Ему придется к этому привыкнуть. У меня было ощущение, что жизнь в подземном мире полна боли, но пока у меня есть семья, я смогу все это вынести.

— Расскажи мне о моей матери, — пробормотал я. — Откуда ты знаешь, что мы братья и сестры, если она…

Боже, я не мог произнести это слово. Я даже подумать об этом не мог.

— Просто, — ответил он, все еще сжимая мои руки. «Мне все равно, моя биологическая сестра ты или нет. Вы моя семья. Для меня это не имело значения. Ты родился под моей крышей. Я помогал твоей матери во время ее беременности и во время родов. Ты моя сестра, и никто никогда не отнимет этого у нас, так что помоги мне, Боже. И уж точно не какая-то чертова ДНК.

Я бы этого не понял месяц или два назад. Но теперь я это сделал. Только из-за Энрико и мальчиков.

— Достаточно справедливо, — пробормотал я, удивив его, судя по выражению его лица. — И почему… почему ты убил ее?

То же самое выражение, которое я видел на видео, мелькнуло в его темных глазах, прежде чем он быстро его замаскировал. — Этого я не могу тебе сказать.

«Не можешь или не хочешь?»

«Исла…»

— Нет, Илиас, — запротестовала я, выдергивая у него руки. "Мне нужно знать."

«Пожалуйста, не спрашивайте меня об этом. Каждая клеточка меня кричит, чтобы защитить тебя, а ты просишь меня причинить тебе боль.

Мои плечи опустились. Я это подозревал. Я даже боялся этого. Я не хотел об этом думать, но как я мог не думать, когда доказательства были прямо передо мной?

— Она не хотела меня, — пробормотал я, смирившись. — Н-она пыталась меня убить? Ему не нужно было ничего говорить. Ответ был написан у него на лице. Но крошечный проблеск надежды не угасал. Мне нужно было услышать эти слова, произнесенные вслух. — Пожалуйста, Иллиас. Все мне рассказать. Мой разум рисует худшие возможные сценарии».

Он крепко сжал мои пальцы. Это было свидетельством его собственного дискомфорта. «Я расскажу тебе все и всякое другое, но этого я тебе сказать не могу». Мои кишки скрутило. «Просто знай, что если бы ее обстоятельства были другими, она бы полюбила тебя. Ее избивали, пытали и пережили черт знает что, прежде чем отец привел ее домой. Она была не в том настроении. Ни для себя, ни для тебя.

— Что случилось с отцом? — тихо спросил я, прерывая тему моей матери. Мой разум метался влево и вправо, желая понять, как все это связано. — Он убил твою маму.

На лице моего брата появилось мрачное выражение. "Я убил его." Почему-то меня это не удивило. — Он собирался снова причинить вред твоей матери, и с меня хватит. Она была беременна тобой, и что-то в этом меня взбесило. Я больше не могла позволить ему насиловать ее. Так что я прикончил его».

Я тяжело вздохнул. В нашей семье было так много тайн. — Ему было все равно, выживу я или умру, — пробормотала я.

— Возможно, но твоя мать так и сделала бы, если бы она не подверглась такому моральному и физическому насилию. Я видел это в ее глазах. В твоих глазах. Она бы полюбила тебя, если бы жизнь не избила ее так сильно».

Был бы, но не сделал . «Кто меня назвал?» Я услышал свой вопрос. Матери, которые любят своих детей, дают им имена. Энрико назвал Амадео при рождении, потому что Донателла отказалась признать его.

Сердцебиение тишины. Судя по мрачному выражению его лица, он собирался мне соврать, но потом передумал. "Я сделал. Я держал тебя, когда ты родился. Я увидел твою первую улыбку. Ваши первые шаги. Ваш первый зуб. Ты такой же мой ребенок, как и моя младшая сестра. Возможно, я не дал тебе жизнь, но я воспитал тебя».

— Ты ошибаешься, Иллиас, — прохрипел я. Взгляд Илиаса нашел мой. «Ты дал мне жизнь».

Моя мать не сожгла бы ради меня мир. Вместе со мной она бы сожгла весь мир. Оказалось, что ответ ранил сильнее, чем я мог себе представить. Ее жизнь оборвалась, но где-то в глубине души я знал, что она полюбила бы меня, если бы ей дали шанс. Как сказал Иллиас.

Потом мне в голову пришли слова Татьяны. Она нашла причину двигаться дальше, и я тоже.

Моя семья. Мои подружки. Мой муж. Это были мои причины.

ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ

ИСЛА

Четыре недели спустя

я

проснулся, прижавшись к теплой груди, сильные руки крепко обняли меня.

Сильно моргая от солнечного света, я слушала сердцебиение мужа и находила в этом утешение. Он заставил меня чувствовать себя в безопасности, желанной и любимой. Несмотря на то, что я держала его на расстоянии, я еще не была готова к интимным отношениям с ним.

Он просто обнимал меня по ночам и шептал успокаивающие слова по-итальянски.

Вдыхая его аромат в свои легкие, я тихо пошевелилась. Осторожно, чтобы не разбудить его, я отодвинулась от него и встала с кровати. На мгновение я задержался у спинки кровати, наблюдая, как он спит. Грудь его была обнажена, а оливковая кожа прекрасна и незапятнана. Даже когда он спал, он был сильным человеком. Его брови нахмурились, как будто он волновался даже во сне.

Тихими шагами я направился в ванную. Ему нужно было как можно больше отдыха. Он не спал столько ночей, заботясь обо мне.

Я вошел в роскошную ванную комнату, под ногами прохладная итальянская плитка. В комнате было светло от окна от пола до потолка, обрамляющего море. Эта красота меня не тронула. Это только насмехалось.

В большом душе все еще лежала брошенная Энрико одежда, которую Энрико оставил раньше (или это было вчера), когда он помогал мне мыться. Он был таким терпеливым, таким понимающим.

Может быть, он больше не хотел меня. Я бы больше не хотел меня .

Впервые после спасения я поймал свое отражение в зеркале. Я неделями избегал зеркал, не желая видеть следы, оставленные Донателлой, Софией и Джулио.

Мое лицо было прежним, как и глаза. Но темные круги под ними и бледность моей кожи говорили о призрачных снах. На мгновение я стоял неподвижно, пока мои легкие сжимались в груди. Мне пришлось встретиться лицом к лицу со своими демонами, но достаточно ли я храбр?

Медленно, словно в оцепенении, я сняла с мужа рубашку, оставив себя в нижнем белье. Я бросила его на стойку и уставилась на свои шрамы, розовые и уродливые. Под струящимся солнечным светом они выглядели еще хуже.

Мое сердце дрогнуло, глядя на следы на руках и животе. Дрожь пробежала по моей спине, и слезы зажглись в моих глазах. Это было напрасно, но я ничего не мог с этим поделать.

Тихий шум привлек мое внимание, и я обнаружил Энрико, прислоненного к дверному проему, на нем не было ничего, кроме пижамных штанов. Так красиво. Настолько сильным. Так далеко.

Он оттолкнул дверь и медленно, словно приближаясь к пугливому животному, сократил расстояние между нами.

"На что ты смотришь?"

"Ничего."

Энрико подошел ко мне сзади, и я инстинктивно потянулась за полотенцем, куском одежды — чем угодно, чтобы прикрыть это уродство.

В тот момент, когда мои пальцы достигли ткани, Энрико вырвал ее из моей руки.

"Нет." Его взгляд встретился с моим в зеркале. «Ты не прячешься от меня».

Я отчаянно моргнула, и слезы вот-вот прольются. Я сдерживал их, нуждаясь в силе сейчас больше, чем когда-либо. Я отвела взгляд от отражения его идеального тела рядом с моим телом, покрытым шрамами. Мое сердце колотилось о ребра, каждое из которых было более болезненным, чем предыдущее.

Илиас сказал, что я храбрый и сильный, как он, но сейчас мне этого не хотелось. Я оплакивал свое тело, такое, каким оно было раньше, но уже не таким. Я оплакивал свою душу, потому что она была тяжёлой. Так чертовски тяжело, что было трудно дышать.

— На что ты смотришь, amore mio ? — повторил он.

Я сглотнул. "Я страшная."

Он подошел ближе к моей спине, его грудь прижалась ко мне. Его теплота согрела мое холодное сердце. Он был причиной, по которой я держался. Однако все было по-прежнему. Я вернулся поврежденным, спрятавшись во тьме своего разума.

«Исла, посмотри на меня», — потребовал мой муж. Я повернул голову, чтобы сделать это, но он остановил меня. «Нет, в зеркало». Я последовал его команде и увидел его идеальное тело рядом со своим несовершенным. "Что ты видишь?"