В глубине души я отказывался верить поставленным диагнозам, подводящим черту в жизни боевого товарища.

— Мы понимаем твои сомнения, брат, — нарушил тишину голос Титуса Астрико.

За минувшие года строгое молодое лицо обросло шрамами, а лысый череп — тонзурой, за которой инквизитор-проповедник следил так же тщательно, как и за соблюдением всех праведных ритуалов в крепости.

— Понимаем, и не заставляем тебя приводить приговор в исполнение самостоятельно…

— Приговор? — злобно прыснул я, не в силах более смотреть в экран. — Какой ещё приговор, брат Титус? Кажется, с душевнобольными гвардейцами принято обходиться иначе. Быть может, вы уже решили всё за меня? Или я тоже теперь «неблагонадёжный» субъе…

— Хватит! — голос наставника, не такой громкий, но властный, заставил меня умолкнуть. Старый инквизитор сплёл узловатые пальцы и упёрся в них устами, опуская на меня тяжёлый взгляд. — Хватит, Иероним. Наша миссия близка к завершению, и не время враждовать друг с другом. Капитан Микорд славно послужил Императору, сопровождая тебя в этой войне. Однако он — простой гвардеец. В иное время ты бы мог подготовить его для службы Трону, но обстоятельства сложились иначе…

Наставник говорил ровно, не проявляя сострадания или пренебрежения. Именно так говорят люди, за свою бесконечно долгую жизнь повидавшие слишком много смертей. Всё это время я неотрывно смотрел в его бесстрастные холодные глаза, сверкающие в тёмных провалах глазниц.

— Никто не собирается убивать твоего капитана, однако подумай вот о чём: будет ли милосердием оставлять его в живых, один на один с воспоминаниями, что будут терзать его до конца жизни? Думаешь, лучше запереть его в клетке из мягких стен, окружив армией равнодушных врачей, поддерживающих в нём лишь подобие жизни? Ты ведь прекрасно понимаешь, что Микорд никогда не вернётся из лечебницы. Так что же лучше?

Не зная, что ответить, я просто поднялся из-за стола и молча покинул зал.

Снаружи уже ждал Себастьян. Облачённый в чёрную флак-броню, он пристроился сбоку, подстраиваясь под мой торопливый шаг.

— Скверно выглядишь, — произнес он, не скрывая беспокойства.

— Ещё нет… — мрачно отозвался я, останавливаясь. — На сегодня ты свободен, Бас. Лучше отдохни. Скоро нам понадобятся все силы.

— Мы близки к столице? — в глазах юноши виднелся воинственный задор.

— Да. Скоро еретикам придёт конец, — кивнув, я свернул к лестнице, уводящей к нижним уровням крепости.

Спуск показался вечностью, поскольку Хольбург возвышался на горном хребте. Массивные стены опирались на мощные отвесные склоны, которые пронизывали лабиринты тайных ходов и бесконечных складов.

Древнее наследие времён Анжуйского, эта крепость стала надёжным прибежищем для отступающих войск Империума в первые месяцы войны. Ощетинившись орудиями «сотрясателей» и танковыми пушками, мы отчаянно отгоняли каждый приступ, на который отваживались еретики, заполонившие поля у подножья гор.

Именно благодаря Хольбургу и подвозу припасов с орбиты мы сумели продержаться целый год, пока в систему не прибыл флот экспедиции Министорума, возглавляемый преподобным отцом Юсто. После этого крепость стала опорным пунктом, с которого началось медленное и кровавое отвоевание планеты…

Прежде чем спускаться в темницы, я посетил офицерскую столовую, после чего дорога вывела меня на просторную каменную площадь. Когда-то она была заполнена людьми и самоходной артиллерией, гусеницы которой оставили глубокие борозды на местной брусчатке.

В центре же возвышалась довольно необычная статуя. В чёрном граните самих местных гор был вырезан примарх Рогал Дорн. Широкоплечий и мускулистый, этот гигант не только слыл мастером войны, но и великим строителем.

Вооруженный одним лишь зубилом, Преторианец Терры в одном хитоне стоял у груды камней, часть которых уже обрела очертания Хольбурга. Несмотря на годы боёв, величественный облик почти не пострадал. Лишь редкие «шрамы» от осколков рассекали неприкрытую грудь и руки, будто бы добавляя человечности сыну Императора.

Миновав площадь, я спустился вниз. Сквозняк пронизывал узкие коридоры, играя цепями и паутиной, притаившейся в тёмных углах. В скудном свете факелов можно было разглядеть следы крови и тысяч ног, оставленных здесь в древнем прошлом и беспокойном настоящем.

Наконец спереди начали доноситься голоса и стенания, с расстоянием превращавшиеся в невнятный вой.

Из темноты возникла решётчатая дверь и постовой.

— Господин, — отсалютовал гвардеец, взглядом обшаривая мою фигуру. — Вы прибыли по делу?

Вопрос мог вызвать возмущение, если бы не бутылка амасека, сжимаемая моей рукой, и пара стаканов. Я молча кивнул, вызвав подозрительный взгляд дежурного, однако его смелость закончилась ещё на вопросе. Отойдя в сторону, он отворил решетчатую дверь, ведущую в коридоры крепостной тюрьмы.

Шаги гулким эхом отдавались среди холодных стен и ржавых решёток, смешиваясь с бормотанием и причитаниями. Несмотря на прохладу, в воздухе царили затхлый запах пыли, пота и экскрементов.

Почти в каждой камере сидел какой-то человек. Некоторых я знал в лицо, потому что сам участвовал в их аресте. Из-за толстых стальных прутьев на меня смотрели самые разные пары глаз. Заплаканные, полные непонимания и мольбы. Яростные, решительно жаждущие порвать меня на куски. Кто-то бросался к двери, умоляя о пощаде, а кто-то угрожал, добавляя свои гневные крики в общую какофонию темницы.

Я же продолжал идти, обмениваясь кивками с суровыми экзекуторами Экклезиархии. В начале войны, когда солдат не хватало, а бойцы СПО считались ненадежными, нам пришлось обратиться именно к Министоруму. Стоит сказать, что из святых братьев получились отличные тюремщики, а их таланты в заплечных делах оказались весьма кстати…

Где-то в самом конце очередного коридора, где ещё нашлась парочка пустующих камер, я обнаружил Микорда.

— Брант, — позвал я гвардейца, открывая дверь и медленно переступая порог.

Капитан лежал на койке, подложив руки под голову и насвистывая под нос какой-то знакомый мотивчик. Моё появление тут же заставило его обернуться и сесть. Напряжённое лицо мужчины вперилось в меня, прежде чем спустя секунду он понял, кто пришёл.

— Господин Хальвинд, — с некоторым удовольствием произнес боец. — Простите, что доставил неудобства.

— Брось, — отмахнулся я, останавливаясь у изголовья кровати и ставя бутылку со стаканами на узкий столик.

— Что это? — резко спросил Микорд, подозрительно глядя на меня.

— Одолжил в офицерской столовой, — звук откупоренной крышки эхом отозвался в камере, и янтарный амасек заструился по горлышку в стаканы. — Выпьешь?

Потрескавшиеся губы капитана уже разомкнулись, чтобы ответить, но он осёкся, а его глаза прищурено поглядели в мою сторону.

— Последний раз мы пили после очень скверного дня, господин.

Теперь уже помедлил я, задумываясь.

— Так и есть.

Микорд поднялся на ноги и взял свой стакан. Прежде чем выпить его, он пристально разглядывал содержимое на скудном свету, после чего понюхал. Было ясно как день, чего он опасается, но я не стал ничего говорить, а просто пригубил свою порцию.

Вязкая жидкость обожгла пищевод, оставляя за собой растущее тёплое чувство. По телу пробежали мурашки, и пробирающий холод темницы отступил.

Наконец подозрительный капитан последовал моему примеру, сразу осушая весь стакан. Однако даже после этого он ещё на несколько секунд замер, внимательно изучая свои ощущения. А когда наконец расслабился, то из его груди вырвался вздох облегчения.

Обновив порции амасека, я сел на нары.

— Скажите господин, долго меня ещё будут тут держать? — голос гвардейца звучал возбужденно, будто бы его переполняло нетерпение. — Я слышал, наши парни уже заходят в столицу. Нет сил сидеть и ждать тут!

— Понимаю тебя, — мне потребовалось сделать ещё один глоток, чтобы промочить вдруг пересохшее горло. — Но инквизиционные команды пока лишь готовятся. Совет считает, что бойцы уже достаточно опытны, чтобы самостоятельно разбираться с еретиками и прочей нечистью.