— Просто понравилось? — уточняет бабушка.

— Похоже, тебе сегодня лучше, да?

— Мне больно, но смех — лучшее лекарство, — заявляет она.

— Правда, так над чем же ты смеешься, бабушка? — Зеркально поднимаю бровь в ответ на ее взгляд, который она всегда бросала в мою сторону, когда я была не в духе.

— Сегодня утром мы виделись с доктором Беком — Джексоном, если угодно, — говорит она с расслабленным выдохом. — Этот мальчик — просто глоток свежего воздуха.

— О, так вы встречались, да? И что же доктор Бек поведал? — Я так боюсь услышать ответ. Я не настолько хорошо его знаю, чтобы предполагать, что он мог или не мог сказать бабушке.

— Давай я попробую правильно его процитировать. — Бабушка немного приподнимается на кровати и морщится от слабости, прежде чем продолжить.

— Тебе что-нибудь нужно? — спрашиваю я, протягивая руку, чтобы помочь.

— Нет, нет, я в порядке.

Я все равно взбиваю подушку, делая все возможное, чтобы ей было удобнее.

— Итак, он сказал: «Ваша внучка — самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видел, и это большая редкость, встретить человека, одинаково красивого как внутри, так и снаружи. Вам очень повезло, что в вашей жизни так много красоты и любви, Амелия».

— Именно так он и сказал, — подтверждает медсестра, которая стоит прямо за мной. — Это было так мило. Он настоящий герой. Какой бы женщине он ни достался, она будет счастливицей. — Теперь я понимаю, над чем именно они смеялись — конечно, над моей персоной. Я полагаю, что Джексон получает много внимания от медсестер среднего возраста. — Мы уже несколько месяцев пытаемся свести его с женщиной, но этот мальчик не клюет на наживку. И вот появляется твоя бабушка и предлагает тебя, и для доктора Бека словно облака расступились перед золотыми вратами небес. Этим утром он точно порхал по воздуху.

Я могу попытаться скрыть теплый румянец, ползущий от щек к ушам, но боюсь, что мою реакцию уже заметили все женщины в этой комнате.

— Не за что, — усмехается бабуля.

Я слегка стону и придвигаю стул к ее кровати.

— Бабушка.

— Ладно, дамы, думаю, мне нужно поговорить с внучкой наедине, а то я так ничего и не узнаю, — объявляет она четырем медсестрам, которые с нетерпением ждут новых сплетен.

— Как пожелаете, Амелия. Мы скоро вернемся, чтобы проведать вас.

— Я так рада, что ты здесь, милая, — тепло говорит мне бабушка.

— Почему ты рассказываешь персоналу о нас с Джексоном?

— О, пожалуйста, даже не притворяйся, что не провела лучший вечер в своей жизни.

— Я не отрицаю, что отлично провела время, но не думаешь что ты немного перегнула палку, и это мягко говоря неуместно — играть в сватовство со своим врачом?

— Я не для себя стараюсь, — парирует она.

— Все-таки его личная жизнь, не должна выходить за пределы отделения интенсивной терапии.

— Жизнь слишком коротка, чтобы переживать по таким пустякам, дорогая, — наставительно произносит бабуля.

— Кстати говоря, — меняю я тему, вступая на неизведанную территорию. — У меня все еще хранится твой дневник. Помнишь, ты просила меня принести его тебе?

Бабушка похлопывает меня по руке.

— Да, Эмма, я помню, что просила тебя принести дневник. Мой разум все еще в порядке, несмотря на то, что вы все думаете.

— Ну, ты заставила нас всех немного поволноваться, потому что постоянно зовешь Чарли, — поясняю.

На ее хрупких губах появляется улыбка.

— Ох, Чарли, — задыхаясь, произносит она, и его имя звучит как тихая колыбельная песня, доносящаяся из глубины ее горла.

— Бабушка, ты никогда раньше не упоминала его имя.

— Ни тебе, ни твоей матери, ни тете — ты права. — Суровость в ее голосе указывает на возможную причину, по которой бабуля скрывала свою историю, но я все еще не до конца понимаю почему.

— Я не пойму. Зачем скрывать от нас свое прошлое, и кто он такой? — Не то чтобы я не догадывалась, кто такой Чарли, но она не знает, что я продолжила читать дневник самостоятельно.

— Ты моя внучка уже тридцать один год. Уверена, ты уже прочла по крайней мере четверть дневника. Не прикидывайся дурочкой, Эмма. — Господи, стоило догадаться, что она знает обо всем, что я замышляю. Как и мама. Они обе, по сути, один и тот же человек.

— Ну, почему ты нам не рассказывала?

— Дорогая, я вышла замуж за твоего дедушку, Макса. Мы прожили в браке шестьдесят один год и вырастили двух девочек. Не всегда есть место для прошлого, когда ты занят планированием будущего.

— Тогда, почему сейчас?

— Мое будущее уже в прошлом, Эмма. Мои дни подходят к концу, и знаешь, о чем я больше всего переживаю последние несколько лет?

Я беру ее за руку, гадая, что она скажет.

— О чем, бабушка?

— Когда я попаду туда, ну, знаешь… на небеса, я беспокоюсь, что будет, если Чарли и твой дедушка окажутся у ворот и будут ждать меня. Твой дедушка мало что знал о Чарли, а Чарли, конечно, не знал о твоем дедушке. В любом случае, это просто глупое беспокойство, поскольку я думала, что увижу хотя бы одного из них раньше, когда потеряла сознание, но ни тот, ни другой не ждали меня там. — Пытаясь отогнать мысль, что она умирает, я с трудом воспринимаю остальные ее объяснения.

— Чарли умер? — спрашиваю я.

— Узнаешь, когда закончишь читать мой дневник, — говорит она, мягко закрывая глаза и устраиваясь на подушке с расслабленным видом. — Я не хочу портить тебе впечатление.

— Он был солдатом, бабушка. — Зачем понадобилось обращать на это ее внимание, ума не приложу, но хочу знать, что она скажет по этому поводу.

— Да… и…? — отвечает она.

— Ну, ты еврейка. Ты была в плену.

— Он тоже был заключенным, только по-другому.

— Я не понимаю. — Я прочитала объяснение Чарли по этому поводу, но, похоже, теперь бабушка согласна с его словами.

— Это потому, что ты никогда не испытывала желания отдать свою жизнь за того, кто готов отдать свою за тебя.

— Я просто… это как-то неправильно?

— Неправильно? — резко восклицает она. — Кто устанавливает правила в твоей жизни… ты или мир вокруг тебя?

— Пожалуй, теперь я понимаю. — Или, по крайней мере, пытаюсь.

— Знаешь, я семьдесят четыре года задавала себе вопросы, которые так легко слетают с языка, но после долгой жизни, полной хороших и плохих переживаний, решила, что никто не может указывать мне, что я должна чувствовать. Я совершила ошибку, Эмма, которая стоила мне моей великой истории любви. Я выбрала то, что вписывалось в мою жизнь, вместо того чтобы вступить на опасную, неизведанную территорию запретной любви. Разница больше, чем можно себе представить: один вариант пугает, а другой — прост. Пугающий выбор не для всех, но теперь я верю, что если ты достаточно смел, чтобы рискнуть, награда будет стоить каждой прожитой секунды, когда все получится.

В попытке найти слова для ответа я открываю и закрываю рот по меньшей мере три раза, но ничего не получается. Я обескуражена.

— Почему ты не… — Меня бы здесь не было. Мамы бы сейчас не было.

— Есть вещи, о которых я не могу говорить, Эмма. Боль прошлого — это эмоции, от которых я навсегда отгородилась, и единственный способ сохранить данное себе обещание — это держать свои чувства в дневнике — там, где им и место.

— Ты не была счастлива с дедушкой?

— Я была счастлива с твоим дедушкой, — настаивает она. — Он был хорошим человеком. Он много работал, заботясь о семье, но мы с ним были скорее лучшими друзьями, чем кем-то еще, и именно поэтому у нас все получалось все эти годы. Брак строится на дружбе, доверии и верности. У нас это было. — Любовь она опустила. — Но когда у тебя есть нечто большее, назад пути уже нет.

— Значит, ты любила Чарли?

— Это не совсем правильное слово, чтобы описать наши с Чарли чувства.

— Дамы, — раздается голос Джексона с порога, а я сижу с открытым ртом и пытаюсь понять, что мне говорит бабушка. — Все в порядке?

— Все просто замечательно, — отвечает бабуля. — Джексон, будь добр, принеси мою сумочку. Я хотела заплатить тебе за то, что ты сделал вчера вечером.