— Вот они.

Блеск повторился.

— Что такое? — удивилась Донна, подойдя. Сощурившись, она взглянула в ту же сторону. — Ничего.

— Я вижу. Прячьтесь за стены. Там чужак.

Женщины подхватили сумки, что ещё оставались снаружи, и поспешно утащили в укрытие. Братья поспешно оделись и тоже ушли под прикрытие стен. Внутри теперь было просторнее, сломанные доски сложили вдоль стен, а кое-где и прибили к ним, укрепив стены под окнами и в углах.

— Благодарю вас, — сказал Маглор очень серьезно, оглядев поочередно уже не троих, а всех пятерых.

— Это меньшее, что мы можем сделать, — отозвалась Донна грустно. — Что там было? Как ты понял про чужака?

— Младшие подали сигнал отражением солнца от клинка.

— Ничего не видела.

— Мы видели. Ждём.

Недоумевая, женщины подчинились, и прошло ещё некоторое время, но вот на переломе склона дальнего конца долины возник всадник, которого разглядели уже все. Настороженно озираясь, он спустился по тропе в долину и остановился, осматриваясь. Он был далеко и от дома, и от скал, где прятались Младшие, и ещё можно было надеяться, что он уйдет, не заметив восстановленную ограду — в конце концов, это был человек с несовершенной памятью, и смотрел он издалека. Некоторое время всадник разглядывал долину и постройку; солнце светило ему прямо в лицо, прикрытое полями шляпы, и тоже мешало разглядеть перемены. Но он не уходил. Вместо этого пришелец направлял лошадь то вперёд, то назад по долине, осматриваясь и словно бы что-то выискивая на земле.

Из окна на всадника посмотрело дуло Спрингфилда Донны.

— Далековато уже. Промахнусь или не добью, — сказала она. — Шарпс мог бы достать.

Маэдрос молча достал из чехла свой карабин и зарядил. Если всадник просто уедет, они выиграют ещё немного времени, но если нет...

Он приложил Шарпс к плечу и прицелился.

Живая цель, как в прежние времена, танцевала вокруг прицела, уходя то в одну, то в другую сторону — совсем не как неподвижный кактус, жертва учебных выстрелов Маэдроса.

Всадник остановился. Вгляделся в пыльную землю в стороне от себя, в стороне от тропы. Потом привстал и посмотрел внимательно на дом.

"Он понял, где мы," — прозвучал в голове голос Маглора.

И, словно в ответ, всадник резко развернул коня и галопом помчался прочь.

Первым выстрелил Спринфилд.

— Мимо, — сказала Донна, тут же перезаряжая ружье. — Надо было тоже поупражняться.

Маэдрос поймал мечущегося по долине всадника в прицел: тот скакал во весь опор, бросая лошадь то вправо, то влево. Правая рука послушно двигалась, не упуская врага. Он прижал плотно приклад к плечу, дал упреждение на прицел и нажал на курок.

Он почти почувствовал, что промахнулся. Даже раньше, чем увидел. Должно быть, он взял слишком вперед, а пуля летит быстрее, чем стрела из арбалета...

Дым рассеялся. Всадник мчался вверх по дальнему склону долины изо всех лошадиных сил, поднимая за собой пыль. Затем из-за камней далеко слева, оттуда же, откуда блестел клинок, взвилась едва видимая стрела. Она летела нестерпимо долго, и упала сверху, наконец, клюнув лошадь в круп. Но всадник вырвал неглубоко ушедшую стрелу и помчался дальше, безжалостно подгоняя взвизгнувшее от боли животное.

— Двадцать два, — сказал Маэдрос. — Дальше надо стрелять наверняка.

Они посмотрели вслед вражескому разведчику, но клубы пыли скрывали от них человека, пока он не исчез за переломом склона.

Стреляли бы младшие сразу — достали бы. Но они тоже надеялись, что разведчик уйдет, не заметив их.

Убивать людей из предосторожности все ещё казалось неправильным. Даже после многих лет войны. Хотя его война была не с людьми...

Даже после боёв с собственными сородичами.

Или грёза сделала его вновь слишком чувствительным?

Накануне.

Шон Мерфи по прозвищу Борода въехал в Парадайз-Спрингс поздним вечером.

Закат уже догорел, от дня остался только густо-синий вечерний свет. Шон подъехал к конюшне у салуна, спешился и заглянул внутрь — проверить, не стоят ли там чужие лошади.

Чужие обычно означали, что в салуне есть кто-то из Билловых людей. А их он видеть не хотел. И вообще терпеть их не мог — но был вынужден, и мог лишь сторониться, избегать их и мест, где они собирались.

А то однажды начнется ссора, Шон кого-нибудь пристрелит, потом бандиты приедут к нему толпой — и пропадет Шон, как дурак, один и напрасно, разве что кого-то из мерзавцев с собой на тот свет возьмет. Да потом ещё могут отыграться на горожанах...

Но в конюшне незнакомых лошадей не было. И мерина Энди не было тоже.

Шон дал мальчишке-конюху мелкую монетку за постой и еду для Толстонога и прошел в главный зал, рассчитывая, что сегодня наконец-то можно будет спокойно посидеть, не видя ни одной бандитской рожи и не испытывая соблазн пристрелить кого-либо на месте.

Но вот чего он не ждал — что салун окажется полон.

В зале было душно и отчаянно накурено, Финниган за стойкой стоял раскрасневшийся и потный. А вокруг сидели все свои. Оружейник Такер, булочник Пит, почтмейстер Дэнс, Миллер и даже торговец Берт — все они были тут, и перед ними стояли стаканы, и от всех разило виски, и лица у них были похоронные совершенно.

Парада городского общества, да еще в таком виде, Шон совершенно не ожидал. Такое могло произойти только в одном случае: были новости, и такие, что их требовалось безотлагательно утопить в спиртном.

— Убили кого-то из наших? — спросил Шон осторожно, боясь услышать ответ. Потому что знал, кто из жителей покупает пороха больше, чем надо. Такеру иногда тоже надо было выговориться.

— Пока нет, — не поднимая головы, отозвался Пит. — Но боюсь, недолго ждать осталось.

— Седая Донна, Нэн и ее дочка сошли с ума, — сказал Финнеган. — Сегодня с утра отправились воевать с Биллом вместе с семерыми чужаками.

— Поехали воевать с Биллом?..

— Ты выпей. Мы все тут... тоже...

Финнеган налил Шону самогона из открытой бутылки, и пока тот медленно цедил напиток, пересказал вполголоса события последних суток.

Временами прерываясь, чтобы подлить ещё кому-нибудь. Про семерых высоченных парней, которые вчера на закате с запада приехали. Как один дал по морде Энди — у Шона аж тепло на сердце стало — и как они оставили изрядно денег у Такера, покупая ружья. Как ночью у них пытались увести лошадей, а утром припёрся Марко их вербовать и угрожать и был послан — тут Пол красочно описал, куда и как. И как у него самого от этих парней мурашки по спине бегали. И как с утра шериф с какими-то мутными парнями припёрся их выставлять из города, а они возьми да объяви Биллу натурально войну, хотя у них даже огнестрел не у всех, и новых ружей в руках не держали, Такер подтвердил...

— ...Сам видишь, что теперь творится со всеми, — Пол выдохнул, тоже с изрядным запахом самогона: не только от духоты и работы он так раскраснелся. — Берт еще тогда их хорошо осадил, мальчишку того приезжего прервал, который на войну взялся звать. Потому что нечего всяким соплякам без семьи, без дома людей баламутить, им легко, сегодня здесь, завтра там... А Донна вышла прямо там и сказала при всех, что, мол, если нужны стрелки, она с ними, и Нэн с Ханной, и никто ей тут командовать не будет... и они уехали, и один из этих напоследок еще заявил, что забирает лучших людей города... И правда лучших. Не уберегли мы Донну...

— Ты знал? — спросил Шон, отставив — с некоторым усилием — недопитый стакан. Потом все же схватил, допил и грохнул кверху дном на прилавок, чтоб больше ни-ни.

— Чего знал?

— Что Донна делает?

— Не знаю, про что ты.

— Такер! — крикнул Шон через весь зал. — Это же у тебя Донна порох и патроны покупала с каждой продажи коровы? Ты знал, зачем?

— Да зачем угодно, — пьяным голосом отозвался Такер. — Ее личное... дело...

— Конечно, ее личное дело, — хмуро согласился Шон. — И у Ханны тоже.