Еще ей было непонятно, закупать и передавать ли фрукты сегодня вечером. Подумав, я дал команду передавать, да побольше. Торговля шла нормально, к тому же на горизонте появился продавец, зачем впустую прожигать время? Осталось уточнить у деда, с кем он договаривался о месте на рынке, потому что стоять под открытым небом, когда дождь полощет — не лучший вариант.

Пока бабушка материла Ельцина и ментов, я принес табурет для деда, поставил возле тумбочки — пусть поговорит с единомышленницей, обоим легче будет. Дед с радостью взял трубку, и снова квартира наполнилась возмущенными возгласами.

Было почти десять утра, скоро прибудет поезд, в этот раз без фруктов, сам просил повременить, пока не станет ясно, можно ли продолжать торговлю в Москве. Но лучше поехать пораньше, пока проводники на местах, и передать сумку с товаром для друзей, а то останутся они без карманных расходов.

Вечером обязательно нужно связаться с Ильей, а то вчера был увлечен гражданской войной и не позвонил ему. Ну а сейчас придется ехать на Казанский вокзал с сумками. Надеюсь, метро работает, движение не перекрыто.

Пока дед разговаривал с бабушкой, на кухне я пустил в ход последние яйца: пять пошли на омлет, одно, плюс прокисшее молоко, плюс мука и сахар — на блины, хлеба-то в доме не было. Заварил кофе себе и чай деду. Сам быстренько перекусил, потом помог деду управиться в ванной, усадил его за стол и принялся перекладывать носки и колготки из рюкзака во вторую клетчатую сумку. Когда уже почти закончил, запиликал дверной звонок.

— Кого там принесло? — крикнул дед. — Павел, глянешь?

— Уже бегу! — отозвался я и метнулся к двери.

За несколько секунд перебрал варианты, кто там может быть: продавцы фигни, свидетели Иеговы, сисястая дедова любовница. Странно, что он о ней даже не вспомнил… Я посмотрел в глазок и увидел на пороге… Алекса, покачивающегося с пятки на носок.

— Это ко мне, — крикнул я деду.

Что сюда принесло Алекса И главное, как он меня нашел?

Распахнув дверь, я хотел поприветствовать приятеля, пошутить, что сегодняшний день слишком внезапен, и я боюсь новых сюрпризов, но заметил царапину на его лбу, обреченность в глазах и спросил:

— Что случилось?

— Лёха случайно не у тебя? — По всему видно было: Алекс не верит, что Лёха здесь.

— Лохматый белобрысый, — уточнил я и ответил: — Нет…

— Пропал Лёха, — пожал плечами Алекс.

— А Егор? — поинтересовался я, потому что, если у кого был шанс влипнуть в передрягу, так это у Егора, Лёха-то у Кремля и в безопасности, там никаких перестрелок, а побоища стенка на стенку не случилось.

— Егор дома, в школу, вот, пошел. А Лёха поругался с родителями, которые к Ельцину не пускали, сбежал. Они морги обзвонили, больницы обзвонили, его нигде нет. Что неудивительно, в такой неразберихе легко потеряться. — Он провел ладонью по царапине на лбу. — Еле ноги унес.

­— В смысле? — переспросил я. — Откуда ты ноги уносил?

— Да все оттуда же…

— Ну ты-то нахрена туда поперся? — не выдержал я. — Ты Лёху, что ли, искал? Ну тупо же!

— Не. Я в академии учусь, между прочим. В юридической. А она недалеко от Баррикадной. Выхожу из метро, а там трындец что творится, какие-то люди бегут, орут. Менты — ко мне, кто такой, мол. Я говорю, студент, и на здание академии показываю. Они такие, вали домой, и побыстрее, лекций не будет, давай, не мешай, переходи на ту сторону улицы. Я — переходить. Эти орут — быстрее. Я — бежать. А по мне — стреляют. Думают, раз бежит — преступник. Со мной еще народ бежит, совершенно левый. Один мужик упал и так и остался валяться.

Алекс поджал губы и повторил:

— Раз бегу — значит, преступник…

— Зайдешь? — Я посторонился, приглашая его в квартиру, но Алекс остался стоять истуканом, сжав кулаки.

— Надо что-то делать, — проговорил он. — За Лёху волнительно. Но туда я больше не пойду… Но просто ничего не делать… — Он помотал головой. — Надо делать хоть что-то!

Уже придумав, чем себя и его занять, я уточнил:

— Там до сих пор месиво, что ли?

— Ну да, — кивнул Алекс.

— А в метро безопасно? Там нет перестрелок?

— Не-а. Ни ментов, ни перестрелок.

Вспомнилось, что огромное количество жизней забирает травматический шок, многих людей можно было бы спасти, вовремя введя обезболивающее или противошоковые препараты, потому раньше в аптечках военных был «промедол», в последствие замененный бупренарфином.

Правильно обездвижив ногу при переломе со смещением, можно избавить человека от инвалидности.

Знает ли об этом простой обыватель, главная задача которого — выжить? Вряд ли. А я — знаю.

Раз уж реальность начала меняться, а я — тот, кто за это в ответе, есть способ помочь хоть кому-то, не рискуя жизнью.

Мне-взрослому поначалу военно-полевая хирургия и терапия казались ненужными предметами, пока не пришлось воевать по-настоящему. Так что знания и некоторые практические навыки имелись. Я останавливал кровотечения, накладывал повязки, ставил внутримышечные инъекции, в вену тоже колоть приходилось. Знал, какую помощь оказывать при каких травмах, а поскольку сейчас «скорых» не хватает, такая помощь как нельзя кстати хотя бы тем, кто добрался или кого затащили в метро.

Но я-нынешний чуть в обморок не брякнулся, когда самосвал задавил собаку, буквально размазав ее по дороге. Вот увижу раненого, как вырублюсь от вида крови или, чего хуже, обломков костей…

Нафиг нужно, дома спокойнее.

Нет! На мне слишком многое, мое бездействие непростительно.

Взрослый я гнал в метро спасать людей, я-вчерашний боялся и упирался руками и ногами.

— Алекс, — хрипнул я чужим голосом, — мне нужно сгонять на вокзал, передать посылку домой. Потом я собираюсь накупить бинтов, обезболов, антисептиков и рвануть на Баррикадную. Из метро выходить не буду. Буду оказывать первую помощь на месте. Ты со мной?

Таким удивленным я Алекса еще не видел.

— Первую помощь? Ты спятил? Там огнестрельные ранения! Что ты сможешь? — Он покрутил пальцем у виска.

Хотелось взять его на слабо, типа страшно ему, но я терпеливо растолковал:

— Смогу. Я курсы проходил и вообще в мед готовлюсь. Чего знаниям пропадать? Так что, ты со мной?

Парень поскреб в затылке, его раскосые азиатские глаза превратились в щелочки.

— Лёху мы вряд ли найдем, скорее всего, его загребли менты, — предположил я. — Это к бате Олега надо…

— Его третьи сутки нет дома, — сказал Алекс, подумал немного и махнул рукой. — Ладно, я с тобой. Сперва на вокзал, да?

— И что, ты уколы ставил? — спрашивал Алекс.

Мы отправили сумки с товаром друзьям, только что вернулись с Казанского вокзала и стояли в очереди в аптеке, чтобы накупить всего для первой помощи пострадавших в столкновениях с милицией.

— Да, — кивнул я, шагнул в сторону, пропуская отходящую от кассы женщину с одуванчиком волос на голове.

— Так там же — хр-рясь, кожа трещит, — Алекс потряс головой. — Неприятно.

Воображение нарисовало сказанное Алексом, и стало холодно. Да, я-взрослый все это умел и кровь видел, и кости, торчащие из раны, а я нынешний и шприц никогда не распаковывал.

— Если одноразовой иголкой, ничего не трещит, она острая, — успокоил я больше сам себя.

Мы стояли уже пятнадцать минут, и я мысленно молился, чтобы аптеку, как магазины, не опустошили паникеры. Точнее взрослая моя часть молилась об этом, а вторая, трусливая, надеялась, что перекись и прочее разобрали, и мы разойдемся по домам, не будем рисковать.

Перед нами осталась одна толстая бабка, от которой шибало немытым старческим телом.

— Девушка, а подскажите, мне, вот, прописали, вот, — она положила листок на прилавок, — посоветуйте что-нибудь более дешевое.

Молодая рыжая и веснушчатая аптекарша, поправив очки в тонкой оправе, глянула в листок и сказала:

— Гепатопротекторы всегда были дорогими. Вам назначили самые дешевые.