— Когда ты в последний раз спала полных шесть часов? — спросила она, читая мои мысли и язык тела одновременно. Прошла неделя с тех пор, когда у меня был полноценный шестичасовой сон. С тех пор как забрали Олли, я не могла спать больше двух часов за раз.

— У меня уже мозг кипит. Я не могу вспомнить, что было пять секунд назад.

— Иди в свою комнату и немного поспи, Мия. Оскар не может попасть в Долор. Он больше не сможет причинить тебе боль.

Четыре дня я раздумывала, зайти в кабинет Линча или нет. Каждый раз, расхаживая по комнате, я прокручивала в голове весь разговор — что бы я сказала и должна ли я принять «нет» в качестве ответа. У Линча было признание Оскара. Ему больше не нужен был Олли. Олли был невиновен. Почему Олли не было со мной в этот самый момент?

Было утро, а по утрам Линч всегда был в хорошем настроении. Не в приподнятом, но в хорошем. Мои ладони вспотели, а колени ослабли, когда я спускалась по широкой винтовой лестнице. Утром на первом этаже пахло по-другому. Запах был новым началом для миллиона возможностей, скрывающихся за стеклянной стеной, готовых к тому, что кто-то ее сломает. Свежий аромат был подобен вызову.

Ручка на двери его кабинета была холодной на ощупь, и я открыла ее после стука. Запах кофе мгновенно окутал мой язык и пробудил вкусовые рецепторы. Линч не подал никаких признаков того, что мое неожиданное появление удивило его, когда предложил мне сесть.

— Почему Олли до сих пор не освободили, когда мы оба знаем, что он этого не делал? — сразу же спросила я, как только села.

Подавив все эмоции на лице, Линч откинулся на спинку стула. Он уставился на меня потухшими глазами.

— Мисс Джетт, Вы не можете появляться здесь без предупреждения и требовать ответов.

— Я постучала, перед тем как войти. Почему Олли до сих пор в одиночной камере?

Линч посмотрел на свой сшитый на заказ костюм и расправил плечи, поправляя пиджак. Он, вероятно, думал, что это будет тяжелый день. Он поднял запястье и взглянул на часы. Да, Линч, еще слишком рано.

— Я не должен говорить Вам об этом. У Оливера случился… регресс во время заключения. Его выпустят, как только он будет готов к сотрудничеству и согласится вернуться к своему плану лечения, принимая назначенные лекарства.

Мы говорили об одном и том же Олли? Олли не стал бы рисковать.

— Что он сделал?

— Я не имею права говорить. — Его голос был резким. Он уже закончил этот разговор. У него были другие неотложные дела, о которых нужно было позаботиться. Олли не входил в их число, но моим важным вопросом был Олли.

— Пожалуйста, позвольте мне увидеть его. Я могу достучаться до него. Он послушает меня. — Он и так сказал слишком много, и теперь я перегибала палку. Воздух вокруг меня изменился. Он становился все гуще, и в мое горло проникало слишком много кислорода.

Декан усмехнулся, как будто моя просьба была слишком нахальной. Хотя он и усмехнулся, это было только потому, что мои слова были абсурдом, и напряжение внезапно усилилось.

— Ни в коем случае.

— Линч, при всем моем уважении, это исправительное учреждение, предназначенное для того, чтобы помогать людям, а не ломать их еще больше. Теперь Вы изолировали его, когда он не сделал ничего плохого, запихнули его на неделю в одиночную камеру, и теперь он, вероятно, напуган и злится, потому что чувствует, что все против него.

Линч, его мать, его брат и Айзек — все должны были быть на его стороне, и каждый из них подвел его. Олли должен был знать, что Я не подведу его. Я была на его стороне. Он был не один.

— Извините меня, мисс Джетт, но он никоим образом не невиновен в этом, как и Вы. Возможно, он никого не насиловал и не подсыпал наркотики, но он нарушил не одно правило.

Линч был прав. Мы нарушили правила.

— Я понимаю. Правда понимаю. Но если бы Вы могли просто позволить мне увидеть его, я могла бы поговорить с ним, убедить его принять лекарства, он смог бы выйти и вернуться к своей обычной жизни. Пожалуйста. Дайте мне пять минут наедине с ним.

Линч уставился на меня долгим тяжелым взглядом. Я затаила дыхание, когда он встал со стула и направился к двери. Я закрыла глаза, ожидая его отказа.

— Что ж, пойдёмте.

Мы прошли по коридору и спустились по лестнице в подвал — еще один контрольно-пропускной пункт службы безопасности. Я уже была здесь однажды. Тут было тихо и мрачно. По обе стороны коридора было по три комнаты. По опыту я знала, что эти комнаты были пустые. Стены обиты войлоком, почти как в моей комнате, и в них не было ни окна, ни кровати, ничего. Комнаты были предназначены для того, чтобы сломить и заставить подчиниться.

Олли был создан не для того, чтобы быть сломленным — он был создан, чтобы ярко гореть.

Линч остановился перед одной из дверей.

— Пять минут, — заявил он, не глядя на меня, затем отступил назад, чтобы охранник отпер дверь.

После того, как дверь открылась, мое сердце тут же упало. Олли сидел на полу в углу, согнув свои длинные ноги в коленях. Его голова висела на скрещенных руках, и я не могла видеть его лица. Когда дверь за мной закрылась, он поднял голову, и все его лицо изменилось, когда он увидел меня. Сначала это был взгляд отрицания, как будто его разум играл с ним злую шутку. Комок в его горле сдвинулся, когда он сглотнул, а затем он прерывисто выдохнул.

— Олли?

Все его тело отреагировало на мой голос, и его плечи затряслись. Он зажмурился, и мое сердце снова разбилось от его вида. Внезапно он ущипнул себя за переносицу, когда потекли слезы.

Я рухнула перед ним на колени, схватив его за ноги. Олли был совершенно разбит, и ему было стыдно, он закрыл лицо руками и опустил голову в беззвучном плаче. Он был обессилен, лишенный всего. Опустошен. Олли достиг своего самого дна, и я никогда ничего так не хотела, как поменяться с ним местами.

Он никогда не готовил меня к таким слезам. Они были ошеломляющие, когда видишь, как тот, кого ты любишь, несет в себе столько невыносимой боли.

— Я прямо здесь, — выдавила я сквозь подступающие слезы. Я боялась прикоснуться к нему, но не могла заставить себя не делать этого. Я схватила его за волосы, и он уткнулся головой мне в шею.

— В моем сердце никогда не было столько ненависти, — это были его первые слова. Он отстранился, и его глаза были затуманены, а длинные ресницы намокли от слез. Его подбородок задрожал. — Я так зол, и я блядь схожу с ума. Я хочу убить его, Мия. — Дыхание Олли сбилось, когда он попытался взять себя в руки. — Я не знаю, что я наделал. Что во мне такого, что другие, так сильно ненавидят? Все, что я делал, это пытался поступить правильно, убедиться, что все были счастливы, а взамен я получаю это, — он вскинул ладони в воздух, — загнанный в чертов угол и ненавидимый всеми. — Он отвернул голову, не желая, чтобы я видела его таким. Его щеки надулись, когда прерывистое дыхание сорвалось с его губ. — И теперь я даже ненавижу себя за то, что он сделал с тобой.

Слова казались такими чужими из его уст.

— Посмотри на меня, — умоляла я, и Олли покачал головой. Я схватила его за лицо, чтобы заставить его посмотреть на меня. — Я так сильно люблю тебя. Отдай мне свою ненависть, позволь мне нести все это за тебя, потому что у меня достаточно любви, чтобы разделить с тобой твое бремя. Ее так много, и никто не может ничего сделать, чтобы уменьшить его размер. Я прямо здесь, Олли. Тебе больше не нужно быть сильным. Тебе нужно только держаться, хорошо?

Едва заметная морщинка между бровями Олли углубилась.

— Он изнасиловал тебя! — крикнул он шепотом. — Он стоял прямо там и хвастался этим, желая, чтобы я услышал каждое чертово слово.

— Нет, Олли. Он не насиловал меня. У него не было шанса. Он ударил меня. У меня было сотрясение мозга. Но меня не насиловали.

Его глаза на мгновение остановились на мне, когда я произнесла эти слова, а затем он выдохнул. Его некогда ослабленное тело напряглось.