Шут припал к столу и ловко уклонился от выплеснутого на него царевной компота. Зажимая рот ладонью, впечатлительная царевна выбежала из обеденной горницы. Остальные как минимум поперхнулись. Исключая воеводу, который по долгу службы и волею обстоятельств едал в окружении и не такое. Искусственное прерывание обеда наихудшим образом сказалось только на летописце, каковой выскочил из-за стола вслед за царевной, метнулся к нужнику и находился в оном очень долго и громко.

А привычная царица привычно погрозила шуту пальчиком. А приглашенные бояре посмеялись. А царь, хохоча, лицевыми мышцами нечаянно распер изнутри каску и спустя мгновение легко снял ее с головы. А лекарь со щипцами за спиной облегченно вздохнул. А погода на дворе стояла отменная. И вскоре обед закончился. Уступив место массовому поглаживаью животов, ходьбе без цели туда-сюда и легкой дреме в креслах в саду под способствующее перевариванию птичье пение.

В этот день пришло печальное известие. В далекой Британии, истощив в борьбе с вечностью последние свои силы, померла королева-бабушка. Усталый почтовый голубь с креповой повязочкой на крыле опустился на царский двор ровно в полдень. А уже в два часа пополудни вся царская семья, шут, архимандрит, бояре и голландский посол собрались в официальной горнице на скорбные посиделки. Матушка государыня подала на стол траурный пирог с черной икрой, его величество надел по случаю единственный свой британский орден, а шут явился в мятой шотландской юбке.

Немного помолчали в память об усопшей старушке. Потом царь кивнул, и все приступили к трапезе. Самому же царю кусок в горло не лез. Он был лично знаком с той, кого сейчас оплакивало полмира, и это было его личное глубокое горе.

— Скромная такая... Там они, прынцессы-то ихние — бойкие. Едва тока шашнадцать в метрике стукнет — сразу же в койки к гвардейцам лезут. Аль стражника какого на себя в саду опрокинет. Дабы голым образом разговеться. Да так, что садовники потом неделю заместо яблок с веток лифчики да порточки сымают. А она... Сто годов прожила, а ни грешка за ей замечено не было. Рази тока к бокалу когда приложится. На полчасика. По нашим меркам — праведница сугубая. Я так думаю, святой Петр не тока без обыску ее пропустил, но и лично под ручку до Господа проводил. И арфу сам ей настроил.

Государь утер рукавом слезу и, вскинув голову, поморгал. Шут, в наряде которого отсутствовали бубенцы, поднявшись, тоже взял слово.

— Говорят, с юмором у нее до самого конца в порядке все было. Саван на примерку портным принести велела. Посмотрела и говорит : "Я вам женщина или кто? Декольте сделайте. И разрез. И гроб надобно удлинить. Потому как каблуки высокие будут. Ходить на них не могу, так хотя бы уж полежать..."

— Долго. Жительница. Была. — воевода, как всегда говорил четко и коротко. — Очень. Много. Кого. Пере. Жила.

Неподалеку ударил колокол. Государь велел звонарю отбить сто и еще один раз, по числу прожитого покойной коллегой. А также салютовать луками многократно. Звон и свист продолжались довольно долго. После чего встал со своего места, воздел очи и произнес молитву архимандрит.

— И восплакаху мнози люди на брегах альбионских. И на других иных тако же. Бо несть боле с нами, а ныне с Ним. — добавил он от себя и сел, старчески скрипнув многими костьми сразу. Помолчали.

— О них ведь тока хорошее принято... — сказал царь по прошествии абсолютно тихой минуты. — А я вот, даже ежли напрячься, ничего худого-то не могу вспомнить. Тока доброе. Я когда народился, ото всех от царских особ, как положено, поздравления батюшке с матушкой были посланы. Вроде там, огромного здоровья младенцу и скорого поправления маменьке. А она, душа нежная, окромя слов пеленок десять комплектов выслала, ползунков, шапочек, погремушек с цацками да корону вязану детску. Правда, корабль-то со всем имуществом заблудился. Карт хороших на борту не было. Полушарием немножко ошиблись. На три пальца по глобусу левей взяли. Так что тока к совершеннолетию подарки-то получил.

-На серебряну свадьбу-то, помнишь, трон тебе с педалями послала? Чтобы ножки от сидения не немели. А мне зонт складной тряпчатый. Не от дождей, как обычные-то зонты, а особый. От птиц. — ее величество государыня, согласно внутреннему своему устройству, тоже помнила лишь хорошее.

Мелконько постучавшись, в горницу вошел казначей. Подойдя к царю, он что-то прошептал ему на ухо. Государь задумался. Потер лысину. И одобрил.

— Ладно. Пущай. Средств в казне на нонешний день нету, но... Такая женщина! Надо помнить. К тому он, памятник-то, и надобен...

Посидев еще немного и повспоминав, разошлись. Государь с супругой отправились на голубятню. Там сегодня изволил вылупиться первый продукт упорного многолетнего скрещивания — первый в мире не просто почтовый, а еще и сумчатый голубь. Царевна пошла к себе в светелку. Писать письмо в парижскую Академию наук об открытом ею на днях новом физическом явлении — самовозгорании нестиранных мужицких портянок. Шут поперся к себе в каморку. Намереваясь уснуть, едва переступив за порог. Бояре во главе с воеводой отбыли на границу. Поглазеть в зрительные трубы, не готовится ли агрессия. А то что-то шумно было на севере. Вроде косы кто-то точил. А может быть, и мечи. Архимандрит уехал к себе на пасеку. Понукать заленившихся пчел и доделывать новый, барачного типа улей на шесть пчелиных семей.

А на одной из малых площадей два мужика-резчика, поплевав на ладони, взялись за вострые топоры. Работа им предстояла ответственная. Переделать конный памятник своему здравствующему государю в пеший монумент почившей зарубежной монархине. Следовало аккуратно вынуть из-под царских чресел коня, убрать палицу из десницы и вставить в оную зонтик. Тот самый, от птиц, пожалованный некогда государыне. Предстояло также сбрить топором бороду и слегка видоизменить лик. На менее грозный. Покойная королева-бабушка, хоть и прославилась в военное время твердостью, на самом деле была кротка, добра и тиха.

В это утро его величество его величество появился из спальни хмурый и повелительно-грозный в интонациях и словах.

— Подь-ка на хрен! — сказал государь ластившемуся дворцовому коту и отпихнул его туфлей.

— К хренам! — отмахнулся он же минуту спустя от бабок-приживалок, выстроившихся в очередь для утреннего хорового приветствия.

— Хрень какая! — окинув мир недовольным взглядом, государь высказал краткое мнение обо всем сразу, включая погоду, виды на урожай и политику сопредельных царей.

Этой ночью его величеству был сон, в котором ему явился покойный батюшка. Государь-предок был чем-то явно расстроен. Войдя в спальню в образе небольшого слона на длинных тоненьких ножках, он остановился у кровати и застыл, скорбно поводя хоботом. Над морщинистой слоновьей башкой ореолом кружился шмель.

— Предчувствие имею я, сын... — сказал слон-отец, — Ох, имею... Гражданской войны-ли, что-ли... Смуту чую. Распустил ты народец. Всяк сам за себя думает и решает. Всяк сам себе царь. А ты разгулу мысленному потакаешь. Библиотеку завел вон тоже. Грамотеев разводишь на свою голову. А люди-то, сынок... С ими пожестче надо. Приструнять надо. Время от времени. За шкирку брать и на властную вертикаль голым задом сажать. Да горизонтальными связями меж деревом и конем вязать. А ты, гляжу, раздобрел. Как баба на пирогах. Того гляди, банты красные на себя наденут, а корону-то с тебя сымут...

Повернувшись к царю-сыну натуральным кожаным задом, слон-отец прыгнул через горящий обруч и удалился бок о бок с неизвестно откуда взявшимся тигром. Государь тотчас проснулся и немедленно сделал выводы.

И, едва умывшись, упругим шагом проследовал в библиотеку. Где, сидя в уютном кресле, летописец любовно оглаживал новенькую, только что полученную из Голландии очередную книгу из серии "Приключения голой женщины". Летописец, несмотря на воспитание и образование, отнюдь не чурался бульварной литературы. Последняя прочитанная им книга называлась "Возьми меня крепко за низ", а предпоследняя — "Исповедь анального убийцы".