Сквозь стены и пол прошла ощутимая волна вибрации, а из вентиляции повалил густой желтый туман. Уже через секунду дышать было невыносимо, легкие жгло, словно кипятком. Мужчины двинулись к шлюзу, дернули гермозатвором, но дверь не открылась.
— Нет, ты не можешь! — задыхаясь, хрипел усач. — У нас был уговор! Я все сделал, так как ты говорил!
Кожа медленно плавилась, словно воск, обнажая мышцы, сухожилия и другие мягкие ткани. Глаза выкатились из орбит, оторвались от нерва и лопнули. Оглушительные горловые вопли страданий продолжались до тех пор, пока парочка полностью не растаяла, оставив после себя две серые лужи ядовитой слизи.
Болезненно тощая фигура в рваном противогазе повернула вентиль газовой трубы в зарытое положение и побрела куда-то вглубь темного коридора. Резкие сбивчивые шаги сопровождались тяжелыми вздохами. Сгорбившись, словно шахматный конь, он с неподдельным интересом вглядывался в пыльный узор побитого линолеума, загибая кривые пальцы на каждой трещинке. Когда пальцев стало не хватать, он с досадой промычал и бросил это странное занятие.
С горем пополам доковыляв до лифта, человек замер, как вкопанный, устремив немигающий взгляд на закрытые двери. Кнопка вызова окрасилась тусклым оранжевым цветом, и челюсти горбуна задрожали, наполнив воздух серией пестрых щелчков. Он был в предвкушении. Ему хотелось метаться по комнате, лишь бы унять томительно жгучее ожидание, но тело не подчинялось своему хозяину.
Тем временем кабина продолжала свое движение. Двое широких, тяжело бронированных ликвидаторов молча конвоировали Юру. По документам пленника квалифицировали как биоматериал, так что обмундирование было соответствующее. Ученый лежал в плотном ростовом гермомешке, скованный по рукам и ногам. Сетчатое фильтр-отверстие едва пропускало свежий воздух, заставляя пленника экономить каждый вдох. Спроси его: «На что ты надеялся, когда пришел в кабинет Виссариона Ивановича, а уж тем более — когда нажал на курок?», и получишь четкий ответ — «Милосердная справедливость».
Мир Гигахруща нестабилен и в тоже время однообразен. Такая вам статичная динамика. Ты пашешь сотни смен на работе, получаешь повышение, наградные листы, а однажды утром просыпаешься и блюешь черной слизью в своей же постели. Или выходишь из ячейки, чтобы вынести мусор, а из мусоропровода вылезает нечто и уносит тебя в пустоту. Даже обычный поход за получкой на соседний этаж может закончится бесконечным блужданием в лабиринте. Тебе никто не даст никаких гарантий, что следующие пять минут для тебя вообще наступят. В этом мире все должны быть заодно. Коммунизм учит держаться друг за друга, помогать и сражаться. Выступать единым фронтом против Самосбора.
За время, проведенное внизу, Юра увидел то, как это работает. Отряд не бросил его, полумертвого, на этаже. Он для них никто. Так, лишняя цифра в рапорте, но тем не менее они потратили свое время и силы, чтобы дотащить его. Если бы все думали не только о себе…
Лифт медленно приближался к пункту назначения. Тощий человек вытащил из мешковатых штанов кусок ржавой арматуры. Едва двери раскрылись, горбун взял замах и запустил штырь в промежуток между створок. Снаряд с противным свистом рассек воздух и вошел в шею ликвидатору, пригвоздив его к стенке. Его напарник едва сообразил, что происходит, как горбун схватил его за плечи и с легкостью выкинул бронированную тушу в коридор. От неожиданности боец в полете выронил автомат, который порождение сразу же согнуло пополам. Горбун издал хищный рев, встал на четвереньки и короткими прыжками приблизился к ликвидатору. Боец попытался встать, но последним прыжком отродье придавило его к полу, приземлившись на грудь. Горбун медленно снял с себя остатки противогаза, обнажая свое перекошенное от ужаса лицо. Казалось, он сам был против своих же действий, но поделать ничего не мог. Словно питон, он растянул свой рот до неестественных размеров и, заглотив голову жертвы, вырвал ее, словно тряпичную, и выплюнул в сторону.
Весь бой длился меньше минуты. Все это время Юра лежал неподвижно и даже не осознавал, что происходит вокруг. До тех пор, пока кривые костлявые пальцы не порвали гермомешок.
— Мечников Юрий Александрович? — хриплым голосом спросил горбун, на что Юра утвердительно кивнул. — Вам письмо! — горбун сел на пол и вытащил из кармана аккуратно сложенный листок желтой бумаги.
«Поздравляю тебя с повышением. Знаю, ты хорошо потрудился в последнее время и как никто другой достоин этого места. Прошу прощения, что не успел поздравить тебя раньше. Не было возможности. Я постараюсь загладить свою вину при личной встрече. Уверен, это произойдет очень скоро. Люблю тебя. Твой папа. Александр Тимофеев.
PS.
Мама передает привет».
Письмо казалось настоящим. После смерти отца мать Юры взяла назад девичью фамилию и переехала в соседний блок, где их никто не знал.
— Откуда это у тебя?! — закричал на горбуна Юра.
— Подарок, — прохрипел собеседник.
— Что?
— Тебе.
Из стен засочился фиолетовый туман. Обжигая нос и горло, он медленно заливался внутрь обездвиженного Юры. Коридор наполнился цветовым фонтаном, методично растворяющим безжизненные стены. Юра силился закричать, но не мог издать ничего, кроме невнятного бульканья. Легкие до отказа наполнились черной слизью, и едкая жижа устремилась наружу. Его тело медленно раздувалось, словно воздушный шарик. И вот, когда кожа готова была порваться, все неожиданно закончилось.
Юра обнаружил себя лежащим на крыльце подъезда пятиэтажной панельки, свободным от пут. Тяжело дыша, он вскочил на ноги, беспорядочно ощупывая себя на предмет повреждений. К его удивлению, он был цел и невредим. Даже рана на животе бесследно испарилась. «Что это было?! — задавал он себе вопрос. — Почему я жив?!» Не успел он обдумать ответ, как из-за спины кто-то окликнул его.
— Юра!
Обернувшись, Юра увидел вдалеке знакомую человеческую фигуру. Коротко стриженый жгучий брюнет в очках стоял посреди зеленого поля и медленно махал рукой. Юра потер глаза, не веря им, но видение никуда не исчезло. Где-то высоко над головой бывшего ученого зазвучало едва различимое пение птиц, и сердце наполнилось покоем.