Проведя расследование, Гулд обнаружил, что главной причиной нехватки акций на открытом рынке было владение крупными пакетами муниципальными властями вдоль линии A&S. Согласно нью-йоркскому законодательству, эти муниципальные акции могли быть проданы городами только на очень определенных условиях: по номинальной стоимости или выше, и только за наличные. Хотя Гулду вскоре удалось купить несколько сотен акций по номиналу, к концу июля у него все еще оставался дефицит, и тогда он привез в Манхэттен в качестве гостей Erie Railroad около дюжины местных уполномоченных из деревень и поселков в западных Катскиллах. Гулд и Фиск разместили джентльменов (среди них было около 4500 акций) в отеле на Пятой авеню. Они угостили их изысканными блюдами, провели экскурсию по новым офисам «Эри», а затем, 1 августа, сделали им предложение. Если попечители проголосуют вместе с Черчем и Гулдом на предстоящем ежегодном собрании A&S, позволив Erie взять под контроль эту дорогу, то Erie выкупит все их акции по номинальной стоимости, обеспечив огромную финансовую прибыль правительствам разных стран. Мысль о том, что обещание Гулда не имеет юридической силы, очевидно, не пришла в голову собравшимся местным комиссарам, и все они с готовностью согласились на сделку. (Только представителю из Онеонты хватило ума настоять на том, чтобы Эри выкупил акции его правительства до, а не после ежегодного собрания A&S. Эта настойчивость заставила Гулда начать бежать со всех ног, чтобы успеть заключить сделку в срок, поскольку подписные книги A&S должны были закрыться 7 августа, за месяц до собрания 7 сентября.)

Рэмси, в свою очередь, не был в курсе интриг против его власти. Друг и союзник Вандербильта, питавший сильную антипатию к Гулду и Фиску, Рэмси предпринял шаги для защиты своих владений. За несколько лет до этого было принято решение о выпуске 40 000 акций A&S. Однако, учитывая небольшой спрос и отсутствие спекуляций с акциями, около 12 000 акций так и не были выпущены. Теперь, в сотрудничестве с несколькими партнерами, Рэмси подписался на 9 500 новых акций по 100 долларов за штуку, внеся 10-процентный депозит (95 000 долларов), который он занял, используя 150 000 долларов в облигациях A&S в качестве залога. Впоследствии казначей компании Рамзайт сделал все возможное, чтобы отсрочить официальную передачу 700 акций A&S компании Oneonta в собственность Erie. 3 августа, получив распоряжение судьи Верховного суда в Овего, казначей радостно отказался регистрировать передачу акций в подписных книгах фирмы. Но через двадцать четыре часа Томас Ширман прибежал и добился того, что внезапно сговорчивый судья из Оуэго отменил свой запрет. Через день после этого Ширман организовал приказ судьи Барнарда, обязывающий передать акции Oneonta. Для пущей убедительности Барнард также отстранил Рэмси от работы в совете директоров A&S.

Уолтер Черч запланировал встречу на утро 6-го числа, на которой, в отсутствие Рэмси, он заставит проголосовать за увольнение казначея и назначит на его место того, кто будет благосклонен к группе Эри. Собрание только начиналось, когда несколько адвокатов Рэмси прервали его. Адвокаты вручили Черчу и трем другим членам совета, дружественным Эри, судебные запреты от судьи Верховного суда штата Олбани Руфуса Пекхэма (отца будущего судьи Верховного суда США с таким же именем), отстраняющие их от работы в совете A&S. Этот запрет фактически оставил A&S без руководства, так как из-за накопившихся отстранений члены совета, которые еще оставались в его составе, не составляли кворума. Услышав это, Ширман, умудренный опытом недавней борьбы за Эри, сразу понял, что нужно A&S: управляющий. «Приезжайте в Нью-Йорк непременно сегодня вечером», — гласила телеграмма, отправленная днем 6-го числа судье Барнарду, который ухаживал за постелью своей умирающей матери в Покипси. «Ответьте по адресу: 359, Западная Двадцать третья улица».[272] Это был адрес Джози Мэнсфилд. Оставив мать встречать свою судьбу без него, Барнард немедленно отправился на Манхэттен, где подписал бумаги о назначении Фиска и некоего Чарльза Кортера из Коблескилла — дружественного Эри члена правления A&S — получателями от A&S.

Позже тем же вечером Фиск отправился на север на поезде Вандербильта New York Central, имея при себе заказ Барнарда и сопровождаемый несколькими адвокатами и телохранителями. Они встретились с Кортером в доме Делавана. Там они расположились на ночлег, не подозревая, что судья Рэмси, Пекхэм из Олбани, уже назначил некоего Роберта Х. Пруина (местного жителя и ставленника Рэмси) управляющим A&S. Когда на следующее утро — в субботу, 7 августа, — Фиск, Куртер и компания прибыли в офис A&S, расположенный на набережной реки Олбани, они обнаружили, что Пруин уже вступил во владение компанией, а его территорию охраняют более дюжины крепких железнодорожных механиков во главе с Джоном Ван Валкенбургом, генеральным суперинтендантом A&S. Ван Валкенбург впустил в кабинет Куртера, члена правления A&S, которому он не мог отказать в помощи. Но он настоял на том, чтобы Фиск и различные приспешники Эри ждали в прихожей. Когда Фиск и его подручные попытались двинуться к двери, более многочисленные люди Ван Валкенбурга легко отбросили их назад. Затем один из механиков A&S, выдававший себя за детектива из Олбани, сделал вид, что берет Фиска под стражу. Этот человек провел Фиска до самого вокзала, после чего выяснилось, что он вовсе не является представителем закона.

Потребовав от судьи Барнарда новых запретов, Фиск вернулся в офис A&S, где, как ни странно, теперь царила атмосфера цивилизованности. Когда появился один из адвокатов Рэмси, приемник Пруин «взял на себя честь представить его своему другу мистеру Джеймсу Фиску-младшему», — писал репортер «Олбани Ивнинг Джорнал». «Фиск, в свою очередь, похвалил Ван Валкенбурга за тщательность и мужественность и заверил, что для него всегда найдется место в Erie, если он этого захочет. В пасмурный полдень адвокаты собрались вместе, и все стороны приложили немало усилий, чтобы сохранить самообладание и дружелюбие, что в значительной степени удалось. Несколько часов прошли в обсуждении вопросов между собой, частных консультациях, шутках и делах».[273] Позже, когда свежеотчеканенный приказ Барнарда прибыл по телеграфу и не имел всех необходимых подписей и печатей, все присутствующие в зале восприняли его как тему для дальнейшего обсуждения, а не как однозначную норму закона. Новый судебный запрет Барнарда отменял постановление Пекхэма о назначении Пруина управляющим. Оно также запрещало Пруину, шерифу округа Олбани, полиции Олбани и служащим железной дороги вставать на пути Кортера и Фиска. В качестве средства для достижения этой цели Барнард выдал шерифу предписание о помощи, «повелевающее ему призвать весь округ в качестве posse comitatus, если потребуется, для исполнения предписания». Но приказ Барнарда казался неисполнимым, и стороны не предвидели скорого выхода из тупика. Поэтому они договорились «не трогать оружие до девяти часов утра понедельника, каждый получатель оставит в офисе своего личного представителя».[274]

Поздним поездом Фиск вернулся на Манхэттен, где посоветовался с Гулдом. Возвращаясь в воскресенье на ночном пароходе по Гудзону, он взял с собой распоряжения судьи Барнарда, официально оформленные на бумаге. Но это не принесло ему никакой пользы. Поддержка Рэмси в Олбани, где он жил, была довольно сильной. Мало кто в этом городе верил в правдивое утверждение Фиска о том, что интересы Олбани будут соблюдены благодаря контролю Эри над A&S. Как заметил Джон Стил Гордон, план Фиска и Гулда в отношении A&S предусматривал превращение Олбани в важный транспортный узел. «Из-за непосильной широкой колеи Erie, которую она разделяла с Albany & Susquehanna, — писал Гордон, — у Erie не было бы другого выбора, кроме как делать перевалку в Олбани на пути в Новую Англию, [в то время как] New York Central могла бы, и все чаще и чаще, рассматривать Олбани как остановку».[275] Но такие тонкости железнодорожной стратегии было нелегко передать через прессу, по крайней мере, не быстро и с небольшим запасом времени.