В тот день, когда папа умер, меня повезли в больницу навестить его. Последние дни, когда он был еще дома, папа всегда проводил в постели. Резкий запах лекарств и болезни сделался частью нашей повседневной семейной жизни. Как всегда я входила к нему в комнату с непосредственной детской уверенностью, которая не позволяла отцу выгнать меня, залезала к нему на кровать, и мы много разговаривали. Он просил меня включить телевизор и объяснял мне сюжет идущего фильма. Я всегда укладывалась рядом с ним и сворачивалась калачиком в его больших руках, уткнувшись в подмышку. Но в один из дней все закончилось, я перестала видеть его в кровати. Когда я спросила, где мой папа, мне ответили, что он находится в больнице. «Он приболел, ему нездоровится», — говорили мне много раз. Но, я безумно хотела видеть его, разговаривать с ним, моим товарищем, об играх, моих выдумках и мечтах, о чудесных рассказах и незабываемых историях. Как же сильно я хотела быть рядом с ним! Я тосковала по его запаху. Мне было необходимо находиться в его объятиях и чувствовать себя любимой, уверенной, счастливой. Конечно, где-то в глубине души, я сознавала, что происходит что-то очень и очень плохое. От тех дней во всем моем существе осталась намертво запечатленная сцена, которую я не поняла даже много-много лет спустя. В тот самый день, когда папу экстренно отвезли в больницу, я осталась дома под присмотром одной из сестер. Я вошла в его комнату, и увидела, как в ванной комнате отчищали кровь, забрызгавшую черно-белые кафельные стены и образовавшую причудливую красную дорожку от раковины до унитаза на белоснежном полу.

Когда меня, наконец, отвезли в больницу повидать папу, увиденное в палате сильно потрясло меня.

Папа лежал без сознания, опутанный множеством проводов, подключенных ко всевозможным аппаратам и капельницам, наполненным сыворотками и кровью. Доктора безнадежно пытались придать ему хоть чуточку жизненных сил. Я не понимала, что папа находится в коме, я думала, что он просто крепко-крепко спит. Тогда мама шепнула мне: «Подойди к нему и тихонечко скажи на ушко, что ты его очень любишь». Очень осторожно я подошла к папе и тихонько прошептала, что очень-очень люблю его, поцеловав на прощание. Почти тут же мы вышли из палаты. Едва мы вышли за дверь, как начали сигналить аппараты, вбежали медсестры и позвали врачей.

Папа умер.

Именно тогда все и произошло. Про себя я подумала, что папа умер потому, что я поцеловала его.

Так началось мое молчание. Когда я снова решила заговорить, всем казалось, что я снова стала нормальным ребенком, но это было не так. В каждой частичке моего существа был запечатлен момент того поцелуя — поцелуя любви, вызвавшего смерть. По-видимому, этот момент, нанесший мне душевную травму еще в детстве, я уже давно несу в себе на протяжении многих лет своей жизни.

Я родилась одиннадцать лет спустя после рождения моей сестры Эрнестины, и родилась случайно.

Я говорю случайно, потому что столько лет спустя мои родители уже и не думали обзаводиться ребенком. Словом, я родилась нежданно и без какого-либо предупреждения. Из пяти женщин в нашей семье я была самой младшей.

Я выросла в городе Мехико, в районе под названием Санта Мария Ла Ривера. Этот район в самом начале XX века приказал выстроить тогдашний президент Мексики, генерал Порфирио Диас для того, чтобы высший свет общества проживал в элитном квартале. Именно поэтому там находится первый «порфирианский» (времен правления Порфирио Диаса) театр, большой Зал Правосудия, в котором в настоящее время находится Музей Минералогии, и очень известный Музей дель Чопо, в стенах которого в свое время нашли приют разного рода коллекционные собрания по археологии, этнографии, палеонтологии, минералогии и биологии. Со временем эти коллекции были переведены в другие столичные музеи.

Когда в 1960-х годах мой папа построил здесь для мамы дом, этот район уже перестал быть столь солидным и значимым. Многие семьи переселились в другие, более престижные, районы — Поланко, Чапультепек и Реформа. В эпоху моего рождения слава Санта Мария Ла Ривера угасала, район беднел, но я помню его самым-самым прекрасным. Каким-то образом я сохранила ту, прежнюю, атмосферу величия и значимости, ведь здесь проживали одни из величайших людей Мексики, такие как Приета Линда[3], исполнявшая в сопровождении марьячис местные песни, более известные как ранчерас, или Доктор Атль[4], великий мексиканский художник, отобразивший на своих полотнах самые разные пейзажи Мексики. Улицы этого района до сегодняшних дней сохраняют имена самых значительных для своей эпохи мексиканских мыслителей, историков и поэтов, например Альсате, Амадо Нерво и Диаса Мирона[5]. Слушать из уст отца (у которого, безусловно, была совершенно исключительная память) стихи кого-либо из этих великих людей или рассказ о ком-то из них, в зависимости от того, в чью честь была названа улица, по которой мы шли, было ни с чем не сравнимым удовольствием.

Одной из границ моего района была широкая улица с газоном посередине, разделяющим проезжую часть, под названием Сан Косме. По выходным я говорила маме, что мы пойдем «санкосмерить» (прошвырнуться по Сан Косме), потому что на этой улице неподалеку от нашего дома находился рынок, и мы ходили туда просто погулять и поглазеть на все. Были и походы ранним утром в Музей дель Чопо, где всегда были очень интересные выставки, и проходили лекции для детей по живописи, музыке и скульптуре. Находилась там и моя самая любимая экспозиция миниатюр, где все дети дрались за то, чтобы посмотреть через большую лупу, размещенную на подставке, на малюсенькие коробочки, в которых и помещались миниатюры.

Потом мы шли перекусить в маленький ресторанчик «Ла Тонина», существующий до сих пор, и там я ела самый лучший из тех, что когда-либо пробовала, кальдильо де кеса[6] с только что испеченными блинами. По мнению моей сестры Федерики они и сейчас все так же восхитительны. Владельцем ресторанчика был Тонина Джексон, довольно известный в пятидесятые годы мексиканский борец. С одной стороны от ресторанчика находился театр Вирхинии Фáбрегас[7], а с другой кинотеатр «Опера». В этот кинотеатр мы всегда заходили посмотреть сдвоенные сеансы — два фильма по цене одного. В этом кинотеатре помимо попкорна меня поджидали вожделенные пирожные с кремом. Сейчас подобные сладости встречаются в любой части Мехико, но изначально рецепт был придуман монахинями, которые много лет назад жили в городке Пуэбла, что в двух часах езды от столицы. Это пирожное представляет собой нежнейший вафельный рожок, наполненный безе из меда с кусочками лимона. Это такое сочетание, попробовав которое ты возносишься к облакам. И, конечно, я не могла упустить из виду любимую апельсиновую газировку.

У выхода из кинотеатра были оборудованы места для мелкой розничной торговли, где продавали всякие маленькие безделушки и побрякушки, которые нельзя было найти ни в одном столичном магазине. Здесь было множество вещей, которые продавались только в Соединенных Штатах — фены, куртки, кроссовки Nike, игрушки, плееры, косметика и много других чудесных вещей. Если я начну описывать их все, то никогда не закончу. Мы приходили сюда каждую неделю, чтобы посмотреть, что же привезли новенького. Я абсолютно точно уверена в том, что все это провозилось в Мехико контрабандой.

Сан Косме производила на меня огромное впечатление — дорожки и тянущиеся вдоль них торговые палатки цвета мексиканской розы, так мы окрестили насыщенный розовый цвет, который ввели в моду Диего Ривера[8] и Фрида Кало. На палатках были вывешены образцы товара, чтобы люди могли увидеть все, что там продается. Когда кто-нибудь проходил рядом с палатками, продавцы начинали кричать, привлекая к себе внимание: «За-а-аходите, заходи, заходи-и-и… здесь продается три штуки по цене одной. Смотрите, продаем свободно, если вам не понравится, то поменяем…