Литмир - Электронная Библиотека

– Макс, мой дорогой Макс, что бы я делала без вас? Вы стали просто необходимы мне.

– Да, на время лечения. Так всегда случается, если лечение проходит успешно. Подумайте только, я вам в отцы гожусь, во всяком случае, внешне. – Он нарочито похлопал себя по брюшку. – Видите, у меня приятная полнота, седые виски, правда, все говорят, что лицо доброе. Это уже положительный момент.

– И вовсе я не вижу в вас отца. Вы очень привлекательный мужчина… Да, Макс, дорогой, скажу даже, что меня тянет к вам, как тянет женщину к мужчине… к желанному мужчине.

«Боже милосердный! Иисус сладчайший! Сестра, умоляю вас, приходите и выручите меня!»

Мара села на своей койке. Ее лицо, так близко оказавшееся от него, он видел теперь как неясное, расплывчатое пятно. И на нем играла дразнящая, игривая улыбка. Глаза же слились в один глаз циклопа.

– А знаете, что еще я видела во сне, Макс?

Он с трудом сглотнул слюну.

– Нет.

– Я видела, что вы поцеловали меня.

Его физические и умственные способности будто парализовало это заявление. Язык его прилип к гортани.

– Это было как в сказке, Макс. Я была спящей красавицей, обреченной злой волшебницей проспать целую вечность, если однажды принц, единственный на свете принц, которому суждено стать моей настоящей любовью, не появится и не поцелует меня в губы.

Она склонила голову так, чтобы их носы не столкнулись, и поцеловала его – сначала целомудренно, потом с нарастающим жаром. Ее руки крепко обвились вокруг него, притягивая к себе.

Фидлер мучительно и остро чувствовал ее груди, упругие и крепкие, упиравшиеся в его грудную клетку, но он оставался неподвижным и не отвечал на ее ласки, собрав в кулак всю свою волю. Но она его не выпускала, затягивая поцелуй до бесконечности, и его кровь и плоть преодолели сопротивление рассудка и совести.

«Черт возьми! Я чувствую, что она меня заводит. Я возбуждаюсь».

На мгновение она прервала поцелуй и отодвинулась от него.

– Я хочу, чтобы вы прикасались ко мне, Макс. Здесь, вот так.

Она взяла его руку и положила ее себе на колено. Он посмотрел вниз и увидел, что ее юбка поднята до бедер. К его удивлению, оказалось, что она носит чулки и пояс.

Глупое замечание сорвалось с его уст, не подумав, он ляпнул:

– А я считал, что теперь все женщины рождаются в колготках.

– Я презираю колготки, – возразила она. – В них женщина выглядит как тряпичная кукла, набитая ватой… Я старомодна и женственна. Люблю шелковые чулки, не ношу никаких нейлоновых, зато у меня красивые пояса и трусики с оборочками.

– Аминь! – сказал он, чувствуя, что восторг его приближается к эйфории. – Вы женщина моей мечты.

– Это как раз то, что я пытаюсь втолковать вам.

Она провела его рукой по своему бедру. Он почувствовал теплую обнаженную плоть над чулком, и у него возникло пьянящее ощущение, что сейчас он растает и от него останется только лужица расплавленного масла, как это было с тигром в детской сказке про Сэмбо.

– Какое приятное ощущение, Макс! Какая у вас нежная рука! В вашем прикосновении нет грубой требовательности.

Она заставила его руку подняться выше.

Фидлер вздрогнул и издал приглушенный звук, вероятно, означавший протест, когда его пальцы прикоснулись к обтянутой шелком развилке, к теплому, нежному, идиллическому гнездышку ее женственности.

– Иисус, Иосиф и Мария! Этому надо положить конец!

– И кто это говорит? Мы оба достигли брачного возраста. Мы взрослые люди.

Фидлер издал вопль, когда она бесстыдно протянула руку и убедилась в его не поддающейся контролю эрекции. Мара усмехнулась:

– Я бы сказала, милый Макс, что ваше состояние далеко, далеко вышло за пределы обычного согласия. Вы так же хотите меня, как я вас. Признайте же это.

– Хочу – не хочу, дело не в этом. Вспомните свои собственные слова. Разве вы не говорили, что женатые мужчины для вас – под запретом? И уж поверьте мне, я очень женатый мужчина. Можете спросить у моей жены.

В ее улыбке промелькнуло что-то недоброе.

– Но ведь я женщина и как женщина имею право менять свое мнение и, представьте, уже изменила его.

Она снова заставила его руку двинуться вдоль своего бедра.

– Вы слишком меня возбудили, дорогой. Я могу кончить тем, что изнасилую вас прямо на этой вашей кушетке, предназначенной для выпрямления мозгов.

У Фидлера вырвался глубокий вздох облегчения:

– Право же, здесь не место и не время для всяких штучек-дрючек.

– Но сегодня это место принадлежит мне.

Она вытянула ноги до самого конца кушетки.

– Нет!

– Почему нет?

– Моя жена!

Она пожала плечами:

– Вы большой ребенок, Макс. Вам не грозит комендантский час. Вы не должны возвращаться домой в определенное время. Ведь вы мне говорили, что вас частенько вызывают к пациентам ночью. В любое время, если требуется срочная помощь в опасных случаях.

Она снова улыбнулась обольстительной и мучительной для него улыбкой.

– Я одна из самых отчаянных пациенток, Макс. – Она положила ладонь на его все еще возбужденную плоть.

– Впрочем, и вы тоже.

– Но это абсурд!

– Что абсурдного в том, что мужчина и женщина вместе ложатся в постель? Это случается каждую ночь, каждое утро и каждый день. Это общепринятое времяпрепровождение, любовь моя. Неужели все психиатры так же наивны, как вы? Во всяком случае, я нахожу это привлекательным.

Она встала и оправила юбку.

– Ладно. Увидимся сегодня вечером в моей квартире. Что бы вы хотели на обед?

– Я бы хотел полной свободы, – произнес он, не сознавая, что тем самым уже дал свое согласие на свидание.

В пять тридцать ушел последний пациент, и Фидлер позвонил жене:

– Рут, сегодня я не приду домой ужинать. У меня консультация в Беллвью.

– Ты лгун, Макс, и весьма неискусный. На самом деле у тебя свидание с твоей богатой девочкой – этой сума– сбродкой.

– Это самое нелепое предположение, какое ты только могла высказать, Рут. Такого мне не приходилось когда-либо слышать.

– Ну вот, теперь ты заговорил напыщенно, а это верный признак, что лжешь. Ты ведь всегда так говоришь, когда лжешь. Спокойной ночи и передай ей мои самые худшие пожелания.

Она повесила трубку.

Фидлер остался сидеть, ошарашенный, с открытым ртом, уставившись на умолкнувший телефонный аппарат, продолжая держать трубку в руке – из трубки доносилось равномерное гудение, будто жужжание пчелы.

«Неужели это правда? Неужели я говорю выспренним, напыщенным тоном, когда лгу? Может быть, это ей следует быть мозгоправом?»

Качая головой, он повесил трубку. Ладно, он не будет лгать. И что же он сделает? Он пойдет на квартиру к Маре и объяснит ей, что вся эта ситуация абсурдна. Он женатый человек. У него семья, которую он любит, и он не станет рисковать своими отношениями с женой ни при каких обстоятельствах.

«Ах, Макс, ты снова говоришь напыщенно».

Он отпустил своих помощников, запер дверь офиса и принял душ в ванной комнате. Он всегда держал в ванной свежую пару белья и чистые носки, а также синий саржевый костюм на крайний случай, как этот.

– Крайний случай! – сказал он вслух. – Это самый настоящий эвфемизм, какой я только слышал, в самом чистом виде, Макс.

Было уже семь тридцать, когда он прибыл в пентхаус Мары, чувствуя себя подростком, переживающим свою первую большую любовь. Он пригладил и отвел назад со лба волосы, поправил галстук, попытался втянуть живот и наконец решился нажать на кнопку звонка.

Франсина Уоткинс открыла дверь. На ней был сшитый на заказ голубой костюм и темно-синяя блузка. Она улыбалась.

– Привет, доктор Фидлер. Как вы себя сегодня чувствуете?

– Здравствуйте, Франсина. Я преисполнен рождественским настроением. А как вы?

– Я чувствую себя замечательно. Входите, снимайте пальто и выпейте бокал сухого мартини.

– Думаю, сегодня я могу позволить себе и большее. Как это называют? Храбрость во хмелю?

71
{"b":"91435","o":1}