Его рука легко обхватила девушку за талию, а широкая спина несколько прикрыла лицо от мимо проходящих зевак. Он просто наслаждался моментом. Она поцеловала его сама. Сама. И он не хотел думать о причинах и тем более следствиях. Момент был сладким и упоительным, и он собирался унести из него все, что сможет. Когда он уже подумывал подхватить Ленси на руки и утащить подальше, она мягко от него отстранилась. Раскрасневшаяся, со сбитым дыханием, чуть влажными глазами и припухшими губами. Его она и вовсе умудрилась немного покусать.

— Леди, кажется вы только что совершенно бесцеремонно воспользовались мной в своих целях, не думая о моей чести и репутации, — не мог не поддеть ее мужчина.

— И ни чуть об этом не жалею! — и она потрясла остатками помятых листов в руке, — мой билет. Они дали мне свободу и таким подарком я планирую распорядиться в полной мере.

Конечно же, мне было любопытно, чем таким я обязан неожиданно свалившемуся благу. Но отрываться сейчас от девушки и погружаться в нелицеприятное чтение не хотелось. То, что в газете написана какая-та гадость я догадался, по вскользь замеченному заголовку, странному поведению Ленси и названию издательства, совершенно случайным образом оказавшегося идентичным тому, что всего три дня назад осчастливило меня новостями о помолвке. Я был лучшего мнения о Мелинде, но видимо отчаяние и бессилие нашло такой выход. Она пустила в ход свои угрозы.

«Ты точно в порядке?» Нет, не стоит сейчас задавать этот вопрос. Как бы то ни было, поступок леди Чатэм был до безумия неприличен. Меня действительно не волновало, что подумают люди. Но я и мужчина. К сожалению, к женщинам общество порой жестоко до безрассудства, оно может простить даме даже самоубийство, но не урон чести.

Я улыбался, она игриво прижималась к моему плечу, и мы продолжили прогулку, сделав вид, что ничего особенного и не было. И по тому, как обстоятельно окружающие делали вид, что заняты исключительно своими делами, я понимал — все увидели все, что нужно и это вопрос нескольких часов, как новость станет известна половине города без всяких газет. Что сделает тогда моя маленькая бунтарка?

Домой я вернулась только что не пьяная, совсем потерявшая голову от вседозволенности и любви. Было как-то очень сладко, много и широко. Словно до этого я получала жизнь через маленькое окошко, а сейчас она полилась ко мне потоком, прорвавшим плотину. Я не тонула, а все больше наполнялась.

Взлетая по ступенькам в направлении своей комнаты, я не сразу обратила внимание на непривычную тишину: за окном не шумели рабочие, по дому не суетилась кухарка с экономкой и даже старую няню, которая появилась здесь раньше, чем наш дом, совершенно не было видно. Настенные часы гулко пробили ровно три удара. Я замерла, с занесенной ногой. Настороженно огляделась.

В комнату медленно вышла мама и жестом пригласила в гостиную, не проронив ни слова. Атмосфера начинала давить. От такой резкой смены настроения даже немного затошнило. А в голове зароились мысли про черные и белые полосы, что за сильной радостью обязательно последует большое несчастье. Пока я их еще старалась отгонять.

В комнате обнаружился отец, хмурый и подозрительно оглядывающий всю меня. Увидев на столе злополучный выпуск газеты я медленно закрыла глаза и сделала несколько вдохов-выдохов.

Первое — никто не умер. Второе — надо будет не готовиться принять удар, а планировать держать оборону. Стало немного легче.

Родители слишком сильно любили нас сестрой, позволяли всегда гораздо больше сверстников и на многое просто снисходительно закрывали глаза. С ними редко можно было поговорить по душам, но и явных выволочек мы получали столь мало, что можно было пересчитать на пальцах одной руки.

— Валенсия, ты знакома с содержанием выпуска сегодняшней газеты? — тихо и как-то неуверенно начал отец.

— Частично, папа.

— Как только я увидел эту статью — сразу поехал в издательство, готов был ругаться, сжечь его и к тому же подать иск против клеветы.

Мне как-то разом стало стыдно. То, от чего я так легко отмахнулась, уже ударило по моим близким.

— Там мне доходчиво объяснили, — продолжил отец, потирая переносицу — что речь не шла конкретно о моей дочери, а лишь раскрывался абсолютно абстрактный эпизод. Подумай я подать на них в суд — не смогу доказать никакой связи. Зато привлеку только больше внимания к своей семье. Тем самым, уже действительно, выдав себя, назвав имена и лица. Все же поймут, что «на вору и шапка горит». А если я продолжу упорствовать и мешать работе уважаемых господ, они вдруг сочтут этот визит отличным поводом для продолжения событий, описанных в статье.

Да, эти пройдохи научились за сотни лет писать так, что всем понятно о ком идет речь, но ни имен, ни званий, ни иных явных отсылок названо не будет: только загадки, полунамеки и риторические вопросы. Высшая степень искусства обличения — каждый читатель понимает, кого только что полили грязью, но виновник скандала не может доказать, что хотели опорочить именно его.

— Я был зол. Я был растерян. Я не понимал, как и почему мою девочку выбрали объектом настолько гнусных сплетен, да еще и в связке с такой темной личностью (которую тоже никто не называл, но все поняли, что это Лорд Дартмут). Я даже подумал, что над нашей семьей реет какое-то проклятие. Я радовался, что ты не читаешь газет. Я уже планировал, как и под каким предлогом увезти тебя из города, чтобы пересуды и клевета не затронули твое ранимое сердце. Ты ведь только начала оживать, мы здесь тоже не слепые. Я готов был сделать все, чтобы тебя спасти, — тут он поднял глаза и проговорил следующую фразу очень медленно и четко — пока не узнал, что тут нет лжи.

Мама как-то судорожно всхлипнула в углу, пробормотав что-то себе под нос. Я молчала.

— Почему ты молчишь, нечего добавить?

— Вы не задали пока ни одного вопроса, — несмотря на всю ситуацию я начинала злиться — если вам интересна моя правда — так да, я подтверждаю, что проводила какое-то время с лордом Дартмутом, но нет, между нами дело не зашло дальше пары случайных поцелуев и не планировало зайти.

Тут я немного смутилась, вспомнив о своем ночном визите в плаще и…

— Пока вы делали вид, что ничего не произошло и у меня словно никогда не было сестры, он стал единственным человеком, который просто готов был меня слушать.

— Но как же отец Карит, ты так часто ходила на исповедь, — конец фразы мама произнесла почти шепотом, видимо осознав, сколько жалкое у нее получилось оправдание.

Я перевела взгляд с одного родителя на другого, теперь молчали они, то ли пристыженно, то ли задумчиво.

— Я понимаю, что вы тоже потеряли дочь, но у вас осталась еще одна, вторая и она очень нуждалась если не в поддержке, то просто в тепле. Почему вы все это время игнорировали меня?

Кажется, накопленные переживания не ушли окончательно, а только затаились, чтобы сейчас выплескиваться, как волны на берег.

Отец и мама как-то синхронно обреченно вздохнули, переплели свои ладони в незримой поддержке.

— Дело в том, милая, что у тебя никогда не было сестры. А ту, что ты знала столько лет погубил лорд Дартмут. Пойми, он опасен, он страшный колдун, который заманивает в свои сети таких юных девушек, а потом творит с ними ужасные вещи.

— Нет, — я закрыла уши руками, — нет, — я вскочила с кресла, — нет, нет и нет. Он пообещал мне, поклялся, он просто не мог — я упала на подушки и начала горько рыдать, — я вам не верю, не верю!

Мне протянули возникший из ниоткуда стакан воды, к которому я жадно пристрастилась.

Папа уронил голову на ладони и с силой растер виски.

— Мы надеялись никогда не рассказать тебе эту историю, но видимо, час все-таки пришел. Историю о том, как случилось, что 19 лет назад у нас с мамой почти одновременно появились такие разные двойняшки — ты, светло-русая и голубоглазая и Лина, малышка с серыми глазами и ярко-рыжими кудрями.