Даа, сколько бы платили другие за таких идеальных слуг…Хорошо, что его не интересовали деньги и он мог, по его словам, поступить по совести — не отнимать работу у тех, кто в ней нуждался — селян и горожан. Или же просто не хотел делиться хотя бы одной из своих творений? Кто знает…»

— Ты, хочешь посмотреть? — как будто даже испугано задал вопрос лорд.

Я не хотела, но чувствовала в этом шаге острую необходимость. В конце концов убедиться, что это все не горячечный бред моего поврежденного рассудка, а такая неудобная и фантастичная правда.

— Хочу, только сначала, последний вопрос — почему ты мне не рассказал о сестре, но, при этом, сам вызвался помогать с поисками? Чтобы я точно не вышла на тебя?

Он как будто замялся, но видимо, приняв решение выложить все козыри на стол, сдался.

— Нет, по поводу раскрытия себя я никогда не волновался, по сути, я не занимаюсь даже ничем противозаконным. Правда и широкой огласки, конечно же, не хочу. Но да я отвлекся. Понимаешь, ты так переживала потерю сестры. Смерть, разлука ведь означает только потерю всего возможного будущего, которое ты представила когда-то. А если бы я рассказал правду, ты бы лишилась еще и прошлого, потому что больше не смогла бы думать о леди Ангелине Чатэм, как о своей сестре. Я ведь прав?

Я промолчала. Во мне боролись противоречивые желания закричать, что это был не повод в открытую лгать мне (точнее, умалчивать), когда я умоляла о правде и молчаливое сожаление о том, что я это узнала. Ведь действительно, до этого я потеряла сестру только для своего будущего, а сейчас воспоминания о ней как будто стали оскверненными. От обоих чувств было неуютно.

Видимо, поняв мое состояние, Аарон решился за меня и щелкнул пальцами. В соседней комнате перестала звучать мелодия и практически бесшумно к нам вышла девушка. У нее были неестественные алые волосы, убранные в пучок, неприлично короткое платье, достигавшее лишь середины бедра и совершенно идеальные черты лица, словно списанные с лучших полотен.

Это была Лана. И ничего не выдавало в ней отличие от людей. Ее движения вовсе не были похожи на рваные махи заведенных механических кукол. Наоборот, ее пластичности и легкости могла бы позавидовать даже самая именитая балерина. Она была молчалива, кротка и невероятно притягательна даже для меня. Становилось очевидно, что создавалась она явно не для уборки помещений. Рядом с ней было не по себе. При этом, она и не казалась идеальной, что единственное могло бы показаться неестественным. У нее можно было разглядеть пару мелких морщинок на лбу, легкую асимметрию глаз и непослушность пары локонов. Именно в этом стала заметна рука не просто мастера, а настоящего маэстро. Выверенная неидеальность — вот описание лорда Аарона Дартмута.

И когда я посмотрела на нее с точки зрения искусства стало гораздо легче. Видимо, даже некоторый восторг осенил мои глаза, что расслабило моего собеседника.

Я понимала, что Лана здесь не одна. И еще, что где-то в этом доме есть самая настоящая мастерская. Но на сегодня сложных впечатлений было достаточно.

Аарон настоял на том, чтобы лично проводить меня домой. Только в момент прощания что-то екнуло в моем сердце, вспыхнув мимолетным желанием оказаться в его объятиях. Они вдруг показались успокоительными, безопасными и тихими. Хотелось спрятаться. Но прятаться я больше не могла. И так слишком много жизни прошло через смотровое окно, со страхом выглянуть даже на улицу.

Прощаясь, в мою руку вложили какую-то потрёпанную записную книжку.

— Я правда искал способ вернуть твою сестру «к жизни». Помнишь, я уезжал на какое-то время из города? Тогда я навестил бывшее поместье хозяина, надеялся найти какие-то не замеченные мной записи про то, как он смог создать растущую куклу. Честно, до появления твоего отца, я и не знал о таком. Мои ммм произведения всегда сохраняли свой возраст. Правда, я и не задавался целью дать им возможность стареть. Как я и предполагал, в свое время я вывез все. Даже перерыв дом вверх дном, простукав в поисках скрытых ниш все от крыши до подвальных помещений, я нашел только это. Дневник. Я так и не смог открыть его дальше первой страницы. Может у тебя хватит духу прочитать и тогда, появятся ответы на вопросы.

И уехал. Оставив меня в недоумении глядеть на словно ставшую заразной книжицу.

Выданный мне дневник лежал на столике у трюмо и словно занимал все пространство. Он постоянно притягивал мое внимание, гипнотизировал, подавлял. В моей относительно пустой комнате становилось тесно.

При этом я все не решалась его прочесть. Открыв почти сразу по возвращении домой первую страницу, я была поражена, как сухо и при том скрупулёзно велись записи.

«19.02 — мальчик с первого раза нашел аромат кедровой смолы, был удивлен, возможно случайность, проверить.

23.02 — прекрасно отличает вкусы и запахи, но путается в терминах, попробую научить.

14.03 — времени уходит много, результаты пока не радуют — запретил появляться в лаборатории.

10.05 — снова вернулся к обучению, оказалось, мальчик смышленый. Снова стало любопытно.»

И так далее. Абсолютно безжизненно, объектно и как-то по-медицински что ли. От такого стиля почти сразу начинало подташнивать.

С самого утра лил дождь. Любые работы сегодня были запрещены — день успения Богородицы. Была вынуждена посетить мессу в нашем храме. Все казалось, что молния может вдруг ударить прямо в шпиль башни, потому что в такой великий праздник я стояла и размышляла, что, кажется, совершенно зря теряю тут время. Эти новые мысли оказались очень заразительны и никак не желали покидать меня.

Состояние оказалось вдруг подходящим, чтобы добраться до дневника. Не знаю, то ли я как-то изменилась, то ли подготовилась морально — процесс пошел. Более того я, наоборот, не могла оторваться от этого абсолютно непростого чтива. Сначала пропустила вечерний чай, потом ужин, а потом и время сна. С каждой новой страницей в моей голове все отчетливее вставал образ бывшего хозяина Аарона и то, почему даже спустя столько лет он его так называл.

Я не понимала части употребленных терминов, мой разум не мог охватить весь масштаб замыслов «мастера», но это не мешало мне проникнутся всем ужасом произошедшего. Над незнакомым для меня мальчиком ставили ужасный эксперимент. Нет, ему не причиняли физические страдания и на нем не проверяли эффективность новых лекарств. Ему просто искривляли сознание. Не знаю, как иначе это описать. Это делалось филигранно, азартно и с абсолютным безразличием к последствиям для подопытного.

И чем больших успехов достигал автор, тем больше я проникалась к нему болезненным уважением. Я даже перешерстила всю нашу небольшую библиотеку в надежде найти хоть парочку книг о лекарском деле, но кроме пары травников ничего не обнаружила. Однако, даже их прочитала запоем. Особенно уделив внимание растениям, которые помогали влиять на восприятие мира людьми — туманили разум, делали агрессивными или, наоборот, расслабляли.

Об этом уже не было написано в дневнике, но я подумала, что, если мешать определенные настои трав с элементами внушения, можно достичь поистине виртуозных результатов. А старый лорд Дартмут ведь был еще и лекарем, и специалистом по ядам. Мог ли он не подумать и об этом?

Еще мне не давала покоя внезапная смерть этого мужчины. Была ли это случайность или он давно знал, что неизлечимо болен и по этой причине тот, кто мог никогда в жизни не работать, занялся наукой, а потом и лечением? Почему с таким рвением взялся за обучение, а по сути, лепку нужного ему человека? Связано ли это с тем, что он разрабатывал не просто живых кукол, а пытался сделать ту, что могла расти как обычный человек.

Возможно, я заигралась и здесь нет никаких связей, а он просто был поврежден рассудком, но все эти мысли не давали мне покоя. Не выдержав, я схватила шаль и спрятав в складках платья книжку, пошла искать экипаж. Мне срочно нужно было видеть лорда Аарона Дартмута.