– Вот еще один подарок ко дню твоего рождения, Мара.

Глаза ее округлились.

– Это тот самый, что…

Она взглянула на его перебинтованное плечо.

– Да, тот самый.

– О, Гордон, это самый лучший подарок из всех, что я когда-нибудь получала! – воскликнула Мара и поспешно добавила: – Но мне жаль, что я получила его таким образом – из-за твоей раны.

– Ничего страшного. – Он подмигнул ей. – Не забывай, что я великий герой.

Она прижала стрелу к груди, и глаза ее засияли, как звезды.

– Мне пора идти. Я всем буду ее показывать. О, Гордон, я так тебе благодарна!

Она встала. И вдруг, резко наклонившись, поцеловала его в щеку. И тотчас же покраснела до корней волос и выскочила из фургона. Гордон еще долго слышал ее звонкий смех.

Этот день стоил того, чтобы хранить его в памяти.

«Пока еще я не хочу вас будить, Мара. Возможно, у нас не повторится этот удивительный успех. Вам удобно? Вы расслаблены?»

«О да. Я очень, очень счастлива. Я хочу оставаться там, где я сейчас. И не важно, вернусь ли я туда, откуда пришла».

«Не говорите так, Мара. Вы проснетесь, когда я сочту нужным разбудить вас, и этот сон закончится».

«Нет! Я хочу рассказать вам очень много, намного больше!»

«Прекрасно, Мара. Я слушаю».

Никогда в жизни Мара Тэйт не была так счастлива. Гордон Юинг, семья которого владела тремя верховыми лошадьми, учил Мару верховой езде. Они ехали впереди фургонов по дороге, ведущей на юг. Впрочем, они могли поехать и на запад, могли вместе изучать чудеса этой удивительной страны. В безоблачное синее небо вонзались вершины скал, похожие на гигантские сталагмиты.

– Они прекрасны… как церковные колокольни, – сказала девочка.

По всей равнине были разбросаны каменные изваяния – огромные и поменьше, походившие на человеческие фигуры и изображавшие животных, а иногда попадалось нечто совершенно непонятное и гротескное. Должно быть, каменные фигуры изваяла рука самого Вседержителя. Эта прекрасная земля являлась также средоточием красоты духовной.

Однажды Сэм сопровождал их до Каменного леса – обширного пустыря, заваленного окаменевшими стволами и низкорослыми деревьями, также окаменевшими.

– Жуткое зрелище, – прошептала Мара, невольно понижая голос. – Должно быть, их заколдовала какая-нибудь ведьма. Или демон…

– Да, похоже на то, – усмехнулся Сэм. – Дело в том, что много веков назад этот лес оказался под ледником, а потом в течение столетий поры дерева заполнялись солями и другими минеральными соединениями. Только Господу Богу известно, как долго продолжалась эрозия, но, когда процесс завершился, вот что оказалось под почвой – этот окаменелый лес.

Сэм показал им и пустыню Пейнтед, где ослепительные радужные пески снова вызвали у Мары мысль о руке Вседержителя.

Господь написал эту картину, чтобы человечество любовалось ею в твердой уверенности в том, что есть силы, более могущественные, чем простые смертные, – так представлялось Маре.

Поблизости находился и Аризонский кратер – гигантская воронка глубиной в шестьсот футов и диаметром в милю.

– Уж конечно я бы не обрадовался, если бы такое огненное чудище обрушилось с неба, – проговорил Гордон с благоговейным ужасом.

Возвращаясь к фургонам, они сократили путь, проехав вдоль высохшего ложа реки, которое змеей извивалось в северо-восточном направлении. Внезапно Сэм придержал лошадь и остановился.

– Ш-ш!.. Прислушайтесь!

Гордон и Мара затаили дыхание.

– Похоже на гром вдалеке, – сказал юноша.

– Возможно и так, но не стоит испытывать судьбу. Надо выбираться отсюда! – заявил проводник.

Сэм пустил свою лошадь галопом, направив ее к северному берегу реки. Мара и Гордон старались не отставать. Сэму и Гордону удалось ловко взобраться по крутому склону, но молодая кобылка Мары споткнулась и упала, выбросив ее из седла, – лошадь и всадница скатились на дно высохшей реки.

Когда Маре удалось подняться на ноги, грохот усилился и теперь был настолько громким, что она даже не слышала, что ей кричали Сэм и Гордон. Заметив, что они отчаянно машут ей, Мара обернулась – и оказалась перед огромной стеной воды высотой в двадцать или тридцать футов, низвергавшейся в ложе реки, устремившейся к ней с невероятной скоростью.

Лошадь в ужасе принялась карабкаться по склону; выбравшись наверх, она умчалась. Когда шок, вызвавший оцепенение, прошел, Мара на четвереньках стала выбираться из ущелья. Она непременно бы скатилась вниз, если бы Сэм и Гордон, взявшись за руки и образовав живую цепь, не помогли ей. Маре удалось ухватиться за руку Гордона за секунду до того, как бушующий пенный поток обрушился на то место, где она недавно лежала рядом с лошадью. Взлетавшие вверх брызги промочили путников до нитки.

– Что это было? – проговорила Мара с дрожью в голосе.

– Наводнение. Такое здесь частенько случается, – ответил Сэм. – Должно быть, где-то поблизости от истоков реки прошли ливневые дожди. В этих местах единственная река, которая никогда не пересыхает, – это Колорадо. Все остальные наполняются водой только после сильных дождей, и сухой песок впитывает воду скорее, чем успеваешь произнести свое имя. Я видел, как реки вроде этой мгновенно наполнялись водой буквально за секунду, и приходилось побыстрее улепетывать, чтобы тебя не смыло потоком и не унесло в никуда.

– Со мной едва это не произошло, – сказала девушка, невольно вздрагивая.

На плечо Мары легла сильная рука Гордона.

– Все в порядке, радость моя.

День за днем они совершали вылазки за пределы лагеря, узнавая много нового, а по возвращении Мара рассказывала о своих впечатлениях подруге, Мэрион Мерфи, одной из трех сестер, эмигрировавших из Ирландии и присоединившихся к ним в Денвере. Девушки были сиротами и ехали с дядей и теткой.

– Тебе надо как-нибудь поехать с нами, Мэрион, – сказала Мара старшей подруге.

На лице Мэрион отразилось отвращение.

– Я никогда не любила испытывать судьбу таким образом. Меня не заставишь никакими силами взгромоздиться на эту грязную лошадь.

Певучий ирландский выговор Мэрион постоянно приводил Мару в восторг.

Сестры Мерфи – шестнадцати, восемнадцати и двадцати лет – одевались лучше всех женщин в караване. Большую часть времени сестры проводили у себя в фургоне, прихорашиваясь и приводя в порядок свой гардероб. Когда они в первый раз вывесили сушиться свое нижнее белье, это вызвало переполох среди остальных женщин и дало мужчинам пищу для фантазий.

– Все у них – сплошные оборки, атлас и кружева, – сказал Сэм Гордону. – Я бы не удивился, если бы оказалось, что они едут на Запад, чтобы открыть бордель.

Мара же боготворила Мэрион, часто позволявшую младшей подруге наблюдать за ней, когда она наводила красоту – полировала ногти и приводила в порядок волосы. Мэрион, старшая из сестер-ирландок, была, по мнению Мары, самой хорошенькой из них, и она ежедневно подолгу расчесывала свои длинные блестящие каштановые волосы. К тому же у нее были миндалевидные, орехового цвета, глаза и дерзко вздернутый носик. Ее мерцающие перламутровой белизной груди высоко приподнимал корсет на костяном каркасе, так что виден был ее ослепительной красоты бюст, выступавший из глубокого декольте. Юбки ее совсем не походили на просторные и бесформенные одежды остальных женщин. Пышные внизу, они обтягивали бедра, а по бокам были снабжены разрезами, дразнившими взоры мужчин, – те не сводили глаз со стройных ножек Мэрион, когда она шла или садилась, закинув ногу на ногу.

Однажды, когда переселенцы расположились на привал, Мара заглянула в фургон Мэрион и объявила:

– Сэм говорит, что послезавтра мы будем в Бисби. Мой отец и братья ждут не дождутся этого. Они надеются найти золотую жилу и скоро разбогатеть.

Мэрион рассмеялась:

– Конечно, все на это надеются, но разбогатеть удается немногим. – Глаза ее сверкнули. – А что касается меня и моих сестер, то мы уже застолбили участок.