В той форме, в какой она сложилась, орфика не внушала грекам доверия, ибо проповедовала, что место жреца, как избранного заступника людей перед богом, находится на вершине триады, предложенной Дюмезилем: царь — жрец — воин, — и это при том, что жизнь горожан без демократии была в то время просто не мыслима. Вскоре был заключен священный союз, положивший начало правовой тирании, и в конце концов произошло слияние роли царя и жреца, или царская власть обожествилась, как в Египте или же в Римской империи.

Теперь можно понять, почему Дионис, выйдя из себя, указал на Орфея безумным вакханкам. Такой вариант мифа об Орфее, по всей вероятности, появился значительно позднее возникновения орфики и отражает неприязнь греков к легендарному певцу. Откуда же пришел Орфей? На это мы не нашли ответа. Археология — это своего рода неоконченная книга, а великое переселение индоевропейских народов во II и I тысячелетиях весьма слабо изучено. Целомудренный и суровый фракийский бог был вегетарианцем и не походил ни на своего соотечественника Диониса, ни на другого бога. Он не скиф, не фригиец, а по своему характеру больше напоминает перса. Если Орфей пришел из Ирана, то это произошло во времена великих переселений народов из Центральной Азии, Ближнего и Среднего Востока в XV и VIII веках до н.э. Возможно, однажды ученые найдут в Иране или Афганистане изображение бога с лирой в руках, и тогда можно будет с уверенностью сказать: он родился тогда-то и там-то. До той поры мы можем только согласиться с теми исследователями, которые утверждают, что он едва не поднял на Олимп дьявола и не выпустил это чудовище с фальшивым ликом на Гиметт[352]. Такая близкая индоевропейцам и восточным народам, падкая до мифов Греция ловко увернулась от чужака-иностранца.

Остается только обратить внимание читателя на то, что эллинская демократия удерживала дьявола за пределами своих границ. Ибо поверженный ангел — всего лишь стратегическая уловка тоталитарной власти. Никогда греческое духовенство не присвоило бы себе права безапелляционно судить о том, что есть Добро и Зло. Никогда греки не забывали, что придумали себе богов по образу и подобию своему, а значит, никогда не были рабами.

Слишком явный парадокс, чтобы обойти молчанием: цивилизация, придумавшая трагедию, рассказ о рабстве, одержала победу в драме, поведавшей о борьбе с судьбой.

Как это ни парадоксально, но могущественный Древний Рим, оставивший неизгладимый след в истории человечества, где общественная жизнь впервые начала регламентироваться законами, не воспользовался выпавшим ему историческим шансом. На протяжении многих веков, особенно начиная с эпохи Возрождения, лишь немногие из политиков и идеологов строили свою жизнь, не оглядываясь на Римскую империю, хотя имели о ней, впрочем, самое поверхностное представление, в то время как другие, начиная с Людовика XIV и Наполеона и кончая Муссолини и Гитлером, не считая множества возомнивших себя основателями Нового Рима мелких тиранов, подражали римским властелинам. Взять, например, хотя бы Версаль, всего-навсего похожий на гигантских размеров римский загородный дом, или правительственные здания, построенные в Германии во времена Вильгельма, или Капитолий и Белый Дом в Вашингтоне, ставшие вульгарными копиями величественных римских сооружений. И даже старушка Англия, вспомнив, что в далеком детстве она получила «римское воспитание», скопировала классический римский фронтон и поместила его на радиатор своего знаменитого автомобиля. В христианском прошлом византийские императоры по-прежнему присваивали себе титул «августейших», закрывая глаза на то обстоятельство, что римляне отвергали монотеизм и индивидуальную практику религиозных обрядов. Римское общество состояло преимущественно из торговцев, решавших спорные вопросы в основном политическими средствами. Долгое время ученые выражали недоумение по поводу того, что у Рима как будто бы не было, что называется, «души», ни фашистской, ни нацистской, ни тем более христианской. И что же? Ее срочно выдумали. В самом деле, Рим не признавал ни единого и всемогущего Бога, ни черта, то есть преисподней. Так как же римлянам удалось обходиться без дьявола?

В спорах о происхождении римской религии[353] сломано немало копий. И в наши дни вы не найдете исследователя, который бы не стремился доказать правоту своего мнения. Большинство ученых склонно считать, что религия жителей Вечного города была как бы вовсе не римской. С момента основания Ромулом она только и делала, что подготавливала возникновение христианства. Видные историки отказываются верить, что римляне могли почитать «столь приземленных богов и богинь эпохи расцвета греко-римской культуры, которые только и делали, что возлежали на ложе, словно участвуя в пирушке, как простые смертные»[354]. Такой где-то на грани гротеска ревизионизм продиктован заветным желанием «создать культ» Древнего Рима, остававшегося моделью государственного устройства вначале для Британской империи, а затем, вплоть до середины XX века, для всех поборников идеи монархического государства. Историю Древнего Рима следовало бы изучать в школах, но тогда как объяснить учащимся политеизм римлян, если им уже давно набили оскомину слова о том, что многобожие — удел варваров, язычников и прочих отсталых и слаборазвитых народов? В наши дни ученые превозносят Светония[355] и Тацита[356], оставивших нам целую галерею портретов коварных, порочных и кровожадных глупцов, которые, слава Богу, не были выразителями духа «настоящего» Рима — родины Вергилия, Цицерона и Марка Аврелия, и не пожалевших нелестных слов, когда давали характеристики императорам, преследовавшим христиан. Пришлось дожидаться конца нашего века, чтобы понять, что Тацит, например, проявил неоправданную недоброжелательность, а Нерон, вопреки измышлениям романистов, вовсе не был виновником поджога Рима, находясь в пятидесяти километрах от города, а на пепелище Вечного города перебирал струны лиры совсем другой человек. Более того, Нерон был весьма удручен пожаром, спалившим, помимо всего прочего, лучший дворец. И, в довершение всего, представленный Сенекой[357] эдаким «истеричным лицедеем», едва ли не приспешником Сатаны, хотя Нерон, поощряя поэзию и изящные искусства, распорядился отстроить заново библиотеку храма Святого Августина[358]. Со временем люди узнали о других весьма существенных поправках к характеристике, данной Сенекой своему воспитаннику.

Короче говоря, историки всячески старались приписать римским божествам мистическую потустороннюю сущность, удивительно похожую на иудейско-христианскую идею, которую они выражали одним термином, тапа, заимствованным в XX веке у этнографов Меланезии и означавшим сверхъестественную тайную силу[359].