– И ты уже воспылал к ней недозволенной страстью, да, Макс?

«Сведи это к шутке, Макс, будь очень, очень осторожен. Ты не имеешь права испортить игру».

– Сегодня днем в смотровой я ее изнасиловал, – сказал он и заглянул под ночную рубашку Рут. – О, какое зрелище! Я вижу то, что обычно видит гинеколог, и чувствую себя таковым.

– Грязный старый развратник.

Рут изменила позу, немного отстранилась.

– Бэби, если тебе удастся сделать так, что эта штука станет твердой, я готов приступить к делу, как говорит Граучо.[18] Так чего же мы ждем?

Он отбросил журнал со статьей и приподнял покрывало.

Менее всего Макс хотел бы в эту ночь заниматься любовью со своей женой, потому что думал лишь о Маре Тэйт, но разговор их принял такой оборот, что он счел разумным не вызывать лишних подозрений и ринулся в бой.

Любовные объятия супругов трудно было бы назвать страстными, у Фидлера возникло странное ощущение, что они с Рут похожи на две заводные игрушки, приводимые в действие пружинами.

Когда все было кончено, он некоторое время лежал на ней, зная, что ей доставляет удовольствие эта близость после секса.

– Тебе было хорошо? – спросила она.

– Что? – не сразу понял Фидлер – в этот момент он представлял, что чувствовал бы после близости с Марой, что они достигли бы пика наслаждения одновременно и как это было бы восхитительно.

– Тебе было хорошо?

– О Боже! Словами такое выразить нельзя. У меня пальцы ног до сих пор сведены судорогой. А как ты?

– Хорошо, славно. Мне было приятно. Мне всегда приятна наша близость, даже если у меня и не бывает оргазма.

Славно! Мара никогда не назвала бы секс таким прохладным словом.

Фидлер отодвинулся от жены и сел на постели.

– Пройдусь-ка в ванную.

Он прошлепал к унитазу и помочился. Вымыл руки и принялся изучать свое отражение в зеркале. Типичный недотепа, которому удается осуществить свои эротические фантазии и совершить супружескую измену только в мечтах или во сне.

– Что мне надеть на вечер? – спросила Рут.

– Разумеется, женский кондом. Это самое главное. Ведь все великосветские вечеринки всегда кончаются повальными оргиями.

– Это ничуть бы меня не удивило. И не думай, что я не догадываюсь, кто в таких случаях подает знак к началу оргии: уж конечно, Мара Тэйт невзначай теряет свои трусики.

– В самую точку, как говорят солдаты колониальных войск.

Фидлер украдкой взглянул в зеркало. Вне всякого сомнения, в выражении его лица появилось нечто сатанинское.

Вечер у Мары Тэйт считался полуофициальным. Женщины в большинстве своем были в платьях для коктейлей. Мужчины – в пиджаках и при галстуках, хотя кое-кто из них, судя по всему, представители рекламного бизнеса, явились в бархатных рубашках и галстуках «аскот», а один был в свитере под горло.

Рут выглядела по-домашнему и очень по-американски в своем клетчатом фланелевом платье цветов прерии: лиф с воротом-хомутом был украшен оборочками и перламутровыми пуговицами, юбка книзу расширялась и заканчивалась широкой оборкой, струившейся вокруг ног.

Мара, разумеется, превосходила всех красотой и изяществом туалета. Она надела сапфирового цвета платье из индийского шелка, переливавшееся и сверкавшее, как драгоценный камень, подбитое ярко-алым тюлем. При этом одно плечо оставалось обнаженным, на другом же красовался огромный бант. Хозяйка тепло приветствовала гостей.

– Рут, я с нетерпением ждала нашей встречи. Думаю, ваш муж рассказал вам, что я увлечена им?

Рут пожала плечами:

– Я к таким вещам уже привыкла. Это риск, связанный с его профессией.

– Да, верно, – улыбнулся Макс, поправляя узел своего вязаного галстука. – Я являюсь символическим образом отца. Поэтому все леди только и мечтают о том, чтобы я похлопал их по упитанным задикам, а потом усадил к себе на колени.

Глаза Мары, сейчас казавшиеся скорее синими, чем серыми, сверкнули, будто блик солнца на морской глади.

– Ах, в таком случае мне еще есть на что надеяться. Пойдемте, я представлю вас. Франсина, принеси, пожалуйста, поднос с напитками.

Как и следовало ожидать, едва гостям стало известно, что Фидлер – психиатр, вокруг него собралась группа любопытных. Он привык к этому и умел воздвигнуть преграду, уклониться от досужих вопросов, причем делал это весьма деликатно. Подкрепившись двумя бокалами скотча с содовой, Фидлер был склонен к снисходительности; к тому же душу его согревало ощущение собственной значимости.

– Вы здесь самый желанный гость, – сказала ему Мара, улучив подходящий момент – Фидлер направлялся в ванную.

– Утром запоете по-другому, – отшутился он.

– А когда я дождусь шлепка по заду?

Фидлер осмотрелся, очевидно, в поисках жены.

Мара рассмеялась:

– Не беспокойтесь. Рут не слышала меня. По правде говоря, она очарована Рэнделлом Харви, писателем.

– О… да, я часто слышал от нее это имя. Рэнделл Харви – подумать только!

Мара бросила взгляд на свои часики, украшенные бриллиантами:

– Уже десять. Он скоро появится.

– Кто?

Она подмигнула:

– Это мой сюрприз всем приглашенным. Поэтому вам придется потерпеть.

– Говорите, десять часов? – Фидлер изобразил удивление. – Обычно я в это время уже в постели.

– Потерпите, он вот-вот приедет.

Фидлер извинился и шагнул к двери ванной.

Вскоре он уже беседовал с вице-президентом «T.И.И.» Джин Касл и секретарем Мары Сарой Коэн – яркими женщинами с короткими стрижками и хорошо поставленными голосами, одетыми просто, но элегантно.

– Я много вложила в нефть и сталь, а также в автомобильную промышленность, доктор, – говорила Джин. – После инаугурации Кеннеди эти акции взлетят на рынке ценных бумаг, как птицы.

– Ну я-то не из летающих птиц, – усмехнулся Фидлер. – Я скорее курица. Муниципальные облигации – вот предел моей мобильности.

Деловые дамы посмотрели на него снисходительно.

– Что ж, – сказала Сара Коэн, – каждому свое.

– Я слышал, это мне тут перемывают косточки? – неожиданно раздался за спиной Фидлера мужской голос.

Это был чертовски знакомый голос – бостонское произношение с некоторым намеком на гарвардское. Фидлер почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом. Он обернулся. На него смотрели смеющиеся ирландские глаза Джона Фицджеральда Кеннеди. Это была знаменитая плутоватая улыбка клана Кеннеди, но из всех мужчин семейства одному лишь Джеку удавалось придать ей неотразимость. Густая рыжая шевелюра, как и улыбка, также являлась отличительной чертой клана Кеннеди.

Мара взяла гостя за руку.

– Доктор Фидлер, я хочу познакомить вас с президентом Соединенных Штатов Джоном Кеннеди.

– Счастлив познакомиться, доктор Фидлер. – Кеннеди похлопал Мару по плечу. – Позаботьтесь о нашей девочке. Она говорит, вы на порядок выше Зигмунда Фрейда.

Рукопожатие президента было крепким; при этом чувствовалось, что он искренне рад знакомству.

Фидлер одарил его своей лукавой улыбкой.

– Мара говорит также, что вы на порядок выше Джорджа Вашингтона. Познакомиться с вами для меня не только удовольствие, но и в некотором роде потрясение. Никогда, даже в самых своих смелых мечтах, я и не…

Фидлер покачал головой, так и не закончив фразы.

Все рассмеялись. Кеннеди поздоровался с Касл и Коэн. Он каждую легонько поцеловал в щеку и пожал дамам руки.

Фидлер задумался: «Несомненно, Кеннеди знаком тут со всеми, со всеми гостями Мары Тэйт. Интересно…» Он осмотрелся, пытаясь определить, кто из окружающих гостей принадлежит к секретным службам, кто из них следует за президентами по пятам, но не заметил никого, кроме приглашенных Марой гостей. Фидлер решился спросить об этом.

– Господин президент, – проговорил он неуверенно, – не знаю, как к вам лучше обращаться…

– А почему бы не называть меня просто по имени – Джек? – перебил Кеннеди, по-прежнему улыбаясь.