— Куда мы собираемся?

— Нам нужно поспать, — заявляет он.

В этом я с ним полностью согласна, но вот где мы будем спать, остается только гадать. Мы поднимаемся на пару лестничных пролетов, которые ведут в другое крыло больницы. Клянусь, это место становится все больше и больше. Джексон проводит своим значком по одной из панелей безопасности и открывает дверь в помещение, похожее на холл.

— Где мы?

— Если у нас двойная смена, которая накладывается на ночную, мы делаем перерывы на сон. Иногда я просто сплю здесь, когда моя смена длится дольше, чем положено, и мне нужно вернуться рано утром. — В холле несколько дверей. Некоторые из них открыты, а часть закрыта. Я предполагаю, что закрытые заняты, так как мы входим в одну из открытых. Внутри комната выглядит как небольшой гостиничный номер. — Хорошо, что здесь есть где отдохнуть.

— Нам повезло, что у нас в распоряжении такое помещение. Большинство больниц не предлагают таких высококлассных покоев, — с усталой улыбкой говорит Джексон.

Я, не задумываясь, бросаю сумку у стены, снимаю обувь и забираюсь на гостеприимную кровать. Он следует за мной, но снимает рубашку, прежде чем натянуть на нас простыни. Джексон обнимает меня сильной рукой, и его объятия хотя бы на время успокаивают мои тревоги.

В шесть Джексон поднимается, и без комфорта его тела, занимающего место рядом со мной, я без труда просыпаюсь. Он уверяет, что можно остаться здесь еще на некоторое время и поспать, но я подумала, будет неловко, если выйду отсюда одна и столкнусь с кем-нибудь из медицинского персонала. Поэтому решаю спуститься обратно в опостылевшую комнату ожидания.

Я готова приступить к поиску информации о Чарли, но в то же время нервничаю из-за того, что могу найти. Усложнит ли это жизнь бабушки или даст ей чувство покоя, которое она, возможно, искала половину своей жизни?

Приходится достать из сумки ноутбук и дневник, потому что я не помню, упоминалась ли фамилия Чарли, так что придется начать с этого.

Пролистав первые несколько записей, я натыкаюсь на имя Чарли Крейн. Могу только представить, сколько в мире Чарли Крейнов.

В браузере я набираю его имя и фамилию, а затем — солдат Второй мировой войны. Мое горло сжимается, когда над пустой страницей появляется крутящаяся иконка.

Ничего удивительного, когда на экране выпадает несколько страниц статей, но ни одной с именем Чарли в заголовке. Я удаляю часть о солдате Второй мировой войны и просто ищу его имя в широком поиске, но меня встречает еще больше страниц о Чарли Крейне. Все-таки хотелось бы знать, в какой стране он живет или жил, если уж на то пошло.

Не зная, с чего начать, я набираю в поисковике имя бабушки, чтобы проверить, какая информация всплывет о ней. Ее мало, но имя бабули есть в списке выживших, задокументированном на острове Эллис в тысяча девятьсот сорок четвертом году, а это значит, что между ее побегом и прибытием в США прошел еще целый год. Не представляю, что произошло за это время.

Мимо окна, отвлекая мое внимание от экрана, проплывает пятно в синей униформе. Дверь открывается, и Джексон просовывает голову внутрь. Как ему удается так хорошо выглядеть после пары часов сна? Я, наверное, сейчас похож на зомби.

— Амелия проснулась, так что можешь спуститься, — сообщает он мне.

Я вскакиваю с места, захлопываю ноутбук и бросаю его в сумку вместе с дневником.

— Она в порядке?

— Не совсем, — признается Джексон. — Хочу предупредить, что у нее все лицо в синяках. Чтобы ты не удивлялась, когда увидишь ее.

— Ей пришлось накладывать швы? — озабоченно спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой и слегка улыбается.

— Нет. К счастью, это всего лишь поверхностные синяки.

— Хоть одна хорошая новость, — вздыхаю я.

— Эй, — говорит Джексон, входя в приемную. Обнимает и проводит рукой по моему затылку. — Она жива, и это хорошо. — Он совершенно прав. То, как быстро я забыла о пережитом вчера вечером стрессе, доказывает, что усталость постепенно берет надо мной верх.

— Ты прав, — соглашаюсь я.

Он берет мою руку и подносит ее к своим губам, нежно целуя костяшки пальцев.

— Все будет хорошо.

Джексон спиной отступает и подводит меня к двери, держа ее открытой, чтобы я могла пройти.

— Я подойду через несколько минут, — заверяет он. — Сначала мне нужно осмотреть еще одного пациента.

Я добираюсь до палаты бабушки, с тревогой заглядываю внутрь и изо всех сил стараюсь не морщиться от сине-фиолетовых пятен, покрывающих ее лицо. Как же это ужасно. Еще несколько недель назад она спокойно ходила каждый день, прекрасно справляясь с жизнью, а теперь неожиданно, или так кажется, ее смерть может стать реальностью. Невольно закрадывается мысль, что она игнорировала симптомы или просто не говорила нам о них. Бабуля делала это и раньше, потому что «ей не нужна помощь», как она любит нам напоминать.

— Бабушка, доброе утро, — радостно говорю я, доводя до максимума свойственную мне приветливость.

— О, Эмма, — раздраженно отзывается она. — Не понимаю, о чем я думала.

Я придвигаю стул и сажусь рядом с ней.

— Ты решила, что тебе надоела эта кровать и вся медицинская помощь, и захотела совершить полуночную прогулку, чтобы узнать, есть ли в этой больнице бар внизу. Я права?

Она улыбается, пытаясь сдержать вырывающийся смех.

— О, моя девочка неплохо меня знает. — Мир без бабушки не будет нормальным. Она для меня как вторая мама. Эта женщина не пропустила ни одного важного момента в моей жизни, она была рядом с мамой, когда та растила меня, и всегда могла поделиться своим мнением. Лучшей семьи, чем та, что у меня есть, я и желать не могла.

— Тебе очень больно? — я осторожно кладу свою ладонь на ее руку, боясь сделать что-нибудь, что может причинить ей еще большую боль.

— Эй, я и раньше падала. То есть падение лицом вперед на пол не было самым ярким событием в моей жизни, но что поделать?

— С тобой никогда не бывает скучно, бабуль, — с улыбкой говорю я ей.

— В общем, я слышала, что умираю, — без предисловий заявляет она с прерывистым вздохом.

От ее слов и шока от того, что она в курсе, у меня перехватывает дыхание. Я не знаю, что сказать, кроме:

— Не думай так. Впереди у тебя еще много лет. Просто нужно быть осторожной и следовать предписаниям врача. — Мне так трудно произносить слова, потому что я чувствую, что не говорю ей всей правды.

— Я знала, что это произойдет, — успокаивает она.

— Что? Как?

— Если набрать в Интернете: «Одышка, стеснение и боль в груди, плюс усталость», то ответ найдется сразу. Единственное решение — операция, а в моем возрасте это слишком рискованно. Я посчитала, что у меня в запасе еще несколько хороших месяцев. — Вау, похоже, когда ты прожил девяносто два года и пережил практически все, вряд ли тебе нужны чьи-то советы.

— Бабушка, тебе следовало стать врачом, — говорю я ей.

— Наверное, я могла бы быть врачом с тем багажом знаний, который получила, работая в лазарете, но не хотела иметь с медициной ничего общего, как только освободилась. Я видела достаточно шрамов, чтобы хватило до конца жизни.

Я осторожно убираю волосы с ее лба, стараясь не задеть синяки.

— Бабушка, где жил Чарли? Я имею в виду, когда ты в последний раз о нем слышала. — Я полна решимости найти этого человека.

— Когда я в последний раз слышала о нем? — спрашивает она сквозь еще более натужный смех. — О, Эмма, прошло семьдесят четыре года с тех пор, как я в последний раз слышала о нем.

— Ты… он, я не понимаю.

— Милая, я не знаю, умер он или нет. Хочется думать, что нет, потому что я уже дважды возвращалась к жизни, а его не было рядом с теми, кто ждал меня там. Понимаю, это звучит абсурдно, но в глубине души я чувствую, что Чарли где-то еще жив.

— В Соединенных Штатах или другой стране?

— Понятия не имею, Эмма. С тех пор, как я видела его в последний раз, могло произойти все что угодно.

— Ладно, расскажи тогда, что случилось.