— Привет, папа.
— Здравствуй. Не был уверен, что это ты.
— Мы с Ольгой решили, что в следующий раз пойдет она. А сейчас, она так решила, мне нужнее. А еще она сказала, что потерпит, хоть и сильно скучает.
Он молчит. А я не отрываю глаз от его лица. Мне кажется, или у него дергается глаз. Я вроде ничего не сказал плохого.
— Она… Ольга много тебе рассказала?
— Про ваш договор, про деньги, только я заставил половину оставить. Они пригодятся ей и тебе.
— Вы вместе?
Удивил.
— С чего вдруг?
— Ты и раньше смотрел на нее с придыханием, а теперь она свободна. А она всегда тебя жалела. Она упрекала меня за тебя. Как могла, оберегала. И ты говоришь о ней не так, как раньше. Ты за все время ее по имени не назвал. Эта, твоя… Я не был уверен, что ты и помнишь, как ее зовут.
— Тогда меня давила жаба. А сейчас Ольга там — единственный близкий для меня человек.
— Даже представить не могу, что должно было произойти. Наверное, ради этого стоило сесть в тюрьму.
— Нет. Можно было найти менее радикальный способ.
— Какой?
— Вышвырнуть меня из дома без денег и твоей поддержки.
— Ты думаешь, я мог? Оля первая меня бы загрызла. Да и у меня рука не поднялась бы.
— А смотреть на меня того легче было?
— Нет. Ты сильно изменился. Что с тобой произошло?
— Ольга тоже так говорит. Много чего. Меня выгнали из универа. Я нашел работу. У меня есть любимая девушка. Я хожу в спортзал. Чем тебя еще удивить?
— Если в том же духе, удивляй. Кроме универа, все остальное для меня – шок. Но очень приятный шок. Меня очень давно никто приятно не удивлял. Пожалуй, последний раз… это была твоя мама.
— А можно узнать повод?
— Я узнал, что она беременна тобой.
Понимаю, что разговор мягко подвести к теме не получится.
— Почему не говорил, что болен?
— Я обследование прошел за три месяца до ареста. Не говорил даже Ольге. А тебе? Ты бы услышал тогда?
— Нет, наверное.
— Ты говоришь, у вас с Олей наладились отношения?
— Да. Она сейчас для меня самый близкий человек.
— Но ты говоришь, что у тебя другая девушка.
— Да. А Оля – она мне стала, как сестра. Она мой ангел-хранитель. Может, когда вы с ней поговорите, лучше поймешь. Я еще не понимаю сам много. Почему не хочешь лечиться?
— Даже по УДО я выйду через три года. Операцию нужно делать в течении полугода. Очень дорого. А самое печальное – при успешном результате мне будет отпущено два-три года жизни калеки. Ты можешь представить меня с мешком на привязи, как говорят, для отходов жизнедеятельности? Расскажи лучше про Ольгу. И про свою девушку. Ты никогда ни про кого так не говорил. Как ее зовут?
— Энжи. Вообще она Анжела, но ей и самой не нравится. Ангел или Энжи. Ангел она в игрушке сетевой, где мы работаем, а для меня она Энжи.
— Сколько ей?
— Восемнадцать, а по поведению иногда пять. — Смеюсь.
Он улыбается и смотрит на меня.
— Ты сильно изменился.
— Да что вы с Ольгой заладили? Может, я всегда был не тем парнем, которого хотели увидеть. Только мне удобнее и проще было соответствовать ожиданиям.
— Ты хочешь сказать, что я хотел, чтобы ты вырос таким…
— Договаривай. Гавнюком? Нет! Но тебе хотелось, чтобы у меня было все самое-самое, чтобы у меня было все, что я пожелаю, а вот как с этим обращаться, научить времени не хватило. Так?
— Пожалуй. А эта Энжи? Как она к тебе относится?
— Я не видел такого и не могу описать словами. Мы просто счастливы оба, когда рядом друг с другом. Знаешь, это… реально похоже на сказку.
— А Ольга?
— А Оля — друг, точно, как старшая сестра, она взяла под свою опеку и меня, и Энжи. Скажи, а ты давно знал, что она мне нравится?
— С самого начала. У нее всегда была свобода поступать, как она считала нужным. Наверное, тогда ты ей… не зашел, как ты говорил.
— Или она была в курсе, что я мудак и трепло и со мной не стоит связываться, так что и не рассматривала этот вариант. А кроме того, тогда она по крайней мере так могла поступить из уважения к тебе. Получается, ты знал и то, что я приставал к ней?
— Заметил царапину на лице и странную походку, а потом и отпечаток на щеке рассмотрел. У нее очень приметная рука, маленькая и узкая, но довольно сильная.
— Ты знаешь, что она тебя любит?
— Это пройдет. — Он постарался улыбнуться.
— А если нет?
— Я говорил тебе, я не смогу жить калекой, таская за собой мешок с фекалиями. И уж точно я не хочу жить таким рядом с ней. Я ей очень благодарен за последние месяцы. Но полюбить ее по-настоящему, наверное, не смогу.
Он замолчал. Я понял недосказанное им.
Глава 8. Сложности
Мы с Энжи стоим на пороге башни и ждем Ольгу. После нашего посещения ресторана мы виделись очень часто и Энжи в ней души не чаяла. И чем больше мы общались, тем, казалось, роднее они становятся. Ольга безбожно ее баловала, порой даже вопреки моему мнению. Но, должен признать, в каждом таком случае по результату я признавал ее правоту. Одним из таких случаев было превращение моей Золушки в блондинку. Я был против руками и ногами, Дэн меня поддерживал, но Ольга, выслушав страстное желание Энжи, внимательно посмотрела на нее и молча увела за руку. Вернула ее через часа четыре с красивой прической цвета солнца. Та пряталась за спиной Ольги, пока они не подошли почти вплотную. Я посмотрел на новый образ, на испуганные глаза и обнял ее со словами.
— Такую я тебя тоже люблю. — Глядя, как глаза начинают блестеть от набегающих слез, быстро добавил. — Ты так еще красивее.
— Правда? — Отвечать было не обязательно, мои объятия говорили за меня.
«Мама Оля», как все чаще ее называла Энжи, стояла рядом и лукаво улыбалась.
— Сереж, а мама Оля тебе не говорила, что у нее ребеночек начал стучаться?
— Нет. — Улыбаюсь. — Это как раз тот случай, как ты мечтала: ваши девчачьи секретики.
— А у тебя есть секретики?
Если б она знала, сколько у меня этих секретиков. От нее, от Дэна, от Ольги и даже от отца.И лишь некоторые секреты я делил с Ольгой. Она так и скрывала от отца свою беременность. Встретившись неделей позже с ним, она прорыдала потом у меня на руках большую часть ночи, уснув в бессилии, а я так и просидел до утра, боясь пошевелиться и ее потревожить. Не знаю, как получилось так, но ко мне Ольга относилась совершенно иначе, чем к Энжи. Если та была для нее «котенком» или «моей девочкой», в отношении меня Ольга вела себя на равных, иногда лишь по-доброму насмехаясь и поддразнивая. В ответ на мой вопрос наедине, зачем, однажды засмеялась:
— Да завидую я ей. Вам обоим завидую.
Наедине мы с ней оказывались часто, она запросто могла остаться у меня ночевать, если мы засиживались за разговорами. Говорили обо всем: об отце, об Энжи, о прошлом и будущем.
Однажды она притащила упаковку пива. На мой изумленный взгляд ответила, что ровно два года назад отец впервые заговорил с ней, так что можно этот день считать их днем знакомства.
— Ты ж не позволишь мамочке наотмечаться в одиночестве?
Я попробовал возмутиться, что ей вообще нельзя пить, она на меня слегка вызверилась.
— Мы поменялись ролями, и ты решил стать моим папочкой? Я уеду, и сама нажрусь гораздо сильнее. Так что, папочка, будешь мне помогать и контролировать.
Мы просидели очень долго в тот раз. Пиво сняло те немногие барьеры, что между нами оставались, она рассказывала о своей, как оказалось, порой весьма нелегкой жизни. Мы говорили на любые интимные темы. Ее вроде как шуточная попытка сесть мне на руки закончилась довольно жарким поцелуем. С трудом оторвавшись от меня, нетвердой походкой она подошла к холодильнику, достала кувшин и окатила меня ледяной водой.
— Так лучше?
Я кивнул. Остатки из кувшина она вылила на себя. А я разразился смехом. Она в полном непонимании уставилась на меня.
— Ты решила меня так успокоить? — еле проговорил я через хохот. — Посмотри в зеркало.