Теоретически буддистам в этих условиях оставалось мало места для распространения своего учения. Однако они не упустили своего шанса в III веке до н.э., сумев одинаково хорошо приспособиться как к даосизму, так и к конфуцианству. Император Азока (правивший на индийском полуострове с 321 по 297 гг. до н.э.[97]) первым в мире направил своих миссионеров на Цейлон, затем в Юго-Восточную Азию, где обращенными в новую веру стали племена хмонов, далее в Бирму, Камбоджу, Сиам, а потом и в Южный Китай. Еще до наступления V века буддизм пришел на Яву и Суматру. До сих пор неизвестно, как учение Гаутамы проникло в Центральную Азию. Тем не менее оно распространилось почти повсеместно в бассейне Тарима и, смешавшись с местными обычаями, культурой, религией и подвергнувшись влиянию множества языков, претерпело значительные изменения[98].
Было бы удивительно, если бы произошло наоборот, ибо на буддизм здесь оказали влияние маздеизм древних персов[99], евангельское учение, несторианство[100], местные религии, а начиная с VIII века ислам. В Китае буддизм завоевал весьма прочные позиции, в особенности во времена династии Хань (одному из императоров, Мингу, приснилось золоченое и летающее божество, которое он принял за явление Будды). Но это уже был не буддизм в чистом виде, а в значительной степени ассимилирующийся с местным даосизмом и претерпевший изменения под влиянием местных суеверий[101]. В Китае буддизм получил новую жизнь, где даже образовалась новая секта «Чистая земля»[102], согласно которой можно было добиться воскрешения в раю, то есть на «Чистой земле», если, предавшись медитации, повторишь с десяток раз имя будды Амирабха. Безусловно, путь в рай был усеян лепестками роз и очень напоминал торговлю христиан индульгенциями.
Даже зная о том, сколько денег пришлось заплатить за такую популярность, все же удивляешься успеху принесенной со стороны религии. Однако он вполне объясним: если буддизм, отрицая существование души, задевал как культ предков, так и понятие даосистов о двух душах[103], новая секта объявляла душу нетленной. Нирвана была Освобождением[104]; теперь они заявляли, что она бессмертна[105]. Если Будда призывал придерживаться «Срединного Пути»[106], не исключавшего в то же время страсти, они, напротив, проповедовали необходимость отказа от всякой чувственности, что еще больше сближало с даосизмом. Наконец, они делали акцент на такие добродетели, как милосердие и сострадание, что делало их похожими на последователей Конфуция. Другой пример уступки: перевоплотившись в Авалокитешвара, Будда меняет пол и становится богиней-матерью Куань Инь, в то время как на Тибете она зовется Белая Тара. Однако полного перевоплощения здесь все же не было.
Китайский буддизм под влиянием конфуцианства становится все более прагматичным и даже, можно сказать, приземленным: монастыри управляли маслобойнями и складами, ремонтировали дороги и даже занимались торговлей и ростовщичеством[107].
Но нигде мы не найдем упоминания первородного Зла, а тем паче дьявола: так, секта тьен-тай верила, что в каждой пылинке содержится целый мир[108]. Разве можно отыскать дьявола в каждом зернышке риса?
И даже тогда, когда во времена династии Тань буддизм стал государственной религией и монахи, словно вынужденные продлевать разрешение на работу в странах западной демократии эмигранты, обращались к чиновникам-конфуцистам за документами, подтверждающими их обращение в сан (ибо знаменитая китайская бюрократия родилась отнюдь не вчера), никто не усматривал уловки дьявола. Возможно, этого хотела сверхъестественная сила, сделавшая так, чтобы государственная машина без раздумий принимала решения; но люди, в руках которых оказалась сосредоточена власть, были воспитаны на даосской, конфуцианской и непосредственно буддийской идеологии: они с трудом бы поверили в существование Злого духа. И по сей день встречаются суеверные люди, полагающие, что недовольные своей участью души умерших донимают их, и они бегают по шаманам, которые в обмен на звонкую монету делают жертвоприношения и творят заклинания, чтобы призраки вернулись восвояси. Ничего не поделаешь: невежественные люди всегда суеверны. Впрочем, власти терпимо относятся к подобной практике, ибо она гарантирует им спокойную жизнь. Для правительственных чиновников, как и для самого государства, главным остается достижение согласия, а не разлад в обществе. И даже когда в Японии в XX веке деятельность секты дзэн[109], получившей в дальнейшем неожиданно широкое распространение в Калифорнии, имела скандальную огласку, то и тогда никто не усмотрел козней дьявола.
Секте буддистов дзэн было не занимать той экзальтированной смелости, которая гораздо позднее V или VI века заставила христиан поверить в дьявола с хвостом и раздвоенными копытами. Эта секта возникла из двух школ: буддиста Бодхидхарма, прибывшего из Индии в 470 году и поселившегося сперва в Кантоне, а затем, полвека спустя, переехавшего на север[110], и монаха Дао-синя, жившего также в V веке. В соответствии с учением дзэн достижение Просветления, по-китайски wu и по-японски satori, не имеет ничего общего с тупым чтением текстов: Просветление наступает или не наступает вовсе; человек вкушает плод Просветления только в том случае, если достигает полной отстраненности; и в этот момент он постигает Истину.
В такой трактовке философия дзэн представляла собой пацифистский мистицизм в первозданном виде; однако были и опасные крайности. Так, согласно преданию, Бодхидхарма настолько глубоко вошел в транс, что не выходил из него целых девять лет. У него отказали ноги, но он этого не заметил. Его медитация нарушалась подергиванием век, и тогда Бодхидхарма отрезал себе веки. Если следовать учению дзэн, необходимо устранять помехи медитации; вот почему Великий учитель Ихуан советовал:
«Убивайте всякого, кто будет вам чинить препятствие. Если на вашем пути окажется Будда, убейте его! Если вы встретите Учителя учителей, если вы встретите почтенных старцев, впавших в нирвану, забывших про свои страсти и потому освобожденных от необходимости перевоплощаться, убейте их».
Кровавая программа! Однако подобная жестокость уже сама по себе исключала дьявола или демонов, ибо в пустоте нет ничего: ни Бога, ни дьявола. Идеи секты нашли распространение в Японии среди некоторой части военного руководства, «понявшего, какую выгоду оно сможет извлечь из подобной доктрины (дзэн) для абсолютного подчинения тела, безотказности рефлексов и пренебрежения к смерти»[111]. Так в Японии рождались воинские искусства.
Ибо сюда через Корею проник буддизм, встреченный местным населением поначалу с недоверием. Впрочем, у японцев уже была своя религия под названием «синтоизм» или «синто», что означает, как и дао, «дорога», так и «учение богов». Надо признать, буддизм японцами воспринимался с трудом; так, в XIII веке монах Ниширен, основатель собственной секты, назвал дзэн «демоническим» учением и обвинил одну из двух его форм, сингон, несмотря на то что она укоренилась на японской почве и поддерживалась императорской властью, в намерениях «уничтожить страну». Однако следует отметить, что Ниширен был экзальтированной личностью с путаницей в голове[112].
