Но хозяйка даже не улыбнулась.
— Он сказал, что разыскивает сына, Соколова Андрея. Он думает, что вы и есть его сын.
Валериан совсем оторопел, не веря в свою догадку.
— Папа!
Единым рывком поднялся по крутой деревянной лестнице, распахнул дверь в свою комнату и увидел отца.
— Родной ты мой... Родной ты мой... В каком ты виде! Исхудал — кожа да кости, — приговаривал Владимир Яковлевич, прижимая сына к груди. — Насилу тебя разыскал. Теперь буду жить с тобой, здесь... Не уйду, если даже будешь прогонять. Взял отпуск.
— Здесь?
— Да.
— Здесь нельзя, папа.
— Почему?
— Я на нелегальном положении и живу под чужой фамилией. Подполковник не может жить на чердаке в одной комнате с обыкновенным рабочим. Возможно, шпики уже заинтересовались, почему подполковник приехал на рабочую окраину.
Владимир Яковлевич резко поднялся со стула.
— Ты прав, мой дорогой! Мы не можем оставаться здесь ни минуты. Вот деньги, рассчитайся с хозяйкой, купи приличную одежду — и не мешкай. Выбирайся незаметно, а я пока побуду здесь. Черт бы побрал мою слепоту!.. Сегодня же вечером уедем в Каинск, куда мы перебрались всей семьей. Встретимся на Николаевском вокзале у кассы.
— Сегодня, папа, я не могу уехать. И завтра — тоже. У меня встреча. Очень важная.
— Хорошо. Сниму номер в гостинице, буду ждать столько, сколько потребуется. Согласен?
— Я не знаю, сколько потребуется. Вам лучше всего было бы вернуться в Каинск.
Но Владимир Яковлевич и слышать ничего не хотел.
— Я тебя не отпущу. — Он почти силой сунул Валериану в карман деньги. — Приоденься, а то глядеть на тебя горестно. Сын мой, сын... Если бы могла тебя видеть мама... У нее сердце разрывается.
— Папа, прошу вас... Я не могу вернуться. Это все равно что отказаться от самого себя. Папа, если вы не хотите погубить меня, нам лучше не встречаться. Нельзя.
Владимир Яковлевич опустил голову.
— Ладно, — наконец проговорил он. — Ты волен сам распоряжаться собой. И ты прав по-своему. Но не прогоняй меня сейчас. Я хочу побыть с тобой. Хоть немножко.
— Нельзя, папа. Я даже проводить вас не могу. Пусть считают, будто вы забрели сюда случайно... Разыскали однофамильца вашего сына. А теперь прошу вас: идите и не сердитесь...
Владимир Яковлевич тяжело поднялся, ноги не слушались, оперся на палку.
Он смотрел и смотрел на сына, сняв темные очки, вглядывался в его лицо, такое исхудавшее, прекрасное и дорогое. Ему казалось, что это их последняя встреча: он знал, что скоро умрет. Да, предсмертная тоска заставила его, больного, полуослепшего, отправиться в этот далекий, трудный путь. Увидеть... хоть в последний раз увидеть...
Он слабо обнял Валериана и беззвучно заплакал:
— Прощай, Воля...
Он не сказал ничего о жестокости жизни, не упрекал его больше, а сгорбившись, стал спускаться по крутой лестнице.
— Не надо, Воля. Не надо. Я сам. Береги себя.
...Когда на другой день приодетый, в хорошем костюме, но безмерно печальный Валериан встретился с Андреем Соколовым, тот его сначала не признал. А когда признал, не сдержал восторга:
— Эге! Да ты одет по последней парижской моде. Шикарный господин. Осанка, галстук, кепи...
— А ты бывал в Париже?
— Нет, не успел. Вместо меня в Париж поедешь ты! — выпалил он.
— Как понимать?
Соколов рассмеялся:
— А вот так: получай заграничный паспорт — и чтоб через два дня духу твоего не было в Петербурге. На связь с Владимиром Ильичем поедешь. Задание получишь завтра-послезавтра. Перед самым отъездом.
Это было уж чересчур. Валериан в полном изнеможении упал на скамейку. Он поедет к Ленину! И не в далеком будущем, а завтра-послезавтра. Заграничный паспорт!.. Поездка, о которой даже не смел мечтать. Он, разумеется, не знал и не мог пока знать, где находится Ленин. Но в этом ли суть? Соколов туманно намекнул, что Куйбышеву, возможно, придется отправиться к Максиму Горькому на Капри, а может быть, в Париж — в самый большой эмигрантский центр. Через день-два все прояснится. Главное — продержаться эти два дня... Продержаться. Со старой квартиры уходить не следует, чтобы не вызвать подозрения у полиции.
Заграничный паспорт... Вот он. На имя некого Георгия Петровича Макалинского. Студент отправляется в Германию, в Йену. Не все ли равно, куда он отправляется, этот студент? Лишь бы вырваться из Российской империи, укрыться от полицейских...
Завтра начнется новая жизнь, будут встречи с выдающимися революционерами, важные поручения от Центрального Комитета партии, он познакомится с Лениным...
Куйбышев мало задумывался над тем, на какие средства будет существовать там, не то в Женеве, не то в Лондоне, не то на Капри. Другие живут — и он проживет как-нибудь. А если говорить откровенно, то он и не собирался надолго оставаться за границей: получит важное задание — и в Россию!
Хозяину и хозяйке сказал, будто собирается проведать родных, в песчаный карьер не пошел, даже расчет брать не стал: мол, вернусь скоро! Уложил свое нехитрое имущество, состоящее в основном из книг, в чемодан.
Печаль от встречи с отцом все не проходила. Но по-другому нельзя... Никак нельзя. Бедный, бедный папа... И все же Валериан был счастлив. Чем бы все кончилось, если бы не эта невероятная встреча с Андреем Соколовым?.. Он, Куйбышев, внесен в розыскной по империи список, и рано или поздно жандармы добрались бы до него...
Он договорился встретиться с Андреем на Стрелке. Но когда на другой день спозаранку Соколов пришел к нему на квартиру, Валериан удивился и встревожился:
— Зачем ты пришел сюда? Небось хвост привел за собой? Разве так можно? Конспиратор...
Но Соколов не стал извиняться. Он был словно не в себе.
— Некогда по-другому! — быстро и резко сказал он. — Я пробирался с оглядкой, так что хвоста нет. Тут такое дело... — Он замялся, как-то странно, вроде бы тревожно поглядел на Валериана.
— Ну?..
— Решай, конечно, сам.
— Что решать-то? — Валериан начинал терять терпение.
— Затем и пришел. Времени у нас нет на разговоры: смерть стоит за плечами!
— У кого за плечами? У меня?
Соколов разозлился:
— Да нет же! Тут один наш товарищ... Его приговорили к смертной казни. Бежал. Сегодня приехал из Москвы и должен сегодня же, сейчас, пока не напали на след жандармы, исчезнуть. Мы никак не можем найти для него заграничный паспорт... Нет у нас пока другого!
Наконец-то Валериан начал понимать, зачем пришел Соколов, презрев всякую опасность и конспирацию.
Где-то тут неподалеку прячется бежавший из камеры смертников товарищ, приговоренный за участие в Декабрьском восстании пятого года в Москве к повешению, и каждая минута промедления грозит ему смертью... Это и есть невероятные повороты судьбы...
Прощай Женева!.. Валериан вынул из нагрудного кармана заграничный паспорт, повертел его, протянул Соколову:
— На! Поторопись... В Женеву поеду в другой раз.
Соколов бросился его обнимать. Даже прослезился.
— Да ты что? Ты что? — возмутился Валериан. — Выбирайся дворами... Встретимся вечером на Стрелке — все расскажешь.
Соколов ушел.
Куйбышев уселся на кровать, отшвырнул ногой чемодан. Опять без паспорта... Только бы не схватили Соколова. Только бы не схватили... Тогда все пропало.
Он осторожно выглянул в раскрытое чердачное окно, чтобы проследить за Соколовым, и обмер: во дворе их дома стоял полицейский и держал Андрея за плечо. У полицейского было большое мясистое лицо, Валериан хорошо его знал, да и полицейский Гаврилов его — тоже. Они каждый раз при встрече обменивались шутливыми приветствиями: Гаврилов грозил Валериану пальцем и щурил глаз, а Валериан делал ему козу. Сейчас Андрей что-то говорил полицейскому, но тот и не слушал его вовсе: он созывал свистком других полицейских.
Не мешкая, Куйбышев скатился с лестницы, выбежал во двор, с налета сильным рывком вклинился между полицейским и Андреем.
