Было бы ошибкой с нашей стороны утверждать, что это второстепенное еретическое движение делало погоду в раннехристианской церкви, которая была занята решением других, куда более насущных вопросов, чем сабины, которых еще называют христианами святого Иоанна Крестителя, провозгласившими себя последователями именно того пророка, кто крестил Иисуса! Однако брошенный в застенок Иоанн Креститель посылает гонцов к Иисусу, чтобы спросить его: «Ты и правда тот, кого мы все ждем, или же мы ждем кого-то другого?» Иисус не был для сабинов ни мессией, ни Сыном Божьим, в то время как еврейский бог Адонаи[770] считался среди них злонамеренным божеством[771]! И, чтобы все это не выглядело бездоказательным, создавались Евангелия! Куда же отнести Сатану сабинов, поскольку сам Адонаи был злонамеренным божеством? И что делать с их дьяволом, который к тому же был женского пола?

В заключение следовало бы добавить несколько слов о той притягательной силе, которой обладало распространившееся среди христиан восточных провинций Римской империи религиозное движение, основанное сыном парфянского князя Мани[772] и иудо-христианки. Его доктрина, также ведущая начало от маздеизма, стала еще одним синкретизмом, чем-то средним между зороастрийским ведизмом и иудо-христианством, ибо Мани решил объединить в одной доктрине школы Будды, Заратустры и Иисуса. На первый взгляд, манихейство предложило в новой форме старую концепцию деления мира на свет и тьму, введенную Заратустрой. Однако Мани привнес в нее свою поэтическую струю: борьбу света против сил тьмы.

И к движению манихеев примкнули те верующие, которые не могли в душе согласиться с тем, что к мучительной смерти у позорного столба был приговорен истинный Сын Божий. Идея сама по себе была превосходной, ибо наконец-то объединяла три восточные религии. К ней примкнул даже сам Августин Блаженный. В случае победы она давала возможность одновременно поклоняться Иисусу и Будде. Однако на горизонте уже показался зловещий отблеск костров. Мани был брошен в тюрьму и приговорен к мученической смерти. Его сподвижники и ученики разделили тяжкую участь проповедника и были замучены или отправлены на костер. Ибо нельзя было допустить, чтобы дьявол — о чем, однако, говорил Иисус и во что верили манихейцы — был князем этого мира.

Впрочем, все вновь создаваемые церкви, в том числе раннехристианская церковь, не были заинтересованы в расколе. Отцы церкви были вынуждены объединить свои силы, чтобы бороться против гностицизма, который им показался более опасными, чем ересь Маркиона.

Собор осудил религиозные заблуждения некоторых священников и применил к сторонникам неканонических вероучений суровые санкции. Сосланные во все уголки необъятной Римской империи, христиане приобщили к своей вере многие народы, чтобы Бог и Сатана могли властвовать и над другими территориями, помимо тех, которые были предоставлены в их распоряжение святыми отцами.

Однако так никто до сих пор не смог ответить на вопрос, откуда явился Сатана и был ли он причиной или следствием? И этот, что называется, вопрос на засыпку инспирирован злым духом, не правда ли? Ибо он продиктован самой логикой, и каждый знает или полагает, что знает, начиная от святых отцов, в частности Тертуллиана, что философия была придумана дьяволом.

И на землю спустилась великая ночь.

Прошло уже четыре века после рождения Сына Божьего, но никто так и не смог бы возвестить всему миру, что знал, кем был дьявол и в чем состояла его миссия на земле, хотя ни у кого не возникало и тени сомнения, что он действительно существовал. Философы сказали бы, что бытие определило сознание. Многие авторитетные теологи высказывались по этому вопросу, но так и не пришли к единому мнению. Короче говоря, никому так и не удалось разработать стройную концепцию дьявола.

Стремясь как-то восполнить этот пробел, духовенство постаралось объединить свои усилия. Однако на первом соборе, состоявшемся в Никее, епископы лишь косвенно затронули тему нечистой силы. Несмотря на то, что ни один из святых отцов не предложил какой-либо более-менее подходящей концепции дьявола, они сошлись в одном: всем хорошо известно, кем Сатана не мог быть. Императору Константину, по чьей инициативе состоялся собор, только хотелось внести некоторую ясность в расхожие теории и, главное, предотвратить разброд в христианском мире, главой которого он был только что провозглашен. Ибо перед едва вышедшей из младенческого возраста религией возникла угроза превратиться в пеструю мозаику самых разнообразных сект и течений. Вот почему Никейский собор прежде всего обсудил ряд вопросов, касавшихся инакомыслия, и посчитал необходимым осудить арианство[773]. Новая религиозная доктрина была чревата для христианства самыми пагубными последствиями, ибо проповедовала весьма взрывоопасную концепцию дьявола. После закрытия обсуждения вопроса о единосущности Отца и Сына участникам собора было предложено подписать протокол в следующей формулировке: «порожден, но не сотворен». Священник Арий вместе с двумя епископами отказались поставить свои подписи. Их тут же отлучили от церкви и даже не пригласили на заключительный торжественный пир, устроенный Константином. Еще совсем недавно созданная церковь решила, что дьявол не был креатурой Иисуса, что само по себе явилось определенным достижением.

Однако духовенству пришлось приложить немало усилий, чтобы хоть как-то замедлить распространение всякого рода домыслов о нечистой силе, продолжавших волновать воображение верующих. В народе ходило такое множество самых невероятных слухов, что два столетия спустя духовенству все же пришлось перейти к более решительным действиям. Так, в конце IV века некий епископ Присциллиан, «человек благородного происхождения, поначалу не связанный с религией[774]», но затем принявший духовный сан, стал призывать верующих в Испании к суровому аскетизму, что пришлось не по нраву местным епископам. По их мнению, Присциллиан слишком увлекся теорией и своими проповедями запугивал прихожан, рисуя жуткие картины все более распространяющейся и всепроникающей власти Сатаны. Следует отметить, что идеи Присциллиана походили на другую ересь восточного толка — энкратизм, в соответствии с которой все человечество погрязло в грехе. Энкратиты проповедовали безбрачие, воздержание от мяса и вина. И Присциллиана объявили их последователем. После собора, состоявшегося в Бордо в 384 году, Присциллиан и примкнувшая к его движению богатая прихожанка, а также четверо его последователей были заживо сожжены на костре (а не обезглавлены, как утверждают некоторые исследователи) по обвинению в черной магии. Присциллиана осудили на столь страшную казнь по наущению епископов Мерида Хидатуса и Оссонуба Итакуса, донесших на него императору Максиму Великому[775]. Хотя было известно, что Присциллиан занимался астрологией, но кто, скажите, в те далекие времена не увлекался ею! Однако церковь уже вынашивала черные замыслы и усматривала Зло во всем, что не соответствовало взглядам священников. Смертные приговоры, вынесенные предполагаемым еретикам, предваряли бесчинства церкви в эпоху охоты на ведьм, которая велась не только на протяжении всего средневековья, но и в последующие столетия вплоть до отмены святой инквизиции.