Наконец, у кельтов был свой пантеон. Теодор Моммзен[238] с восхищением описывает «причудливых и живописных, похожих на земных существ богов кельтского Олимпа»; впрочем, он тут же замечает, что этот Олимп «безобразен и лишен чистоты». Он даже уверяет, что, «при всем своем желании, было бы пустой затеей пытаться понять учение друидов, состоящее из мешанины спекуляций на повседневные темы и вымысла»[239]; но, тем не менее, это не помешало ему сравнивать вероисповедание кельтов с более чистыми и возвышенными греческой и римской религиями, созданными, по мнению ученого, для удовлетворения духовных потребностей людей; в этом-то и состоит его основная ошибка: он рассматривает чуждую ему религию с позиций человека, жившего в XIX веке. В кельтском пантеоне можно выделить «как минимум четыре сотни богов»[240]. Здесь и Великая богиня Дану, которую ирландские кельты считают своей праматерью, и ее сыновья Tuatha De Danann. Хотя о Великой богине упоминается в мифах многих древних народов, мы все же не рискнем восстановить всю ее родословную, чтобы установить родство кельтов с индоарийцами. Возможно, народы, научившиеся сеять зерновые культуры, одомашнивать крупный рогатый скот и приручать диких коз, обожествляли плодородие земли, считая гарантией выживания в трудных условиях и источником обогащения. В творчестве кельтов тема плодородия и связанная с ней сексуальность порой граничит с навязчивой идеей. В длинном перечне оставшихся от кельтов произведений искусства на первом месте находятся гигантских размеров наскальные рисунки готовых к совокуплению мужчин, меловые изображения богинь в самых откровенных и непристойных позах, а также огромные менгиры-фаллосы. По всей видимости, кельтских художников вдохновляли полярные темы, такие как секс и смерть, гнусность жизни и погребение мертвецов.

Во всяком случае, Дану не была единственной в пантеоне: «Большинство богинь кельтского пантеона предстает в образе богини-матери, хранительницы очага, либо с младенцем, либо с плодами фруктовых деревьев и краюхой хлеба в руке»[241].

Не легче восстановить родословную богов мужского пола. Так, Луг, от кого произошло современное имя Лион, совмещает, похоже, характерные черты богов иранского и греческого пантеонов: он — бог войны, торговли, Солнца, грома, покровитель искусств[242], то есть Марс, Гермес, Гелиос, Зевс и Аполлон в одном лице.

Даже обратившись к самым «последним» источникам, дошедшим до нас после второй миграционной волны, мы сможем только частично восстановить эти верования: почти все без исключения религии имели множество вариантов и видоизменялись от племени к племени. Кельты действительно верили в сверхъестественные силы, но в то же время следует признать, они не всегда поклонялись одним и тем же богам. Редкие дошедшие до нас письменные источники свидетельствуют о множестве практиковавшихся у них ритуалов. Самым большим праздником у кельтов считался Самхен, отмечавшийся в канун 31 октября григорианского календаря и посвященный сотворению мира в тот день, когда хаос отступил перед порядком. В то тревожное время, в которое жили кельты, духи умерших, если хорошенько не задобрить их жертвоприношениями, могли вернуться на землю. В христианской религии этот праздник смещается на день вперед и называется Днем памяти усопших[243]. Почитая души умерших, кельты верили в свое бессмертие. А общаться с почившими родственниками должны были друиды, которые, как свидетельствовал во II веке Страбон, делали человеческие жертвоприношения. В III веке историк Юстин[244] поведал о том, что кельты преуспели в искусстве предсказания будущего. Нелишне отметить, что религия кельтов включала немало суеверий, нередко встречающихся в современной религиозной практике.

Кельты верили в демонов и духов усопших, как, например, в весьма беспокойного духа Драугра, обитавшего на холмах и курганах[245]. Однако у них не было дьявола, который смог бы выступить антагонистом нашего Создателя.

Украшенный рогами (и изображавшийся порой в позе Будды) бог Сернуннос, в переводе «Рогатый», был двуликим, отождествлявшимся, видимо, с преисподней, но в то же время, так же как и Прозерпина, выступавшим в роли бога подземного царства, плодородия, удачи и урожая[246]. Но если бы этот бог всех оленей, у кого наш черт позаимствовал свои рожки, был дьяволом, то его с полным правом можно было бы назвать добрым демоном. Божества у кельтов выполняли противоположные функции, и Сернуннос приходился кузеном не только богу Пану — защитнику пастухов и мелкого рогатого скота, но и покровителю охотников Св. Хуберту. А так как он оказался долгожителем, то в музее Реймса можно увидеть написанный во II веке портрет, на котором он изображен сидящим в позе Будды в окружении Аполлона и Меркурия, как того требовали римские завоеватели. Он — вылитый бог Пан, и в его облике нет ничего устрашающего. Однако если внимательно присмотреться к его портрету, также галло-римского происхождения, выставленному в музее Клюни, то нас может охватить некоторая оторопь: козлиными рожками и пристальным взглядом он удивительным образом напоминает нашего дьявола, каким его изображали средневековые художники. В Валь-Канонике, где был открыт наскальный рисунок, сделанный в IV—III веках до н.э., можно познакомиться с последней и не самой лучшей картиной одного из самых древних богов.

Другие образы оставляют странное впечатление: например, наскальный рисунок чудовища Нов, найденный в окрестностях города под тем же названием в департаменте Буш-дю-Рон и относимый учеными к III веку до н.э. На первый взгляд, попирающее ногами две отрубленные головы чудовище с длинными когтями, фаллосом в состоянии эрекции, огромными зубами, вцепившимися в наполовину обглоданную человеческую руку, представляет собой одно из наиболее совершенных изображений христианского дьявола, какое когда-либо знало человечество до изобретения письменности. Можно с уверенностью утверждать, что римские художники, также как и скульпторы, работавшие в готическом стиле, широко использовали рисунки подобного рода для воссоздания наиболее характерных изображений нечисти, в том числе горбуна с холма — бога Крома Круаша, наделенного сверхъестественными способностями и, по утверждению Юлия Цезаря, пожиравшего приносимых в жертву несчастных людей.

До наших дней сохранились каменные скульптуры этого кровожадного бога, однако, по свидетельству неизвестного монаха XI века, оставившего запись в «Книге Лейнстера», в старину отливались также идолы из чистого золота:

Кром был верховным богом, о чем свидетельствует легенда, согласно которой во времена правления не менее легендарного короля Тьернмаса Шотландского в XVI веке до н.э. все первенцы племенных вождей были принесены в жертву Крому в долине поклонения под названием Мапплехт.

Однако, с другой стороны, подобный союз плодородия и смерти отражает двойственный характер сверхъестественных сил, которые могут приносить народам пользу точно так же, как и причинять им зло. И только мы, люди XX века, воспитанные на историческом наследии христианской иконографии, видим в них дьявола. Если бы Кром был истинной нечистой силой, нам бы пришлось согласиться с тем, что он не только совершал злодейские поступки, но и способствовал плодородию и вершил благие дела.