Нечто подобное Куйбышев слышал каждый раз, когда заходил разговор с людьми, знакомыми с Троцким. Собственно, и деятельности как таковой не было: Троцкий предпочитал на заседания Высшего военного совета не являться, по всей видимости считая это пустым занятием. В окончательную победу революции он все равно не верил.

Куйбышев недоумевал: разве можно столь ответственный пост доверять человеку, явно равнодушному к судьбам революции, если не враждебному ей? В чем тут крылась загадка?

Если раньше у Куйбышева было непонятное и неосознанное чувство вины за сдачу Самары, то теперь, месяц спустя, когда его по указанию Ленина назначили комиссаром 1‑й армии Восточного фронта, он наконец понял: никакими усилиями, даже самыми героическими, даже если бы поднялась вся Самарская губерния, им не удалось бы удержать Самару. Нужна армия! Целая армия. И создать эту армию должен он, Куйбышев. Ее пока нет. Есть ее комиссар Куйбышев. Есть ее командующий. Тухачевский. Двадцатипятилетний юноша, молодой человек. «Спасение не только русской революции, но и международной на чехословацком фронте», — говорит Ильич. Значит, спасение революции, и русской, и международной, здесь. Они с этим юным Тухачевским должны совершить почти немыслимое: собрать воедино разрозненные, плохо вооруженные и неизвестно кому подчиненные отряды, разбросанные по всему Поволжью. Организовать армию... Сделать ее боеспособной.

...Они сидели в здании бывшего Симбирсокого кадетского корпуса, где теперь размещался Самарский ревком. У Куйбышева все еще кружилась голова от недавно полученной под Сенгилеем контузии. В своей неизменной синей косоворотке, в пиджаке, расползающемся по швам, в темно-серых, в полоску брюках, заправленных в грубые солдатские сапоги, он производил странное впечатление. Он был председателем Самарского ревкома, его знали по всей Волге, к нему приезжали из Самары, Саратова, Астрахани, Казани. И новые люди, увидевшие его впервые, удивлялись его богатырскому сложению, буйной копне волос и высокому, мудрому лбу. Такими и представляет себе народ своих во́жей, слушает их с изумлением и восхищением, не раздумывая особо, идет за ними в огонь и воду. Один внимательный волевой взгляд вожа парализует натуры слабые, как бы не себе принадлежащие. С таким даже умирать весело. Только прикажи!.. И он привык быть таким. И в ссылках, и в тюрьмах всегда чувствовал себя хозяином.

А вот сидящий перед ним Тухачевский словно бы не принадлежал своему возрасту и своей изысканно красивой внешности. Он был очень красив, изящен, тонок, и пальцы у него были длинные, музыкальные. Но все это не имело ровно никакого значения. Он мог быть каким угодно — старым, уродливым, кривобоким, горбатым, — своей внешности он не принадлежал. И возрасту тоже не принадлежал.

Куйбышев это сразу почувствовал, как только они заговорили. Он уже слышал кое-что о Тухачевском, правда не так уж много: учился в кадетском корпусе, кадровый офицер царской армии, подпоручик, командовал ротой, четыре раза бежал из немецкого плена, без колебаний перешел на сторону революции, храбр, обладает оперативным мышлением. Да, не так уж много.

— В подчиненном мне симбирском штабе, где я только что побывал, я, к сожалению, так и не смог точно выяснить, что же произошло под Сенгилеем и какова боеспособность войск этого направления, — сказал Тухачевский. — Выходит, ваш ревком делает и знает гораздо больше, чем военный штаб?

Куйбышев усмехнулся:

— Обстановка заставила нас взять инициативу в свой руки. Мы вынуждены были, полагаясь лишь на себя, создавать базу для контрнаступления на Самару. Мы формируем новую группу войск. Командир нашего разведывательного отряда Гай держит под контролем волжские плесы до самой Самары. Ваш симбирский штаб, Михаил Николаевич, пока еще не стал вашим штабом. Он слабо организован, труслив, не берет на себя управление отрядами. Отряды маленькие, боятся отойти от пароходов, закрепиться на берегу. Все эти отряды нужно слить! Возьмите, к примеру, казанцев: у них всего восемьдесят штыков и восемь пулеметов, имеются даже два орудия. А вот в Симбирском отряде четыреста штыков... и ни одного пулемета! Не дожидаясь указания вашего штаба, я посоветовал отрядам слиться. Пора кончать с партизанщиной и неразберихой!

— Слава богу, — облегченно вздохнул Тухачевский, — да я с этого и хочу начать! Значит, мы единомышленники?

— В данном вопросе — возможно, — уклончиво ответил Куйбышев.

— У меня также есть одна идея. Во главе объединенных отрядов, о которых вы говорите, поставить людей, хорошо знающих военное дело и преданных революции.

— А где вы их возьмете?

— Опубликуем в газете приказ о призыве в Красную Армию бывших офицеров.

— И отдадим отряды в руки этих самых бывших офицеров, «преданных» революции? Да откуда вы знаете, что они преданы революции?!

Гневный тон Куйбышева не смутил молодого командующего.

— Откуда я знаю? — По его губам скользнула улыбка. — Да откуда же мне знать? Я ведь сам хожу в бывших офицерах. А мне почему-то доверили целую армию. Это, как я понимаю, вы, комиссар, посланный Лениным в армию, должны знать, кто предан и кто не предан революции.

Тухачевский весело смотрел ему в глаза.

Куйбышев смутился: ого, оказывается, этот юный командарм не так уж юн!

— Хорошо, — отозвался Куйбышев, подумав, — вы правы, Михаил Николаевич: опубликуем в наших «Известиях» приказ о призыве бывших офицеров. Укомплектуем штабы, укрепим отряды. И комиссаров для каждого из офицеров найдем испытанных. Но должен сразу же предупредить: наше требование о слиянии отрядов будет встречено в штыки. А когда мы во главе некоторых отрядов попытаемся поставить бывших офицеров, то можем вообще натолкнуться на сопротивление самих красноармейцев.

— Это опять же ваши заботы, — улыбнулся Тухачевский. — Успешно воевать можно только имея боеспособные и дисциплинированные войска. Вы же военный человек и знаете...

И опять Куйбышев вынужден был с ним согласиться, хоть и предвидел, с какими трудностями им придется столкнуться на первых порах.

— Наконец-то вы дали мне понять, зачем нужны комиссары в армии, — сказал он смеясь. — Разграничили, одним словом, сугубо военно-техническую сторону и военно-политическую.

— Всегда важен исходный постулат. У вас ведь тоже, наверное, есть исходные постулаты?

— Есть. Диктатура пролетариата, например. Для определения верности революции лучшего барометра не найти.

Тухачевский кивнул головой:

— Тут я с вами согласен. Лично я — за диктатуру пролетариата целиком и полностью. Я ее начинаю понимать изнутри, через войну.

— Вы спрашиваете, что же произошло под Сенгилеем. Произошла катастрофа. В Сенгилее белогвардейцы подняли мятеж. Командующий Сенгилеевским соединением бывший офицер Мельников перебежал к мятежникам. Штаб Симбирской группы, где вы не смогли ничего выяснить, наотрез отказался посылать свои отряды на подавление мятежа: мол, не располагаем силами. Тогда мы, самарские ревкомовцы, собрали полсотни штыков, сели на пароход и отправились в мятежный Сенгилей. Здесь мы объявили себя военной властью, собрали силы, ну и подавили мятеж. Вот и все.

— Да, придется штабом Симбирской группы заняться особо. Очень рад, что будем работать вместе с вами. Думаю, нужно немедля создать мощный опорный пункт у Мелекесса для прикрытия Симбирска с востока.

— Вот в этом вопросе мы тоже единомышленники! — воскликнул Куйбышев. — Наш ревком намеревается перебраться именно в Мелекесс. И не в отдаленном будущем, а завтра же!..

От встречи с Тухачевским у него осталось чувство удовлетворения. Удивляла сугубо военная цепкость ума этого молодого человека. Словно бы он специально рожден для войны. И выдержка колоссальная. Когда успел всему научиться?

Куйбышев пытался представить себя в двадцать пять лет. Смог бы он командовать армией? Нет, наверное, не смог бы. Тогда он жил в Вологде, встречался с семьей Ульяновых, потом подался в Харьков к Бубнову... Прошло каких-нибудь пять лет... Нет в живых Марии Александровны, матери Ильича, не дожила до революции нескольких месяцев. Похоронили ее на Волковом кладбище. Мария Ильинична работает в «Правде». Анна Ильинична заведует отделом Охраны детства... Куйбышеву тридцать лет, а кажется, будто прожиты столетия. Он по-прежнему остается председателем Самарского ревкома, и мысли его там. Днем и ночью. Всегда. Он готов работать круглые сутки — только бы скорее создать 1‑ю армию!