В театре было непривычно тихо. Оказалось, что большинство актёров ещё не собрались.

— К десяти приходят, — объяснил всё тот же вездесущий администратор, утирая пот со лба. Вчера в Кленфилд заглянуло настоящее предлетнее тепло, и полненький Сайн уже начинал испытывать неудобства от духоты, — сначала класс, а то как же? – вопрошал он неведомую публику, — у нас без этого никак. Балетные разминаются, оперные распеваются. В драмтруппе посвободнее режим, да и то, доложу я вам, они распустились до невозможности: у них тоже сценическое движение, танец. А они, — невнятный кивок куда-то назад, где, по его мнению, должна была находится описываемая труппа, — недовольны. Одна фифа знаете, что мне заявила намедни? Мол, десять часов – слишком раннее время, она, видите ли, отдохнуть и выспаться не успевает. Видали?

Вил пробормотал какое-то общее замечание о несносных подчинённых, совершено утративших берега, и перешёл на свой доверительно-дружеский тон, перед которым мало кто мог устоять.

— Да кому интересны артисты, если нас почтил вниманием такой осведомлённый и разносторонний человек, как вы, многоуважаемый господин Сайн! Уверен, в театре невозможно спрятать что-либо то вашего бдительного взгляда и проницательного ума, — они неспешно шли по коридору, и администратор довольно кивал каждому комплименту, — тут такое дело. Версия самоубийства вашей звезды не подтверждается.

— Как так? – изумился собеседник.

— А вот так, — развёл руками коррехидор, — мы тщательно всё проверили, и никаких доказательств самостоятельного ухода из жизни Эйдо Финчи не обнаружили. А уж мы старались, можете мне поверить.

— И что ж теперь выходит, — Сайн снова утёр лоб батистовым платком, — убийство?!

Последнее слово было произнесено театральным шёпотом.

Вилохэд со значением кивнул.

— Только об этом пока никому не говорите. Лишняя информация может спугнуть убийцу.

— Что вы, что вы, — замахал руками администратор, — от меня и единого намёка не просочится.

— Вот и отлично, иного от вас я и не ожидал. Посвятите нас в личную жизнь вашего солиста. Ведь не может же такого быть, чтобы красивый, молодой, знаменитый мужчина ни с кем не встречался?

— Финчи-то? – к чему-то переспросил Сайн, — встречался, ещё как встречался. Они ж вместе в театр поступили.

Рика не поверила своим ушам: красавец-солист и мелкая косоротая костюмерша!

— Говорили: первая любовь, и все дела, — продолжал администратор, — я деталей не знаю, вам лучше её брата спросить. У нас в драматической труппе служит До́нни Да́ру –старший брат Арички. Пойдёмте, я проведу вас коротким путём.

Крыло, где находилась драматическая сцена, являлась зеркальным отражением оперной части: то же помпезное святилище Гозёками и незаметно разбросанные камданчики его представителя, та же обстановка и пробуждающаяся к жизни суета предрепетиционного периода. Ряды гримёрок с номерами и какими-то ещё непонятными чародейке наклейками: звёздочки, клубнички, пончики. Может, они указывали на ранг обитателя в театральной иерархии, а, может, висели просто так, для украшения. Сайн уверенно подвёл своих спутников к крайней двери, на которой возле номера 9 красовался огурец в шляпе со зверским оскалом забавной зелёной рожицы, и постучал.

В семействе Дару вся привлекательность досталась старшему брату. Если бы чародейке не было доподлинно известно, что открывший им дверь широкоплечий брюнет с выразительными складками возле улыбчивого рта, единокровный брат невзрачной костюмерши, она ни за что не сочла бы их даже родственниками. Общими, пожалуй, у них были только глаза, довольно большие, чуточку близко посаженные, но выразительные.

— Чем обязан? – избыточно, по-артистически, изогнул бровь артист, — господин Сайн! Какими судьбами во враждебном лагере? Шпионить или по делу?

— Не паясничайте, Дару, — скривился администратор, — тут к вам господа офицеры из Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя. Так что ведите себя соответствующе, не позорьте театр. Мы-то к вашим дурацким шуточкам привычные, а вот для древесно-рождённого лорда они как бы обезьяньими ужимками не показались.

Тон Сайна напомнил Рике тон учителя, который, без сомнения, любит своих оболтусов, но не желает ударить в грязь лицом перед высокими гостями.

Администратор по всем правилам представил коррехидора и чародейку, сделал напоследок «страшные» глаза артисту и покинул их, сославшись на «огроменную кучу дел, кои непременно требуют его немедленного и всестороннего вмешательства».

Коррехидор занял единственный стул, Рика встала возле него, как на старых магографиях, Дару огляделся, скинул обильно расшитый камзол с табурета и предложил чародейке. Та отказалась.

— Тогда, с вашего позволения, милорд, я тоже присяду. В ногах правды нет, говаривают в местах, откуда я родом.

— Сидите, — разрешил Вил, — мы расследуем смерть Эйдо Финчи. Хотелось бы знать о том, что связывало вас и вашу сестру с этим человеком.

— Очень даже многое связывало, — Дару закинул ногу на ногу и обхватил колено сцепленными руками, — с чего бы начать? Мы жили по соседству в небольшом городке под названием Итимо́ри. Ничего особенного: храм, школа, пяток лавок, две пивные – и всё. Жили на одной улице, дружили с самого детства. Эйчик с моей сестрой в одном классе учился. Я-то на целых четыре года старше. Уехал в Кленфилд, поступил в труппу. Свезло уж мне, или правда талант в провинциальном парнишке разглядели, не знаю. Только вот результат налицо, — он с гордостью окинул взором свою гримёрную, где на подоконнике увядали цветы большого, дорогого букета, — не то, чтобы на первых ролях, но и не «кушать подано».

Он замолчал.

— А Эйдо? – спросил коррехидор, — это ведь вы помогли ему устроиться в театр?

— В нашем ремесле как? – артист улыбнулся, демонстрируя крупные, ровные зубы, — без протекции, знакомств, связей – ни-ку-да. Далёкий от театрального сообщества гражданин даже отдалённо не представляет, сколько талантов не получили признания, сколько жизней были загублены маленькими, ничтожными ролями.

— Неужели исполнение второстепенных ролей оказывает столь губительное влияние на здоровье? – не без иронии поинтересовалась Рика. Брат Дару понравился ей ещё меньше сестры: типичный разбиватель женских сердец: развязный, самоуверенный, считающий, что любое его слово будут ловить с отрытым от восторга ртом.

— Что вы, госпожа коронер, — он улыбнулся с некоторым превосходством, обращением подчеркнув при этом, что даже не пытался запоминать её имя и фамилию, только должность, — не стоит понимать буквально фигуральные выражения. Естественно, не существует ролей, которые оказывают пагубное влияние на здоровье, хотя, после того, что учудил Эйчик, я начинаю сомневаться в сей непреложной истине. Я же имел в виду особенность таланта чахнуть без возможности в полной мере проявить себя. А вот этой самой возможности и бывают лишены актёры, застрявшие навечно в маленьких, неинтересных и незначительных ролях. От этого начинается пьянство, различные глупые выходки, а порой и наркотики.

— Но ведь у Финчи всё было в порядке, — прервал сентенцию об актёрах-неудачниках Вил, — солист, звезда. Его талант был признан и обласкан, как дирекцией театра, так и зрителями. Его самоубийство не вызвало у вас никаких подозрений? – коррехидор решил до поры-до времени воздержаться от озвучивания их рабочей версии.

— Вызвало. Ещё как вызвало, — горячо откликнулся Дару, — Ари весь вечер проплакала, а потом мы почти до утра не спали, всё прикидывали, по какой-такой причине Эйчик свёл счёты с жизнью.

— Вы живёте вместе с сестрой? – спросил коррехидор.

— И к каким выводам пришли? – почти одновременно с ним спросила чародейка.

Донни Дару перевёл взгляд с одного вопрошающего на другую, и решил дать ответ в очерёдности задаваемых вопросов.

— Нет, я не живу в квартире со своей сестрой. Мы оба – взрослые самостоятельные люди, и у нас есть личная жизнь. Это я объясняю так, на всякий случай, дабы никаких пошлых мыслей у вас не возникало. В тот вечер Арика была в ужасающем состоянии: беспрерывно плакала, и повторяла, что во всём виновата она.