Правду говорят — чужая душа потёмки.

То, как он меня бросил и что заставил пережить куда страшнее, чем нападение или похищение.

Но, несмотря на это, я всё еще безумно скучаю. Иррационально, раздражающе, но очень сильно. Ища его глазами в толпе, замирая каждый раз слыша мужские голоса у папы дома, улавливая аромат проходящих мимо мужчин и с тоской понимая что все не то.

Боюсь и хочу.

Ненавижу и люблю.

Так и живем.

Мои размышления прерывает дверной звонок, от чего я взволнованно вздрагиваю. Практически никто не знает об этой квартире, потому неожиданных гостей быть не может. Включаю экран звонка и сердце пропускает удар. Прежде чем голова начинает соображать, как со стороны слышу звук открывающегося замка. Зачем я ему открыла? Что за автопилот? Злюсь сама на себя.

Я еще не готова его видеть. Не готова, но жадно пробегаю по нему взглядом, отмечая подглазины, бледный вид и сжатые в тонкую полоску губы.

— Нам нужно поговорить. — Денис встает в дверном проёме, мешая закрыть дверь.

— Нет, нам не о чем разговаривать.

Я пытаюсь вытолкнуть его, но проще сдвинуть гору. Поняв всю бесполезность сопротивления, я отпускаю дверь и иду на кухню.

— Нет, а как ты хотела чтобы я поступил? Я думал что меня посадят. Посадят в тюрьму, слышишь? — Денис встряхивает меня за плечи в попытках привлечь внимание. — Я рос в детском доме, мечтая о семье. И после этого полоскать в своей грязи тебя с отцом?

— Дело не в этом, как ты не понимаешь! Дело в том, как ты легко от меня отказался! — срываюсь на крик и отталкиваю его от себя. Слишком свежие раны, слишком сложно смотреть на того, с кем хотелось долго и счастливо, а получилось коротко и болезненно. — Не подходи!

Выставляю перед собой руки возводя между нами воображаемую преграду, не позволяя ему ко мне приблизится. Иначе мое самообладание пошатнется.

— Меня бы посадили, а ты бегала бы ко мне на свиданки и таскала передачки? Так ты всё видела в своей голове? Чтобы ты потом меня возненавидела, осознав на что я тебя обрекаю?

Шахманов приклеился к столу, сжимая в руках его края, и наклонился вперед.

От его слов меня подкидывает над стулом, я вскакиваю и копирую его позу, вставая нос к носу.

— Мы могли бы вместе решить как быть в этой ситуации!

— Не из каждой ситуации есть выход, Карин.

— И почему мне нужно было ненавидеть тебя? Ты думаешь я глупая девчонка и ничего не понимаю? Или думаешь я слабая, не справилась бы, не придумала бы что нибудь? Такого ты обо мне мнения?!

— Прости меня.

— Уйди, Шахманов. Уйди. Ты не спрашивал моего мнения тогда, решив все самостоятельно, вот будь самостоятельным и сейчас. Я переболею тобой, и не с таким справлялась.

Он поджимает губы, потом закрывает руками лицо, делая глубокий выдох. И уходит.

Ни разу не оглянувшись.

Я скатываюсь по стенке на пол и снова реву.

«Немного света в свою душу пропустил

я сам себе судья

и я себя простил.

Но, темноту внутри по прежнему дразнил

я сам себе судья

и я себя казнил.» Денис Шахманов.

Утро испорчено бесповоротно. Думала выскажу ему все и станет легче, выплесну что накопилось, но это не принесло желаемого облегчения. Каждую мышцу сводит от невозможности его обнять, а в голове как набат это его «Уходи!»

Столько раз я слышала от него фразу «иди ко мне», она как татуировка шепотом на моем сердце. Слышала и делала шаг навстречу, не задумываясь ни об обстоятельствах ни о последствиях. Тем более противоестественно было слышать как он меня прогоняет.

Правда говорят, что чужая душа потёмки.

Сегодня воскресенье и, по недавно начавшейся традиции, я приехала к папе, чтобы пообедать и пообщаться не по телефону.

До сих пор с трудом верится, что кошмар с похищениями и покушениями закончился. Жизнь постепенно возвращается в свое русло. Но до сих пор иногда звоню папе просто чтобы услышать его голос, накатывает волнение, он ничего не говорит по этому поводу и просто что нибудь рассказывает мне.

Дома у папы тихо, я ставлю сумку у входа и иду в гостиную, но тут тоже никого не оказывается, лишь с кухни слышны тихие голоса. На долю секунды сердце замирает, но нет, это не Его голос. У папы кто то другой в гостях. Я думала мы сегодня просто поужинаем вдвоем.

Подхожу ближе и хочу громко поздороваться, но слова застряют в горле и сама я застываю на месте.

— Дядь Дим, я уже не знаю что делать, он как с ума сошел! — взволнованно барабанит пальцами по столу Грановский. — Не спит нихрена, не жрёт, то в окно часами зависает, то наоборот в дела ударяется да так что мне страшно. Совсем стал без царя в голове. Его и так боялись, теперь шарахаются как черти от ладана, даже свои. И я не знаю что хуже, эти его заторможенности или активности.

— А сам чего говорит? — задумчиво спрашивает папа, размешивая сахар в чашке.

— Да ничего не говорит, молчит как партизан. С тех пор как с Кариной поругались, так и молчит.

— Хм.

Чувствую как учащается пульс, но не понимаю из за чего именно. Из за того, что я подслушиваю, или из за того что именно услышала. Шахманов не в себе? Он получил что хотел, чему спрашивается недоволен?

Складываю руки на груди и хочу вздохнуть, но на кухне раздаются громкие гудки, затем резкое и чуть хрипловатое:

— Да.

Вдох я так и не делаю, этот голос словно парализует каждое нервное окончание в моем теле.

— Денис, ты где? — спрашивает строго отец.

— Работаю. — вместо тысячи слов. Да, многословием Шахманов никогда не отличался.

— Работа подождет. Приезжай домой, тут Ромка. Посидим, поговорим.

— Не могу, на деле.

И тишина. Только сейчас смогла сделать вдох, даже мушки перед глазами заплясали.

— На деле говорит. — папа удивленно уставился на свой телефон словно оттуда пытается что то вылезти. — Вот паршивец.

Телефон шлепнулся на стол и Грановский тяжело вздохнул:

— О чем я и говорю. Бедой дело кончится, если не остановится.

Дальше слушать их разговор я не в силах, потому тихонько поднимаюсь наверх, к себе в комнату, и сворачиваюсь калачиком на подоконнике, устеленном мягкими пушистыми пледами. За окном снежинки кружат свой медленный танец, покрывая мягким кружевом дороги.

Шахманов, что ты творишь? Меня изранил, себе больно делаешь. Что у тебя в голове происходит?

Не знаю на сколько я выпала в свои мысли наблюдая за захватившей город зимой, когда в дверь тихонечко постучали.

— Я зайду?

Деликатность так не свойственна моему папе, что я нехотя улыбаюсь и киваю.

— Доченька, расскажи мне всё, м? — он присаживается рядом и тихонечко гладит меня по голове. — Не держи всё внутри, только себе хуже сделаешь.

Чувствую как в носу начинает крутить, а подбородок предательски дрожит.

— Папочка, я люблю его. С самого детства люблю. — настроение плаксивое после встречи с Шахмановым, наверное поэтому я не смогла сдержать эмоций и разревелась, то и дело шмыгая. Только и делаю что реву в последнее время. — Это так больно.

— Солнышко, любовь это не всегда что то теплое и приятное, она бывает разная. Даже нет, не так, любовь у каждого своя. — папа обнимает меня, прижимая к плечу. — Она дарит крылья, она же их ломает. Взять твою мать.

Я замерла, боясь просмотреть на отца, он впервые затронул эту тему сам. Я никогда не спрашивала, зная что ему это неприятно.

— Она вырвала мои крылья с корнем, а я до сих пор люблю её. — он горько усмехается.

Подходящие слова разом вылетают из головы, поэтому я просто усиливаю свои объятия, безмолвно выражая поддержку.

— Денис молчит как партизан, но Ромка мне всё рассказал. О том, что у вас случилось.

Шмыгнула, обвивая отцовскую руку своими.

— Он меня бросил.

— Денис тебя защищал. Пусть грубо, не очень умело, но защищал. Он по другому не умеет.

— Да что это за защита такая? — я даже привстаю, чтобы заглянуть родителю в глаза и с удивлением обнаруживаю там понимание. Не меня, Шахманова.