Она направилась в смотровую.

Фидлер смотрел ей вслед. «Какой у нее чертовски привлекательный зад! Впрочем, и все остальное тоже».

Он взял газету, которую Мара оставила на столе. Статья, которую она читала, тотчас же привлекла его внимание:

«Сегодня Комиссия по безопасности и обмену информацией направила просьбу прокурору Соединенных Штатов возбудить дело против Мары Роджерс Тэйт по обвинению в лжесвидетельстве и представлении ложных отчетов и других фальсифицированных документов, касающихся деятельности «Т.И.И.» и подконтрольной ей компании «Коппертон куквэйр».

Подобное же обвинение выдвигается комиссией против Шона Тэйта и Харви Сэйера, президента и вице-президента компании «Коппертон куквэйр». Одновременно группа держателей акций компаний «Т.И.И.» и «Коппертон куквэйр» обращаются в суд с ходатайством наложить запрет на деятельность Тэйтов и Харви Сэйера до тех пор, пока ситуация не прояснится. В суд обращаются также с ходатайством назначить временно исполняющих обязанности по руководству «Т.И.И.» и подконтрольных ей компаний. Двумя крупнейшими держателями «Т.И.И.» возбуждается также дело против трех высших руководителей компании с требованием вернуть пять миллионов долларов, которые они пытались использовать для своих личных нужд наравне с другими крупными вкладами и фондами».

Фидлер не стал читать дальше и отложил газету.

«Не хотел бы я оказаться на месте этой дамы ни за какие деньги, ни за какую власть!»

Она утверждала, что стрессы и всевозможные проблемы только подпитывают ее энергией, что подобное состояние позволяет ей процветать, но у Фидлера появилось ощущение, что в данном случае Маре Тэйт Третьей суждено впервые в жизни пережить «момент истины». Он поднялся из-за стола и направился в смотровую.

Мара лежала на спине на узкой койке у стены. Сестра попросила ее снять блузку и бюстгальтер и дала ей белый халат с завязками на спине. Она уже начала вводить ей внутривенно пентотал, и, когда Фидлер вошел, Мара была совсем сонной.

– Можете уйти, Нэнси, – сказал он сестре. – Она уже засыпает.

– Едва я начала вводить препарат, она сразу отреагировала. Хорошая больная, удачный случай. Верно?

– Верно. Прежде чем уйдете… не забудьте включить магнитофон.

Усевшись на металлический стул возле кровати, Фидлер заговорил:

– Мара, вы слышите меня?

Она открыла глаза и улыбнулась, глядя в потолок, а не на него.

– Да, я вас слышу… Макс.

– Прекрасно. А теперь вы будете делать то, что я вам скажу. Вы чувствуете себя очень сонной, верно?

– Да.

Глаза ее снова закрылись.

– Вы погружаетесь в глубокий, глубокий сон, Мара, но, хотя вы и спите, вы сможете слышать все, что я вам скажу, и будете правдиво отвечать на мои вопросы. Понимаете?

– Да.

– Хорошо… Когда я скажу «начнем», вы начнете считать в обратном порядке от ста. И каждый раз, называя число, будете все глубже погружаться в транс… Итак, начинаем считать.

Мара облизала губы и принялась считать:

– Сто… девяносто девять…

Все время, пока она считала, Фидлер проверял ее пульс. Ее погружение в глубокий транс происходило необычайно быстро, и так же быстро замедлялся пульс. Когда она досчитала до пятидесяти, пульс ее замедлился до сорока пяти ударов в минуту.

– Сорок один… сорок…

Голос Мары стал хрипловатым, и теперь она надолго замолкала, прежде чем произнести следующее число.

Фидлер начал беспокоиться – количество ударов все сокращалось и уже доходило до тридцати в минуту. При таком замедленном пульсе сердце могло остановиться еще до того, как она досчитает до конца.

– Ладно, Мара. Достаточно. Вы уже погрузились в транс.

Она подчинилась, и пульс ее перестал замедляться – остановился на тридцати ударах в минуту. Дыхание тоже было замедленным, она делала не более пяти вдохов и выдохов в минуту. Фидлер впервые наблюдал столь быстрое погружение в столь глубокий транс. Он подумал о том, что Мара станет феноменальным случаем, если представить ее данные на семинаре.

– Начнем сегодня с беседы, Мара. Итак, вы любите свои дни рождения?

Она улыбнулась:

– Особенно любила, когда была маленькой. Дни рождения в нашей семье всегда отмечались по-особенному.

– Поговорим о том вашем дне рождения, который вам особенно памятен. Вы можете рассказать о таком?

На лбу ее прорезались морщинки – она пыталась сосредоточиться. Потом морщинки исчезли и лоб разгладился.

– О да, – сказала она. – Я помню такой день рождения. Мне тогда исполнилось четырнадцать.

– И что же случилось в тот день рождения?

– Это был день, когда мы приехали в Аризону.

Фидлер нахмурился:

– Но ведь вы родились в Аризоне!

Она рассмеялась каким-то странным смехом, от которого его покоробило.

– Нет, глупыш. Я родилась в Уэльсе.

К величайшему изумлению Фидлера, Мара заговорила на языке, в гортанных звуках которого он распознал валлийский. Теперь и в ее голосе, и в манерах появилось что-то детское, словно она стала маленькой девочкой.

– Где вы научились говорить на этом языке? – спросил озадаченный Фидлер.

– Я говорила по-валлийски еще до того, как заговорила по-английски.

– О Господи, – прошептал Фидлер, почувствовав, как по спине пробежал холодок. Сердце его забилось, как у гончей, берущей старт, но, когда он снова заговорил, в голосе его не было волнения. – Мара, в какой день и год вы родились?

– Пятнадцатого июня 1863 года, – ответила она без колебания.

Фидлер был близок к шоку, когда осознал последствия случившегося. Без малейшей подсказки с его стороны, без единого намека Мара Тэйт, проявив инициативу в сложном и противоречивом процессе возрастной регрессии, совершила гигантский прыжок во времени и обратилась в свою бабушку.

Невозможно… Но ведь это произошло? Она располагала всей полнотой и отчетливостью воспоминаний, когда речь заходила об истории ее семьи. Несомненно, она знала о детстве Мары Первой столько, сколько та рассказала своей дочери, Маре Второй. Вероятно, таких семейных преданий накопилось бесчисленное множество. Вероятно, это можно было бы объяснить и необычайно богатым и живым воображением, наследственным качеством в семье Тэйтов. Во всяком случае, рациональный разум медика отказывался признать, что Мара Третья претерпела реинкарнацию и превратилась в свою бабушку Мару Первую.

Ее голос вывел его из раздумья:

– А теперь я расскажу вам о своем четырнадцатом дне рождения…

Вереница фургонов въехала на территорию штата Аризона с северо-востока, у границы с Колорадо и Нью-Мексико, и теперь направлялась к Долине памятников. Мара сидела в переднем фургоне, рядом с Сэмом Пикензом, седым ветераном, прожившим немало лет на юго-западе и теперь отвечавшим за этот поезд из повозок. За время путешествия Мара подружилась с Сэмом. На него произвели впечатление ее обширные знания истории Аризоны, знания, по крупицам собранные из книг и газетных статей, которые она с жадностью поглощала еще до того, как Тэйты покинули Британские острова и отправились в Новый Свет. Мара же внимательно слушала бесконечные истории Сэма, накопленные им за тридцать с лишним лет, в течение которых он изучал пустынные и прекрасные в своей первозданной красоте районы Дикого Запада.

Одним из первых чудес Нового Света Маре показались жилища древних обитателей утесов, примостившиеся на высоких горах и уступах, образованных стенами каньонов. Эти жилища, имевшие от одного до четырех этажей, были искусно выложены из кирпича-сырца и укреплены деревянным каркасом; они действительно являлись чудом изобретательности и строительного искусства.

– Как же индейцы забирались в свои дома? – спрашивала Мара у Сэма.

– С помощью многочисленных лестниц, которые они ночью втаскивали в свои дома, опасаясь враждебных племен и диких зверей. Они были предками индейцев племени пуэбло. А те стали великими земледельцами, намного опередившими свое время. Некоторые из их ирригационных каналов и сегодня в рабочем состоянии.