, я готов дать ей бой. Я продвигаюсь вперед, но на этот раз она стоит на своем.

— Зачем мне рассказывать тебе о моем плане?

— Потому что я в центре всего этого, — говорит она. — Ты похитил меня, потому что хотел получить информацию о Максиме. Но он мне ничего не дал. Мне нечего тебе сказать существенного. Так почему ты держишь меня рядом?

— Чтобы убедиться, что он не сможет добраться до тебя.

— Какая разница, если он это сделает? — настаивает она. — Какое тебе дело?

Я не знаю, что она ожидает, что я скажу здесь. Сделать ей смелое признание в любви? Сказать ей, насколько она важна для меня? Сказать ей, что я не могу жить без нее?

Я не тот человек.

И даже если бы я смог заставить себя произнести эти слова, они не были бы правдой.

Я могу жить без нее. Я родился из амбиций моего отца и его безжалостной жестокости. Я родился, чтобы возглавить Братву, и это то, что я буду делать, независимо от того, рядом со мной Камила или нет.

Но я также начинаю понимать, что отпустить ее будет гораздо труднее, чем должно быть.

— Исаак! — говорит она, ее голос быстро повышается. — Ответь на гребаный вопрос. Почему ты держишь меня здесь? Какие у тебя планы на меня?

— Мои планы — мое дело.

Она делает шаг передо мной, как будто боится, что я выйду из комнаты.

— Все это того стоит? — спрашивает она, выражение ее лица меняется с горького на умоляющее. — Какой цели все это служит?

— Цель? — язвительно повторяю я. — Это моя жизнь.

— Так что измени это, — говорит она, как будто это самый простой выбор в мире. — Ты можешь уйти от всего этого. Тебе не обязательно быть доном Братвы. Ты не должен жить своей жизнью, основанной на мести.

Я качаю головой. — Ты не знаешь, о чем спрашиваешь. Думаешь, мне стоит оставить Максима на произвол судьбы? Отменить розыск и позволить ему делать все, что он хочет, без последствий?

— Да, — горячо говорит она. — Да, именно это, я думаю, тебе следует сделать.

Она протягивает руку и берет меня обеими руками. Ее глаза ясны и полны отчаяния.

— Тебе не обязательно быть таким, как твой отец, Исаак. Я знаю, что быть безжалостным и неумолимым доном тебя учили быть. Но… теперь ты сам себе мужчина. Ты можешь выбрать быть другим.

Она просит меня быть кем-то другим. Кто-то другой. Она хочет, чтобы я превратился в одного из героев книг, которые она постоянно читает.

И чего я ожидаю? Она не из моего мира. Она не понимает, что значит быть Братвой. Как она может? То, что мы хотим, находится на расстоянии световых лет.

Она хочет тишины и покоя. Ей нужна предсказуемость обыденного. Ей хочется скучно и стабильно. Она хочет читать книги, удержаться на хорошей работе и воссоединиться со своей сестрой.

Мне? Я хочу крови своих врагов. Меньшего не хватит.

— А что, если я не другой? — бесстрастно спрашиваю я.

— Ты не твой отец.

— Вот именно, — рычу я. — Я мой отец. Он не был любящим, добрым или понимающим. Он не был сострадательным или терпеливым. Но он научил меня быть сильным. Быть под контролем.

— Ты знаешь, что такое контроль? — говорит Камила ужесточенным тоном. Ты никогда не знаешь, есть ли люди в твоей жизни, потому что они хотят быть, или потому, что они вынуждены быть.

— Это не сказка, маленькая девочка, — рычу я. — Это не гребаная книга. Реальная жизнь — это совсем другой зверь. И мне плевать на то, что хотят другие люди. Их желания, их мнения, их мысли ничего не значат для меня.

— Включая мою?

— В том числе и твою, — тут же рявкаю я, не оставляя ни секунды тишины между вопросом и ответом.

Она отступает назад, как будто я ударил ее. Ее глаза полны боли, когда она пытается понять, кто я. С тем, что она значит для меня. Или, точнее, то, что она не имеет в виду.

— Ты никогда не отпустишь меня, да?

— Так ты хочешь вернуться к нему? Я усмехаюсь. — Нет.

Ее глаза затуманиваются. — Ты действительно думаешь, что я сделаю это, если получу обратно свою свободу? Думаешь, я побегу обратно к Максиму?

— Ну, ты просто защищала меня, чтобы я отказался от своих планов, где бы это ни было, — указываю я. — Это верный жест. Я мог бы даже зайти так далеко, чтобы сказать, что это любящий жест.

Гнев и боль горят в ее глазах, и впервые я вижу искру ненависти, вспыхивающую на ее лице. Она похожа на потерянную и сломанную сирену, которую довели до края.

— Ублюдок, — кипит она. Я впечатлен тем, что ее голос не дрожит. Даже не немного. — После всего… после всего… ты все еще думаешь, что я манипулирую тобой, чтобы ты позволил мне вернуться к Максиму?

— Всего? — Я жестоко смеюсь, исключительно для того, чтобы покрутить нож посильнее. — Это было всего лишь несколько бессмысленных трахов, Камила.

Ее челюсть отвисает, щеки краснеют, нижняя губа дрожит. Этот жест настолько невинен, настолько честен, что он застает меня врасплох.

— Тебе, может быть, — наконец говорит она, не предлагая больше ничего.

Она поворачивается и идет к старинному столу, на который положила свои книги.

Она поднимает их одну за другой медленными, отрывистыми движениями.

Я хочу остановить ее. Позовать ее. Сказать ей, что я не привык отступать или сдаваться. Я привык бороться. Это единственная причина, по которой я не могу остановить свою погоню за Максимом. Вот почему я не могу успокоиться, пока не узнаю, что мой кузен больше не представляет угрозы.