Об окончании антракта возвестил гонг, и последние, задержавшиеся в буфете зрители, спешили занять свои места под медленно гаснущими огнями люстр.

Спектакль продолжился арией ревности, которую неплохо исполнила артистка, игравшая любовницу Масты. Она носилась по сцене подобно фурии с разметавшимися чёрными волосами, заламывала руки, сетовала, угрожала убить себя и Масту, обещала страшные кары богов, уготованные человеку, осмелившемуся отдать своё сердце холодной деревяшке. Художник же ломал голову, каким образом вдохнуть жизнь в свою статую. Наконец, Маста находит решение: он под полную надежды арию отправляется в горы, в храм богини любви, чтобы там вымолить искру жизни для своей безжизненной возлюбленной.

Сменились декорации, и пройдя двенадцать ритуальных ворот, Маста входит в храм. Там он горячо молит богиню исполнить его желание. Пение Эйдо Финчи достигло небывалых высот, голос его лился в самое сердце, от его жарких слов любви слёзы сами наворачивались на глаза. Богиня снизошла до просьбы художника.

Эффект созданного магией сияния над храмом возвестил о явлении богини, величественная фигура которой возникла в дыму и россыпи золотистых искр. Пела богиню любви статная женщина средних лет в богато расшитом золотыми нитями наряде. Она посоветовала художнику обратиться к волшебникам, которые своим колдовством прекраснейшим образом умеют оживлять предметы, а не беспокоить высшие божества по разным пустякам. Художник, заламывая от отчаяния руки, возразил, что ему не нужна пустая кукла, в которой колдуны взрастили некое подобие жизни, он мечтает о превращении деревянной статуи в настоящего человека.

Богиня задумалась, выдерживая паузу, во время которой смолк оркестр, лишь треньканье э́рху изображало звук священного бамбукового фонтанчика, символизирующего скоротечность времени. Затем она запела, она пела о том, что любое желание, исполняемое божеством, должно быть оплачено, и грозно вопрошала, готов ли Маста заплатить соответствующую цену?

Маста ответил целой арией, в которой клятвенно заверял, что не существует ни на этом, ни на том свете цены, которую он бы не отдал за свою любовь. Богиня расхохоталась и назвала то, чем Масте придётся пожертвовать: она заберёт его зрение. Ведь он – художник, а следовательно, зрение – самое важное для него чувство. Маста ответил, что готов и ни на секунду не пожалеет об этом обмене.

Снова последовали магические эффекты, стройные балерины, изображающие лесных нимф, закружились в немыслимо сложных пируэтах вокруг художника, а когда рассеялся дым и разбежались девушки, Маста на коленях стоял перед богиней, а вместо глаз на его прекрасном лице чернели пустые провалы глазниц. Видимо, жестокосердная богиня забрала зрение вместе с глазами. Потом последовала её ария с запретом приближаться и прикасаться к статуе до первых лучей солнца. Поцелуй восходящего светила вдохнёт жизнь, и бездушный кусок дерева обратится в человека.

Рика с интересом следила за происходящим на сцене, а краем глаза заметила унылое вытянувшееся лицо Вилохэда, которому вместо того, чтобы наслаждаться прекрасной музыкой и виртуозным пением, пришлось развлекать монарха, абсолютно равнодушного к опере. До её слуха долетали лишь отдельные слова, среди которых были «кланы», «субсидии», «префектуры». Отец Вила как-то с удовольствием заметил, что из всех древесно-рождённых только его величество способен часами обсуждать политику и получать от этого удовольствие.

На сцене тем временем события продолжали развиваться своим чередом. Оказалось, что черноволосая любовница, пенявшая Масте на его неприспособленность, заподозрила неладное и подслушала весь разговор с богиней в горном храме. И в голове женщины, которой грозило скорое расставание с возлюбленным, созрел коварный план. Она, памятуя о запрете для Масты прикасаться к статуе до первых лучей солнца, обогнала слепого художника и выкрала статую. В глубине леса женщина предала статую огню и сплясала ужасающий, исполненный торжества танец под дружный хор лесных чудищ, составивших ей компанию в этом деле. Когда от деревянной красавицы не осталось и следа (чародейка отметила, что иллюзия огня вышла на славу, зрители передних рядов даже инстинктивно отшатнулись от бушевавшего на сцене пламени), коварная возвратилась в дом художника скинула одежду, распустила свои длинные волосы и на рассвете заняла место в углу, приняв позу точь-в-точь, как сожжённая статуя.

Светловолосый Эйдо Финчи проникновенно пел о том, что никогда в жизни не ждал восхода солнца с таким трепетом. Он доверительно поведал зрителям, какой ему видится будущая счастливая жизнь с идеальной женщиной, что он создал своими собственными руками; гадал, что у неё будет за характер, какая еда придётся ей по вкусу. Даже имя придумал. «Я стану звать тебя Ао́й, — пел слепой мастер, — в имени этом слились воедино и зелень весны, и надежда на счастье!» Тем временем по сцене полз кругляш света от прожектора, который изображал первый луч восходящего солнца. Когда он попал на лицо Масты, оркестр грянул победную мелодию, а художник, протанцевав по сцене несколько балетных па, замер возле своей бывшей возлюбленной, продолжающей изображать статую.

Краткая неслышная молитва, объятия, и уста артистов слились в весьма натуралистичном поцелуе. Женщина начала исступлённо гладить художника по плечам, ерошить вьющиеся волосы и осыпать его целым дождём страстных поцелуев. Театр наполнили звуки нежной мелодии, только большой барабан отбивал глухой ритм всё учащающихся ударов сердца. Вдруг всё смолкло. Художник с силой отшвырнул от себя женщину, из его горла вырвался стон боли. Оркестр заиграл исполненную горечи мелодию, с солирующим гобоем, которому вторил искристый тенор Масты, певшего о предательстве и тщетной попытке обмана. Он с горьким смешком вопрошал рыдающую на сцене обманщицу:

— Уже ли ты реально полагала, что для моей любви нужны глаза? О милой говорят прикосновенья, её дыхание, тела красота. Ты сердце обмануть моё не в силах и никогда мне не заменишь милой!

Маста под тревожные всхлипывающие звуки флейт кинулся ощупывать комнату в попытке найти возлюбленную, которую должна была оживить богиня любви. Но поиски эти оказались напрасными. Тогда слепой художник рывком поднял женщину, продолжавшую сидеть на полу, и вопросил: «Где статуя?»

Громкие театральные рыдания перешли в не менее громкий смех, сменившийся откровенных хохотом.

— Статуя? – чуть хрипловатое контральто певицы прекрасно оттеняло высокие ноты Масты, — ты, действительно, жаждешь узнать, где она?

Они пели дуэтом. Вопросы — насмешки – вопросы, сожаление, беспокойство, — насмешки. Дуэт артистов кружил по сцене в красивом танце. Женщина дразнила и ускользала, а мужчина, изображая неловкие движения недавно ослепшего человека, пытался поймать насмешницу, но та всякий раз уворачивалась от него с жестоким смехом. Наконец, Маста поймал её и потребовал объяснений.

Гибким, текучим движением женщина вывернулась из его рук и под рваный ритм резкой мелодии со смехом рассказала, как горела статуя в ночном костре, как радостно танцевала вокруг жуткая лесная нечисть, как они отнесли и выбросили пепел в горную речку, чтобы ни единой крупинки не осталось до восхода утреннего светила.

Затем настроение музыки резко изменилось, женщина упала на колени, и начала умолять продолжать любить её – женщину из плоти и крови, а не холодную деревяшку.

Художник с отвращением отвергает бывшую возлюбленную, она закрывает лицо руками, и её чёрные длинные волосы окутывают её, словно плащ. Ослепший и ослеплённый горем художник выходит на авансцену и начинает петь. Он сначала пел акапелла о своей беспросветной тоске, предательстве и любви, и постепенно к его великолепному голосу начали по одному присоединяться разные инструменты. От мелодии замирало сердце, перехватывало дыхание, настолько был силён эмоциональный посыл этой арии. Её кульминацией стало решение уйти из жизни, которая без любимой женщины и без зрения не имела для художника никакой ценности.