— Все в порядке, я буду рядом, — шепнул ей Хоегард, подводя ее к столу и помогая забраться. Старуха защелкнула ей руки браслетами, а затем поставила на боковую подставку сначала одну ногу, тут же пристегнув браслетом щиколотку, затем повторила манипуляцию с другой ногой. Динка задрожала от страха. Она лежала прикованная к столу, совершенно обнаженная и открытая перед лекаркой, которая не вызывала у нее никакого доверия. Если бы не присутствие Хоегарда, она сожгла бы этот чертов стол и сбежала бы прямо так.

Лекарка помыла руки в тазике с водой, повязала себе на пояс чистый передник и подошла к столу вплотную, встав в вырезе столешницы между разведенными ногами Динки. Но никаких страшных пыточных инструментов в ее руках не оказалось. Сначала она принялась обеими руками мять Динкин живот, двигаясь в круговую от правой паховой области, под ребрами и спускаясь слева в пах. После задержалась правой рукой над лобком и принялась что-то сосредоточенно там ощупывать сквозь кожу и напрягшиеся мышцы. Только Динка расслабилась, сообразив, что пытать ее не собираются и это просто часть общего осмотра, как лекарка свободной рукой быстро раздвинула ее половые губы и запустила в лоно два пальца. Динка вскрикнула и дернулась от боли и грубых прикосновений к интимной части ее тела. Хоегард рядом напрягся, но, не зная, что он может сделать, остался на месте, сжимая Динкину руку.

— Тихо ты, — прикрикнула на нее старуха. — Чего пищишь?

— Больно… — робко прошептала Динка.

Лекарка времени зря не теряла, деловито и со знанием дела ощупывая внутренности Динки с двух сторон: правой рукой сквозь живот, левой рукой через лоно.

— Потерпишь, — пренебрежительно бросила лекарка. — Перед мужиком ноги раздвигать ей не больно, а тут два пальчика уже больно!

Динка закусила губу от обиды. Но тут Хоегард не сдержался:

— Уважаемая, я заплатил вам достаточно золота и хочу, чтобы вы обращались с моей женой бережно, без боли и оскорблений, — резко сказал он.

— Какие мы нежные, — буркнула лекарка, убирая руки и вытирая их о фартук. — Можешь отпускать и одевать ее, — бросила она Хоегарду.

Хоегард разомкнул браслеты, и Динка поспешно соскочила со стола, подхватывая с пола свою одежду.

— Что с ней было? Здорова ли она сейчас? — нетерпеливо спросил Хоегард у лекарки, которая отошла к своему секретеру и снова принялась писать на листке, часто макая перо в чернила.

— Что с ней, что с ней… — передразнила его старуха. — Допрыгался ты. Сбросила она твоего ребеночка.

— Ребеночка? — Динка застыла с натянутыми до колен штанами. Хоегард тревожно посмотрел на нее и увидев, что она не шевелится, помог ей закончить одеваться.

— Да, ребеночка, — безжалостно продолжала лекарка. — Зачали вы его в первую или вторую брачную ночь, а затем на сроке три или четыре седьмицы случился выкидыш. Умер ваш ребенок, не успев родится. Скинула ты его.

— Умер? — у Динки перед глазами все помутилось, и она покачнулась, не упав только потому, что Хоегард подхватил ее.

— Лечение-то будете слушать? — нетерпеливо спросила лекарка, копаясь в большом шкафу и выуживая из него баночки, связки трав, пузырьки.

— Сейчас-сейчас, — пробормотал Хоегард, заглядывая Динке в лицо. Но Динка ничего вокруг не слышала и потрясенно смотрела в пустоту.

— Да брось ты ее, полежит и оклемается. Подумаешь, ребенка скинула. Меньше рожать придется, — с раздражением отозвалась лекарка. — Нет у меня времени на ваши сантименты.

— Шторос! — позвал Хоегард, и дверь тут же распахнулась, как будто он только и ждал, чтобы его окликнули. Хоегард бережно передал ему на руки едва стоящую на ногах Динку, и подошел к лекарке, чтобы выслушать ее наставления.

— Динка, козочка моя… — ласково зашептал ей на ухо Шторос. — Что эта ведьма сделала тебе? Если она сделала тебе больно, я прикончу ее немедленно!

Динка затряслась от сдерживаемых рыданий и повисла у него на шее, уткнувшись лбом ему в ключицу.

— Не надо плакать, скажи мне, что случилось, — прорычал он, и Динка почувствовала, что он уже едва сдерживается, чтобы не разнести дом целительницы по камешку.

— Она ничего не сделала, — всхлипнула Динка, что есть силы сжимая его шею руками. — Это я… Я во всем виновата. Ребенок… умер. Первая ночь… Это был ребенок Дайма. И он умер из-за меня… — она уже не могла сдерживаться и зарыдала в голос, прерывисто втягивая в себя воздух и вздрагивая всем телом.

— Тише, тише, ш-ш-ш, — Шторос успокаивающе гладил ее по спине. — Ты ни в чем не виновата.

— Я не смогла уберечь, не смогла выносить. И его теперь нет, моего малыша нет. И Дайма нет. Где Дайм? — ее рыдания снова набирали силу. Воздуха не хватало, и она чувствовала, что задыхается. Стальной обруч обхватил грудь и не давал дышать. Перед глазами все расплывалось и горькие слезы текли из глаз. Она чувствовала, что тонет. Словно тяжелый камень, привязанный к шее тянет на дно. Только руки Штороса, только его надежная, как скала, грудь все еще держали ее на поверхности.

— Все будет хорошо. Все будет хорошо, — тихо повторял он, укачивая ее на руках, словно ребенка. — Мы найдем Дайма. И подарим тебе столько малышей, сколько ты захочешь.

Резкий голос лекарки, перечислявшей Хоегарду лечение доносился словно сквозь вату, и Динка его почти не слушала. Ей казалось, что это уже не имеет никакого значения. Ведь потерянного ребенка уже не вернуть.

— И не вздумай прикасаться к жене в течение трех месяцев, — напутствовала, тем временем, лекарка. — Если хочешь, чтобы жена была жива и родила тебе здоровых детей, ты ее не тронешь.

Шторос напрягся, прислушиваясь к разговору, но не переставая успокаивать рыдающую Динку.

— Если жена настаивает на близости и нуждается в ней, — осторожно спросил Хоегард. — В таком случае может ли это ей повредить?

Старуха фыркнула и окинула Хоегарда уничтожающим взглядом.

— Где это видано, чтобы женщина сама хотела лечь под мужика? — ядовито ответила она вопросом на вопрос. — Ты эти идеи оставь! Сказано тебе не трогать три месяца, перебьешься как-нибудь, — она погрозила Хоегарду костлявым пальцем.

— Допустим, — не сдавался Хоегард. — Если все-таки женщина желает близости, могу я без вреда для ее здоровья просто приласкать ее, без соития.

— Вот какой бестолковый! — рассердилась старуха. — Никаких мужских ласк три месяца минимум. И потом не чаще одного раза в седьмицу! Иначе истечет она кровью и умрет на твоих руках, если только прикоснешься.

— Ясно, — сказал Хоегард холодно, сгребая в сумку предложенные ему лекарства и сворачивая в трубочку свиток с рекомендациями.

— Старая ведьма лжет, — прорычал Шторос. — Не умрет она от ласк. Вторая беременность подряд может быть и опасна пока, но чтобы нельзя было вообще прикоснуться — это уже слишком.

— Много ты понимаешь! — взвилась лекарка. — Знаешь ли ты сколько женщин погибает от вашей мужской похоти?

— Шторос заткнись! — попытался урезонить его Хоегард. Но тут нашла коса на камень.

— А ты не обобщай. Если ты за всю жизнь так и не решилась лечь под мужика, то ты очень мало в этом понимаешь, — огрызнулся Шторос.

Динка притихла, перестав рыдать. Перепалка выдернула ее из пучины горя, и теперь она молча прислушивалась.

— Откуда ты… — взвизгнула лекарка. — С чего ты взял?

Она вдруг растеряла всю свою грубоватую властную манеру общения и выглядела теперь растерянной и напуганной. Выпученные глаза смотрели со страхом, кончики длинных худых пальцев дрожали.

— Пошли уже, — Хоегард положил руку Шторосу на плечо, разворачивая его к выходу.

— Ты еще не старая, — вдруг обернулся Шторос уже в дверях. — Найди себе мужика и узнай, наконец, что это такое. Неужели так и умрешь, не познав зачем женщины ноги перед мужиками раздвигают.

Хоегард вытолкнул его из кабинета и захлопнул дверь. Динка, которую Шторос вел, придерживая за плечи, удивленно посмотрела на него.

— Откуда ты узнал, что у нее никогда не было мужчин? — спросила она, не выпуская его ладони из рук.