Мы постояли мгновение, и я подумал, что она что-нибудь скажет, но потом она покачала головой, как будто уговаривая себя не говорить больше ни слова.

" Я в порядке. Сломать ногу. Увидимся ."

С этими словами она развернулась и отправилась на поиски наших друзей. Люди часто задавались вопросом, почему Феникс приходил на эти мероприятия. Да, она была юридически глухой, но могла чувствовать вибрации звуковых волн. Она чувствовала, как оно катится по ее коже и доходит до костей, и я знал, что ей нравится быть окруженной этой красотой.

— Мисс Эванс, поторопитесь сюда. Панический голос организатора мероприятий побудил меня к действию. Я прошел по длинному коридору за кулисы и стал ждать своей очереди за кулисами. Когда я достиг своей позиции, концертмейстер вышел на сцену и провел оркестр на настройке, которая происходила перед любым концертом. Когда все расселись, кондуктор занял свое место передо мной, готовясь к нашему входу.

— Вы готовы, мисс Эванс? — спросил он с улыбкой. Он был моим любимым дирижером. С ним было намного легче работать, чем с некоторыми другими придурками в индустрии, считающими себя богами. Этот был более приземленным.

Я улыбнулся в ответ. "Да, я."

Я взял в руку скрипку и вышел на сцену, заняв свое место под аплодисменты толпы.

Когда в зале стало тихо, мои мысли вернулись к тому моменту, когда я впервые играл — по-настоящему играл — на скрипке. Я отказался прекращать занятия, пока не научусь правильно исполнять хотя бы одну песню.

И я не выбрал «Оду к радости», как все предлагали. Я взял «Аллегретто» Бетховена и отказался останавливаться, пока не доведу его до совершенства.

Я до сих пор помню это чувство; оно возвращалось каждый раз, когда я играл.

Кондуктор кивнул мне, чтобы узнать, готов ли я. Я кивнул в ответ с уверенной улыбкой. Затем… Нажмите. Кран. Кран.

Дирижер объявил начало, и я поставил инструмент на место. Смычок стал частью меня, и я закрыл глаза, пока ноты танцевали в моей голове. Мелодия первой пьесы раздалась эхом, и все покинуло мое тело. Перемены в воздухе закружились вокруг. Мягкие, умиротворяющие чувства охватили меня, и мои губы растянулись в улыбке.

Свободная, счастливая улыбка.

Скрипка ощущалась как продолжение моей души, когда я играл от всего сердца. Я не знал, как играть по-другому.

От этих нот у меня по коже пробежал холодок. Когда я играл соль минор «Адажио» Альбинони, я чувствовал горе, как будто оно было моим собственным. Я впитал в себя печаль и боль, вызывая дрожь во мне. Я отпускаю полностью и полностью. Это был единственный раз — за исключением нескольких ночей назад — когда мне казалось, что я свободно падаю, плыву по воздуху вместе с мелодией.

Когда последняя нота сошла со струн, внезапный рев аплодисментов вывел меня из состояния сна. Заклинание было разрушено, прерванное громкими аплодисментами, наполнившими зал. Я открыл глаза и увидел, что публика стоит на ногах: некоторые энергично аплодируют, а другие незаметно вытирают глаза.

Мои чувства проснулись. Хотя я не сделал ни шагу с тех пор, как начал играть, мне нужно было отдышаться. Музыканты в оркестре позади меня издали что-то вроде коллективного выдоха, похлопывая друг друга по спине и размахивая смычками в знак уважения, когда я приветствовал публику. Когда я ушел со сцены, дирижер, следовавший за мной, подошел ко мне, взял за руку и улыбнулся.

«Вы изумительный музыкальный талант, Айла Эванс. Брава ». Он говорил с сильным французским акцентом, и мои мысли вернулись к человеку, жившему две ночи назад. Энрико.

Восхитительная дрожь прокатилась по моей спине. Будь он проклят. То, что я чувствовал в тот вечер, было максимально похоже на игру на скрипке. Попробовать что-то близкое к совершенству и осознать, что оно испорчено.

«Вы были великолепны», — продолжил дирижер, взяв мою руку в свою и поцеловав ее. «Я еще не нашел другой такой музы, как ты».

Я неловко улыбнулась, борясь с желанием вытереть руку о свое черное платье до колен — еще одно изделие Рейны. Черный был моим наименее любимым цветом, но он мне шел, и Рейна умела добавлять немного креативности в свои платья. Например, узоры в виде подсолнухов на юбках. Или как широкий белый пояс, который был в этом стиле.

Пока дирижер говорил и говорил, я смутно ощутил присутствие кого-то на своей периферии. Я почувствовал на себе взгляд, поэтому обернулся, почти теряя дыхание.

Энрико был здесь .

Я моргнул раз, два. Он не исчез. Мужчина, с которым я спала, — мошенник — входил за кулисы позади меня, одетый в черный костюм-тройку с мерцающими бриллиантовыми запонками. Он выглядел собранным, но вокруг него царила атмосфера, которой мне не хватало раньше.

Опасность. Безжалостность.

Оно исходило от него волнами. Я видел это раньше. У мистера Ромеро. Даже в брата, хотя он пытался это скрыть. Этот человек, как и они, был смертельным.

Как я мог это пропустить?

Наверное, потому, что я был ослеплен его красотой. Эта сильная челюсть. Загорелая кожа. Это тело, которое посрамило двадцатилетних.

Слова Рейны эхом пронеслись у меня в голове, предупреждая меня. Этот человек был связан с мафией. Вся его личность кричала о беде.

Черт, мне пришлось уйти отсюда.

«Ma chérie , вы великолепно сыграли», — продолжал дирижер, сияя, взяв обе мои руки в свои и сжав их. Я был уверен, что моя улыбка больше всего напоминала гримасу.

"Спасибо."

«Ты заставляешь взрослых мужчин плакать». Он всхлипнул. «Это поражает меня прямо в сердце».

О боже, мне нужно было уйти отсюда, иначе я могу ударить кого-нибудь по яйцам. Я не смогу больше увидеть этого человека, иначе я не буду нести ответственность за свои действия.

«Надеюсь, вы не возражаете, маэстро Андреа. Я не мог устоять перед встречей с таким талантливым скрипачом».

Я прикусил язык, чтобы не дать язвительному комментарию вроде «Я никогда не встречал такого талантливого ублюдка-мошенника» вырваться наружу и дать всему музыкальному сообществу понять, что я спал с придурком. Из-за склонности Андреа к сплетням склонность любой бабушки, домохозяйки и скучающей светской львицы вместе взятых выглядела мягкой.

«Ах, мистер Маркетти…» О, черт меня побери! Просто так, подтверждение того, что Рейна была права. Не то чтобы я в ней сомневался. Я просто больше всего надеялся, что она ошибается. Боже, почему это не мог быть кто-то другой, кроме Маркетти. Дерьмо!

Две пары глаз уставились на меня в ожидании, как будто я должен был что-то сказать. Может быть, признать его измену? Ну, я не хотел. Мне хотелось разбить скрипку о его великолепную голову и, возможно, выколоть ему глаза смычком для пущей убедительности.

Господи, насилие никогда не было моим коньком. До сегодняшнего дня, видимо. Или тот раз с Рейной, но сейчас я отказывался об этом думать. Или вообще, по сути. Это был договор, который мы заключили той ночью. Никогда не говорить об этом и никогда не произносить его имени.

— Вы это слышали, мисс Эванс? Андреа сияла, как лампочка мощностью 1000 Вт.

Я моргнул. — Что слышишь?

"Мистер. Маркетти сказал, что никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так изысканно играл «Альбинони». Могу поспорить, что он бы этого не сказал, даже если бы я ударил его по голове. Тогда звон в его ушах станет лучшей музыкой, которую он когда-либо слышал.

Мне хотелось бы знать итальянские ругательства, которые можно произносить, но мне пришлось довольствоваться русским, поскольку я прокручивал все, что было в моем мысленном арсенале. И как он посмел появиться здесь в таком чертовски горячем виде. «Энрико Маркетти — один из наших крупнейших спонсоров», — добавил он.

Могу поспорить, что так оно и было. Чертов преступник.

"Как мило." Я наклонила голову, мои губы скривились во что-то похожее на улыбку. Готов поспорить на всю жизнь, что он сможет увидеть это именно таким, каким оно было. "Пожалуйста извините меня."