Сотрудники маленького полевого отряда с утра примчались в Институт, и во второй половине дня уже всё снаряжение было тщательно упаковано. Женя распрощалась с ребятами до завтра и поспешила в бухгалтерию за деньгами. Аккуратно сложив их вместе с командировочными удостоверениями и паспортами своих сотрудников в полевую сумку, она туда же отправила секретную топооснову и геологическую карту, а также многочисленные бланки и документы, затем засунула её в рюкзак, положила сверху болотные сапоги и штормовой костюм, и вышла из института. Забросив полупустой рюкзак на одно плечо, она неторопливо побрела в сторону Чистопрудного бульвара, вспоминая и анализируя все свои действия по сбору в поле: не забыть бы что-нибудь важное! Едва Женя перешла трамвайную линию и шагнула на бульвар, как из-за памятника Грибоедову неожиданно выскочил Гриша и, перехватив у неё рюкзак, положил туда и свою сумку:

– А я тебя здесь давно жду, – тихо сказал он, заглядывая ей в глаза.

– Здесь!? Ну, ты прямо читаешь мои мысли, которых ещё и нет: я сама толком не знала, куда и как пойду.

– А я про тебя всё на расстоянии чувствую.

– Тоже мне, Вольф Мессинг нашёлся! – хмыкнула Женя.

– Да нет, просто друг детства, у которого есть свои особые права, в том числе, всё прощать и понимать. Надеюсь, это взаимно? Да и не пройдёшь ты перед отъездом мимо Чистых прудов, я тебя знаю. Женечка, пожалуйста, давай зайдем в кафе, посидим, поболтаем, вспомним старое. Ведь может так случиться, что мы много лет не увидимся, и это мы, почти не расстававшиеся чуть ли не от рождения.

– Давно это было, Гришенька… Нет, не получится, к сожалению, во-первых, меня дома ждут, а во-вторых, я с рюкзаком, неудобно, а сдать его не могу: там документы и деньги, да и раздевалки-то уже не работают – лето на носу…

– Рюкзак твой мы, конечно же, с собой возьмём, никто в кафе ничего не скажет, с тётей Ланой я договорился, а муж твой сегодня задерживается – у него важная встреча в каком-то там посольстве.

– Уже и к моей маме успел подлизаться, ну ты даёшь! Вообще-то, я за чужой счёт не хожу, а с деньгами у меня не ахти, не считая экспедиционных, но в них влезть не могу, они не мои…

– У меня деньги есть, но от этого нелегче. Представляешь, друг детства, да к тому же ещё и прелестная девушка, настолько не уважает меня, что не хочет принять приглашение на ужин! Я что, не мужчина? Или мы немцы, где каждый сам за себя платит!?

– Ладно, идем, речистый, уломал на раз. Ох, уж эти мне друзья детства, которым не откажешь! Только ты с моим рюкзаком будь повнимательнее. Или нет, отдай его лучше мне.

– Девушка пойдет с рюкзаком, а я рядом налегке, так? Не волнуйся, Женька, погибать буду, а рюкзак спасу.

– Болтун!

– Кроме того, там уже лежит ценнейший подарок тебе на день рождения. Пожалуйста, возьми его в поле, и, когда будете отмечать, вспомни меня добрым словом, я почувствую это, и моя жизнь станет немножко лучше.

Женя тут же влезла в рюкзак, висевший на плече у Гриши, и увидела там бутылку коктебельской мадеры. Она радостно всплеснула руками и с восторженной благодарностью чмокнула его в щечку:

– И когда ты только успел положить её в рюкзак! Я и не заметила… Какой же ты всё-таки хитрый еврей, Гриша! И очень внимательный, большое спасибо, в Москве её не купишь, да и в Крыму не везде. Знаешь, давай сначала зайдём в наш любимый меншиковский храм, не возражаешь?

Они вышли с бульвара, пересекли трамвайную линию и зашагали неторопливо по пустынному переулочку, и тут Женя заметила, как какой-то человек следует за ними, а ведь у неё в рюкзаке все полевые деньги. Она замедлила шаг, затем вообще стала еле передвигать ноги, человек также пошёл медленнее, и, в конце концов, вынужденно приблизился к ним, Женя тут же резко развернулась в его сторону, повернув и Гришу, которого крепко держала под руку. Они чуть не столкнулись с этим типом лицом к лицу. Увлечённый только девушкой, Гриша удивленно посмотрел на неё и вскрикнул:

– Ты что?

– Да ничего, просто хочу пропустить этого молодого человека.

И она пристально и с вызовом посмотрела на прохожего, внимательно рассматривая его смущенное лицо. Парню ничего не оставалось, как пройти мимо них. Женя смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, и только затем вошла в храм, покрыв свою белокурую головку пёстрым шарфиком, красовавшимся ранее у неё на груди. Службы еще не было, свет в почти пустой церкви был частично притушен. Они купили по свечке и поставили их у иконы Николая Угодника, покровителя путешественников, постояли немножко под куполом храма у иконостаса, помолились и тихо вышли, на пороге остановились и ещё раз перекрестились перед надвратной иконой Спасителя. Попросив Гришу подождать её, Женя вернулась в храм, и через минуту вышла и протянула ему маленькую дорожную иконку с Николаем Чудотворцем. Внимательно оглядевшись по сторонам, она подхватила Гришу под руку и они зашагали к кафе-«стекляшке», стоявшему на берегу Чистых прудах, прошли его насквозь, и вышли на почти пустую веранду. Уютно устроившись за одним из столиков, они стали рассматривать пары белых и чёрных лебедей, плавно рассекающих воду. Гриша хотел было спросить Женю, что на неё нашло: опять в шпионов играет, как в детстве, но тут подошёл официант, и он сделал заказ: Гриша прекрасно знал вкус своей спутницы, а она не возражала. На столе появилась любимая Женей бутылка хереса, которую официант ловко раскрыл и наполнил им высокие бокалы, и тарелка с кусочками элитных сыров. Завязалась неторопливая беседа.

Покручивая ножку бокала с вином, Гриша рассказал, что уезжает с Виктором в Бостон, где первоначально будет работать на него, ведь это Пасикиса пригласили в университете. Пока поедут временно, а там видно будет.

– Понятно, я так и думала, только ничто не бывает так постоянно, как временное. Будешь делать этой крысе деньги и научное имя, а он тебе – отстегивать понемножку, чтобы с голоду не помер.

– Не преувеличивай. Вот если бы ты поехала с нами…

– Нет у меня ни желания, ни возможностей, ни связей, ни еврейской крови. Так что не надо зря болтать.

– Ну, у меня тоже не такие возможности, как у Пасикиса, но попробовать хочется, без него вообще бы ничего не удалось.

– А ты уверен, что с ним удастся? Он тебя с потрохами продаст, и не один раз, поверь мне.

Гриша вздохнул, отвёл глаза в сторону, а потом тихо произнёс:

– Мы с тобой давно не болтали по душам, Женечка. Ты ничего не знаешь, но, увы, во многом права. Я действительно в западне. Моя благоверная назанимала у Виктора денег, ведь она его племянница, а я должен отдавать неизвестно из чего. Они давно меня доставали, требуя, чтобы я поехал с ним в Бостон. Кандидатская для меня теперь вообще недоступна, ведь он включил мою работу в свою докторскую диссертацию, и теперь мне не с чем защищаться. А новый материал, сама понимаешь, сейчас не соберёшь.

– Вот сволочь! Ведь он и так мог использовать его в своей работе после твоей защиты, и это было бы ему только в плюс. Мол, подготовил учёного.

– В его докторской из оригинального материала только и есть, что мои разработки и подсчёты, остальное – общие слова да выводы на основе опять-таки моей же работы.

– Аааа, вот почему он как-то «втихую» в Казани защищался… Здесь бы это не прошла.

– В Казани у него какая-то мощная лапа, вот он туда и рванул. Жень, знаешь, Пасикис заявил, что Изя мне не родной отец, и у меня без него не будет возможности уехать по еврейским каналам.

– Глупость какая! Откуда он это знает? Я, например, никогда не слышала ничего подобного, а ведь наши родители дружили много лет. Кстати, хочешь, спрошу у них?

– Не надо, для меня он в любом случае был отцом, да и фамилию я его ношу. Если бы они не погибли, всё было бы иначе.

Гриша немножко помолчал, а потом добавил:

– Знаешь, а родители отца нас с мамой не признавали, может, потому, что я действительно им не родной? Собственно, они и до сих пор не хотят меня знать. Не странно ли?