Это самая нормальная, веселая, невинная вещь, которую я когда-либо делал. И как бы я ни чувствовал себя не в своей тарелке среди других нормальных пар и семей, зная о темной стороне наших с Шарлоттой отношений, зная обо всем, что я от нее скрываю, я все больше и больше нахожу в себе силы притворяться, что этого нет. Что мы нормальные.

Улыбка на ее лице, звук ее смеха, то, как она задыхается, когда бросает мне яблоко, и оно почти попадает в меня, — все это заставляет меня чувствовать себя добродушным человеком, чего я никогда раньше не испытывал.

Это заставляет меня чувствовать себя счастливым.

Она срывает последнее яблоко, бежит вниз и бросает его в корзину. И прежде чем я успеваю что-то сказать, она наклоняется и откусывает одно, глядя на меня сверху, глаза искрятся от смеха, яблоко зажато между зубами. Я знаю, чего она от меня хочет. Это совершенно нелепо, но я наклоняюсь вперед и откусываю от яблока, как и она. Оно падает между нами, и я рефлекторно ловлю его в ладонь, сок прохладный и липкий к руке, пока я пережевываю сладкую мякоть между зубами.

Она нереальная. Она мой грех. Она моя погибель.

Я бросаю недоеденное яблоко в траву между нами, одной рукой обхватывая ее подбородок, а другой прижимаю ее рот к своему. На вкус она как яблочный сок, и я провожу языком по ее нижней губе, проталкивая его в рот, как только ее губы раздвигаются, не заботясь о том, кто еще может увидеть, как мы целуемся.

Ощущение ее рта, мягкого и желанного на фоне моего, пронизывает меня с такой силой, что становится почти больно. Я никогда не хотел никого так, как ее, никогда не хотел ничего так сильно, что готов был пойти на все и пожертвовать всем, чтобы сохранить это. Я знаю, что стою на опасной грани, но не могу заставить себя беспокоиться.

Я хочу упасть вместе с ней.

Я отстраняюсь, пока поцелуй не стал слишком жарким, смотрю в ее расширенные, горящие желанием глаза и беру ее руку в свою.

— Пойдем, попробуем испечь пирог. — Говорю я ей с ухмылкой на губах и вижу, как ее глаза останавливаются на мне, ее взгляд так полон потребности, что мне требуется все, чтобы не поцеловать ее снова.

— Хорошо, — мягко говорит она, ее пальцы переплетаются с моими. — Пойдем.

***

Спустя час и одну остановку у продуктового магазина я припарковался на подземной стоянке у дома Шарлотты, и она повела меня к лифту, на котором мы поднялись на ее этаж. В животе у меня бурлит от предвкушения — я еще не был в ее квартире и прекрасно понимаю, что это еще один шаг вперед. Сигнал доверия с ее стороны, которого я не заслуживаю, не учитывая все, что я делаю, чтобы эти отношения состоялись.

Она отпирает дверь, пропуская нас внутрь, и меня обдает ароматом сладких осенних свечей, пахнущих тыквой, ванилью и медом.

— Мне очень нравится это время года, — извиняется она, на ее лице появляется овечья улыбка, когда она видит, как я оглядываюсь в поисках источника запаха, и острое чувство злости снова пронзает меня.

Не на нее. Никогда не на нее. Но я знаю, что эта реакция вызвана тем, что кто-то другой ей говорил что-то по этому поводу. Возможно, ее бывший засранец, высмеивающий ее за то, что ей нравятся осенние свечи.

— Вот, можешь повесить свою куртку. — Она указывает на латунную вешалку на стене рядом с дверью. — Я отнесу вещи на кухню. — Она уже стянула с себя куртку и берет пакеты из моих рук.

Когда я присоединяюсь к ней, она уже убрала волосы и повязала милый фартук кремового цвета с парой красных цыплят, вышитых на передней части. Она выглядит до невозможности очаровательно, и я вздрагиваю, глядя на нее, а мой рациональный разум снова прорывается сквозь туман наваждения всего на мгновение.

О чем ты, черт возьми, думаешь, Иван? С чего ты взял, что можешь обладать такой, как она, хотя бы ненадолго? Что дает тебе право разбивать ей сердце?

Если бы дело было только в физическом плане, я бы, может быть, и смог уйти. В мире полно великолепных женщин, и мне никогда не составляло труда затащить одну из них в свою постель и даже ни одну. Но если бы все это было только физически, мне было бы все равно. Я бы не испытывал жгучего чувства вины, глядя на нее, зная, что веду ее по тупиковому пути к краю обрыва, и понимая, что не могу перестать вести ее туда.

Она поворачивается, протягивая картофелечистку, и я быстро принимаю нейтральное выражение лица, прислонившись к дверному косяку.

— Ты говорил, что не очень хорошо умеешь печь. Думаешь, справишься с чисткой яблок? — Дразняще спрашивает она, и я киваю, улыбаясь, когда протягиваю руку, чтобы взять ее.

Если бы ты только знала, как я умею обращаться с острыми предметами, голубка, ты бы убежала с криками, а не протянула мне один из них.

Я беру пакет с яблоками и располагаюсь на одной стороне прилавка с миской, в то время как Шарлотта начинает работать над коркой для пирога на другой. Она кладет телефон на угол, открывает музыкальное приложение и включает какую-то мягкую джазовую музыку — немного похоже на Нору Джонс, возможно, — и раскачивается взад-вперед с улыбкой на лице, пока смешивает ингредиенты. На полпути я оглядываюсь, чтобы посмотреть, как она режет яблоки на мелкие кусочки, и вижу, что у нее на носу мука, и я поворачиваюсь, прежде чем успеваю остановить себя, и протягиваю руку, чтобы смахнуть ее. Она замирает и смотрит на меня. Ее губы приоткрыты, и я могу сказать, что это легкое прикосновение пробудило в ней что-то.

Черт, я хочу поцеловать ее. И если я это сделаю, то не совсем уверен, что мы остановимся. Но судя по тому, как она смотрит на меня, я не уверен, что она тоже захочет, чтобы я остановился.

Я чувствую, как наклоняюсь вперед, на грани того, чтобы сделать это. На грани того, чтобы потянуться к ней. И тут в воздухе раздается писк таймера, заставляя нас обоих подпрыгнуть, а Шарлотта разражается нервным смехом.

— Думаю, это значит, что пора собирать пирог. — Говорит она со смехом, и я делаю шаг назад, подавляя свое необузданное желание, и вместо этого подталкиваю к ней миску с сахарными яблоками.

Час спустя самый красивый и ароматный яблочный пирог, который я когда-либо видел, остывал на прилавке, а Шарлотта собирала свои вещи, чтобы мы могли пойти в кино.

— Видишь? — Дразняще говорит она, показывая на пирог. — Я же говорила, что у нас получится.

— Это все на твоей совести, — отвечаю я, доставая ключи. — В одиночку я бы все испортил.

Все это кажется таким до боли обычным, таким, каким я никогда не жил и никогда не думал, что хочу. Я давно хотел уйти от отца, от жизни в Братве, от его сапога на моей шее и тех вещей, которые меня заставляют делать, но я всегда представлял себя после этого катящимся камнем, переезжающим из города в город, никогда не задерживающимся в одном месте или с одним человеком надолго. Я никогда не представлял себя с кем-то вроде Шарлотты, занимающимся теми вещами, которыми мы занимаемся сегодня. Но когда мы идем в кинотеатр, берем билеты, покупаем содовую и попкорн с маслом и садимся рядом друг с другом в слегка поскрипывающие кресла, у меня замирает в груди от желания сохранить эту нормальность еще хоть ненадолго.

Она словно глоток свежего воздуха, кусочек света, и я хватаюсь за него, хотя знаю, что он ускользнет.

Она прижимается ко мне, пока мы смотрим фильм, ее сладкий аромат окружает меня, ее волосы щекочут мои щеки и шею. На этот раз ее рука попадает на мое колено, и мои пальцы соединяются с ее. Ее прикосновение вызывает во мне желание, но похоть не стоит на первом месте, хотя бы раз. Не сейчас. В этот момент я жажду чего-то другого — чего-то гораздо менее знакомого мне.

Когда отзвучали титры и окружающие нас люди начали вставать, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. Она откидывает голову назад, глядя на меня с выражением, которое я не могу полностью прочитать, и небольшая улыбка изгибает края ее губ.

— Тебе было весело сегодня? — Спрашивает она мягко, так тихо, что я едва слышу ее, но я слышу неуверенность. Беспокойство, что я терпел все это, что я просто отсчитывал минуты до окончания этого самого обычного свидания — и это не может быть дальше от истины.