— Если бы за каждую сказанную тобой неправду у тебя нос рос, ты бы им до края земли уже доставал.

— Ваше недоверие, мой богатый друг, больно ранит моё любящее сердце.

Генри продолжил сборы, пытаясь влезть в штаны так, чтобы не упасть и не облеваться.

— Запланировал что-нибудь конкретное? — спросил Блонди.

— Хм. Не знаю. Погуляем там, наверное. Не знаю...

— Эх ты, балбес. Нарви и подари ей букет полевых цветов, — посоветовал Блонди со своей лежанки.

— Зачем? — удивился Генри, — если ей нужны цветы, что она, сама не может их нарвать? Этих цветов полно кругом.

— Ну ты и балбес, — сказал Блонди. — Ничего ты не знаешь. Ей не сами цветы эти нужны, а твоё внимание? Понимаешь?

— Нет, не очень.

— Вот смотри. Разве король не может сам пойти на охоту, убить оленя, разделать его и зажарить себе на ужин? Может. Но он делает это сам? Нет, потому что у него есть целый штат слуг, которые всё делают за него, потому что нашего любимого короля надо оберегать и всячески показывать, как мы его ценим. Смекаешь, к чему я?

— Не очень.

— Потому что ты балбес, — в третий раз повторил Блонди. — Может твоя Жозефина и сама себе цветов нарвать, и сама из повозки выйти, и даже дверь открыть перед собой может сама. Но ей было бы приятно, если бы ты сделал это за неё. Подарил ей цветы, подал ей руку и открыл перед ней дверь, тем самым показав, как ты о ней заботишься. Потому что с любимой женщиной надо обращаться, как с королевой, теперь въехал?

— Более-менее.

— Вот и умничка. Теперь иди и не забудь мои мудрые наставления, а мне дай поспать уже, голова и без тебя раскалывается.

Прислушавшись к советам Блонди, Генри нарвал букетик, оправил куртку и отправился искать извозчика, решив появиться с наибольшим шиком.

— В «Мягкие лапки», любезный.

Извозчик угрюмо кивнул и хлопнул вожжами. Колёса заскрипели по дороге. Молчание надолго не затянулось.

— Вообще, у меня гильдия своя, — сказал извозчик, не оборачиваясь, — а развозом я так, для души занимаюсь.

— Рад за тебя, друг, — сказал Генри.

Мимо пролетела богатая карета с кортежем охраны. Извозчик скривил лицо так, будто съел самый кислый фрукт в мире.

— Сначала трон купят, потом власть. А то, что править надо уметь... Куда?! Придурок! С твоими мозгами деревней править надо! Идиот. Где они только золото берут? Тоже покупают, наверное. Страна рабов и пейзан. Восходит на трон худой, глядь, сидит кабан, рожа что жопа, еще меня учит, как жить, гад. Дорогу покажешь?

— Вон за тем домом, направо.

Повозка остановилась возле постоялого двора.

— Поори, а?- попросил Генри.

— Это когда тебя бык боднёт, сам поорёшь. С тебя медяк.

Генри сунул ему монету.

— Подождёшь тогда пять минут?

— Таких балбесов даже жрицы не ждут.

Генри с букетом спрыгнул с повозки и извозчик тут же укатил, чуть не задавив козу.

— Вежливость в наши времена редкий товар? — послышалось сзади.

Генри оглянулся. В дверях стояла Жозефина, скрестив руки на груди, и посмеивалась, глядя вслед повозке. Генри смутился, всё уже пошло как-то не по тому романтичному пути, который он рисовал у себя в голове. Пытаясь как-то выйти из положения, протянул девушке букет.

— Вот, это, того, тебе.

Она взяла цветы и присела в поклоне.

— Благодарю, милорд, неожиданно, но очень приятно. Что же привело вас в наши скорбные края?

— Кхм-кхм, думал, может, прогуляемся вдвоём немного?

Жозефина подняла глаза к небу, демонстративно изображая задумчивость.

— Что же, погода прекрасная, почему бы и нет?

Она взяла его под руку и они медленно пошли вдоль улицы. Генри мучительно соображал, что надо бы о чём-то поговорить, но ни одна тема для разговора на ум, как назло, не шла. Сгорая от неловкости за свою тупость, чувствуя себя непроходимым балбесом, он со всех сил напрягся, стараясь выдать хоть что-то. Тщетно.

— У меня для тебя подарок, — сказал он, запнувшись на этой фразе раз пять.

Он припомнил, что при первой их встрече он был куда более красноречивым, и терялся, в чём причина такого безбожного косноязычия сегодня. Генри протянул Жозефине самый крупный сапфир, выуженный утром из сундука. Да, это было не совсем правильно, подрезать самоцвет из их схрона, но он честно хотел рассказать друзьям о том, что уже взял часть своей доли. Честно, но потом.

— Очень красивый, — сказал Луиза, — спасибо. На самом деле весьма неожиданный подарок.

— Он настоящий.

— Настоящий сапфир? — она рассмеялась. — Вы слишком щедры, мой принц.

— Я же обещал, что за твою доброту ко мне, я возмещу тебе тысячекратно, — сказал Генри. — Камень в самом деле настоящий, так что, вот.

— Я сделаю кулон и буду носить его у самого сердца, — сказала она с улыбкой, в которой безошибочно читалось, что она думает по поводу его заявлений, насчёт реальности камня.

Снова повисла неловкая пауза, пока Генри тщетно перебирал в голове, о чём вообще можно поговорить.

— Я бы, наверное, не смог играть в театре, — промямлил он.

— Почему?

— Сложно это, думаю, изображать кого-то другого.

Жозефина улыбнулась и пожала плечами.

— Не сложнее, чем на серебряном руднике работать, в любом случае. Тут, конечно, есть свои нюансы. Надо различать театр высокий и театр низкий. Это две совершенно разные ипостаси и сложность их вообще несопоставима.

— Что это такое?

— Высокий театр рассказывает про бремя страстей человеческих. О любви и ненависти, о дружбе, предательстве. Раскрывает души людей реальных и вымышленных перед толпой зрителей, чтобы пусть и на короткий миг приятно потревожить их собственные души и увести мысли к чему-то высокому, достойному и благородному, заставив забыть о низменном.

— Что тогда такое «низкий театр»?

Жозефина изогнула бровь, призадумалась на минуту.

— Вот смотри. Отправился, например, наш славный маркиз Годфруа воевать с бьёрнцами, дабы нажить на этом денег и немного авторитета. Среди граждан Сен-Мари ходят самые разные слухи о том, что же там происходит. Начиная с «герцог от бабы своей сбежал», до «наши славные рыцари бьются с полчищами демонов в преисподней». Потом на это дело смотрит герцог Жофре, которому богатый и авторитетный Годфруа, как кость в горле, и он решает немного помочиться на авторитет Годфруа. Тогда он отваливает мешок золота труппе из трёх голых карликов и трёх толстяков, которые с помощью деревянных фаллосов и обнажённых ягодиц перед всем честным народом изображают, как бьёрнцы гоняют Годфруа. Потом Годфруа возвращается из похода, видит, что тут про него распространял Жофре, и объявляет ему войну, якобы за какую-то деревню. А чтобы людям было понятно, что здесь собственно происходит, Годфруа платит ещё золота тем же карликам и толстякам, которые теперь изображают, как солдаты маркиза гоняют деревянными фаллосами самого Жофре.

Жозефина вздохнула.

— Вот так и получается, что мы воспринимаем театр, как наш путь к чему-то чистому и вечному, но правят бал там голые карлики с деревянными фаллосами. Эй, ты чего замер?

Сердце Генри, кажется, перестало биться вовсе. На каждой стене вдоль улицы висели розыскные плакаты. И с каждого плаката на него смотрело плохо нарисованное, но всё же узнаваемое лицо Блонди.

«Разыскивается живым или мёртвым. Вор, убийца, грабитель, скотоложец, прелюбодей. Тридцать монет серебром за голову».

— Извини, — промямлил Генри, — мне надо уйти...

Опрометью он бросился назад. Генри летел так, что ноги почти не касались земли, а легкие разрывало от быстрого бега. Задыхаясь, ворвался в таверну.

— Где Блонди?!

Дядюшка Мак сидел за столом и кропотливо пересчитывал горстку монет раз за разом.

— Блонди? А, он того. Уволился и уехал.

— Уехал?! Уволился?! Что?!

— Ну да, говорит, всё, поеду, дядюшка Мак, искать лучшей жизни. Спасибо тебе за всё. Буду, говорит, тебе писать письма, такой ты хороший человек, говорит, дядя Мак.

Остолбеневший Генри переводил взгляд из одного угла трактира в другой, словно надеясь там увидеть Блонди, пока не остановился на кучке денег на столе. Тридцать монет серебром.