«Тадж-Махал» был самым впечатляющим кафе, мюзик-холлом, рестораном и салуном в Тумстоне, в штате Аризона. Посетители этого заведения представляли собой совершенно невообразимое смешение представителей самых разных этнических и социальных групп. Как сказано в детских стишках: «Бедняк и богач, попрошайка и врач, юрист, шарлатан и индеец-шаман».

Мара вошла в парадную дверь и поднялась на балкон – оттуда открывался вид на бар и столовую, – чтобы оглядеть публику: тут были смокинги, вечерние платья, шерстяные рубашки; были мужчины, одетые в кожу с головы до ног, и мужчины в строгих темных костюмах; тут женщины в скромных платьях сидели и стояли рядом с людьми в сомбреро и пончо. Все это походило на калейдоскоп, причем узор постоянно менялся: то подбитые гвоздями сапоги втаптывали грязь и жир в тончайшие брюссельские ковры, то пьяные ковбои вырезали ножами свои инициалы на стойке бара красного дерева. Хрустальные канделябры, вывезенные из Европы, слепили своим блеском глаза, отражая свет сотен свечей. В дальнем конце обеденного зала музыканты при белых галстуках и во фраках исполняли то пьесы Моцарта, то народные мелодии.

Мара долго стояла на балконе, с огромным интересом наблюдая за публикой, – подобное она видела впервые. Краем глаза она заметила Уайта Эрпа – ослепительный в своем смокинге, при белом галстуке и в тонких перчатках, он поднимался по одной из лестниц, ведущих на балкон.

Минуту спустя Уайт улыбнулся и склонился в поклоне.

– Мара, вне всякого сомнения, вы здесь самая очаровательная женщина. Сегодня вам нет равной. Впрочем, думаю, и всегда.

Эрп взял ее руку и поднес к губам.

– А вы, сэр, самый привлекательный мужчина.

– Значит, мы – прекрасная пара.

Он взял Мару под руку и повел в зал.

– Ваше платье выглядит просто сногсшибательно. Каково его происхождение? Оно – плод вашей фантазии?

– Да, в нем воплотились мечты о Востоке и Индии. Вы уже видели Мэрион?

– Видел. И мы должны с ней встретиться в ее личном салоне, в дальней половине дома.

Они шли мимо столов, за которыми сидели обедающие. Потом миновали арку и оказались в игорном зале. Здесь игра шла уже вовсю; карты, кости, рулетка и прочее – это заведение ни в чем не уступало казино в Монте-Карло. Позади игорного салона располагались отдельные кабинеты, предназначавшиеся для особых случаев, и еще один зал, небольшой, – там Мэрион Мерфи принимала своих близких друзей в интимной обстановке.

Хозяйка бросилась навстречу Маре, едва заметила ее.

– Птичка моя, как я рада тебя видеть! Каждый раз, когда вижу тебя, снова и снова поражаюсь твоей красоте. О, сегодня будет особый вечер, особая ночь! Скоро Рождество. Ты ведь останешься здесь до Рождества, верно? Здесь будет такое веселье, такая пирушка, с которой не сможет соперничать ни один званый бал на свете.

– Не думаю, Мэрион. Мне надо быть на Рождество с семьей и моей дочерью. Валлийцы не хуже ирландцев умеют отмечать Рождество. Дорогая, ты так чудесно выглядишь, ну ничуть не изменилась с тех пор, как мы впервые встретились по дороге на запад!

И это было правдой. Несмотря на физическое и эмоциональное напряжение, которых требовало от Мэрион ее занятие, ирландка могла потягаться с любой светской дамой красотой, изысканностью и прекрасными манерами. Более того, она затмевала всех прочих женщин. Ее каштановые волосы сверкали, кожа была цвета персика со сливками, а миндалевидные глаза казались ясными и прозрачными, как хрусталь, и в них плясали зеленые искорки.

И платье на ней было ослепительное – из белого лионского шелка, с изящной отделкой из цветов, старинных кружев и лимонного цвета лент; декольте же выглядело весьма скромно и в то же время соблазнительно, а длинная юбка при каждом ее движении подметала пол, так что никто не мог полюбоваться ее изящными ножками. Впрочем, и не было никакой необходимости в вульгарной демонстрации прелестей, потому что платье Мэрион, по обыкновению сшитое по фигуре, прекрасно подчеркивало ее соблазнительные и пышные формы – большего эффекта она не могла добиться, даже если бы явилась на вечер обнаженной.

Все трое уселись за круглый столик, и их принялась обслуживать официантка в блузе с открытыми плечами, с глубоким вырезом в форме буквы V на груди, так что можно было без помех любоваться пышными формами девицы. Юбка же почти совсем не прикрывала полные, аппетитные ножки, обтянутые черными чулками в сеточку. Такова была униформа служительниц «Тадж-Махала».

Уайт Эрп долго молчал, потягивая маленькими глотками виски и покуривая черную сигару «Черут», слушая болтовню молодых женщин, предававшихся воспоминаниям. При этом губы его кривились в циничной усмешке – очевидно, представителя сильного пола искренне забавляли дамские разговоры.

– Не могу опомниться от этой роскоши! – говорила Мара. – Это так, так… грандиозно! Единственное подходящее слово… Дом, вполне достойный того, чтобы здесь обедали короли.

– Или хотя бы принимали участие в разнообразных развлечениях, которые так любят и рудокопы, – заметил Уайт, подмигивая Мэрион, и все трое рассмеялись.

Мара покачала головой:

– Трудно представить, что все это великолепие началось с убогой хижины в Бисби.

В глазах Мэрион заплясали смешинки.

– Такую справедливую оценку могла дать только мудрая и богобоязненная дочь прекрасной Ирландии, никогда не забывавшая по утрам и вечерам произносить «Богородицу» и лелеять свою чистоту.

Мара и Уайт чуть не подавились от хохота. Наконец, отсмеявшись, Мара с улыбкой заметила:

– Насколько я могу судить, эта чистая дочь прекрасной Ирландии располагает теперь необходимыми средствами, чтобы с триумфом вернуться на родину и разыгрывать роль светской дамы, например, поселиться в замке, как и подобает богатой английской дворянке и землевладелице.

– Уж теперь-то они не станут воротить от нее нос, верно? – с задумчивым видом проговорил Уайт.

– А в самом деле, Мэрион, какие новые миры ты собираешься теперь завоевать? – спросила Мара уже без улыбки.

Мэрион достала сигарету с золотым ободком из шкатулки слоновой кости и протянула Маре. Та отказалась.

– Я много об этом размышляла, птичка моя.

Мэрион наклонилась к Уайту, предложившему ей зажженную спичку, и глубоко затянулась.

– Как ты знаешь, – продолжала она, – я сделала много выгодных капиталовложений, поэтому денежный вопрос меня никогда больше не будет волновать. И все же кое-что меня беспокоит. Я серьезно подумываю о том, чтобы финансировать экспедицию золотоискателей в Мексику или на Аляску. А есть люди, предлагающие мне вкладывать средства в разработку нефтяных скважин в Техасе.

– А вот это стоящее дело, – откликнулся Уайт. – Нефть! Я и сам в нее немало вложил. Настанет день, когда нефть поднимется в цене настолько, что не уступит золоту.

Мэрион рассмеялась:

– Ну уж это-то вряд ли, Уайт.

– А вот увидишь.

Внезапно Мару охватило странное предчувствие, предчувствие чего-то неведомого.

– Нефть… – пробормотала она. – А знаете, Уайт, я верю в ее будущее. Я кое-что читала об этом. На востоке есть человек по имени Рокфеллер, и он основал процветающее дело – снабжает армию Соединенных Штатов керосином и колесной мазью. Мне следует поговорить с отцом и Гордоном… Возможно, и нам надо заняться нефтью.

– Как Гордон чувствует себя в Европе? Что он там делает? – спросила Мэрион.

Мара приподняла брови.

– Что он там делает? Что за странный вопрос? Ты имеешь в виду его коммерческие или романтические успехи?

Мэрион смутилась:

– Я вовсе не имела в виду ничего подобного.

Мара попыталась изобразить улыбку.

– Все в порядке, Мэрион. Гордон – большой ребенок. Он вправе делать что хочет. Как и я, впрочем.

Уайт пристально посмотрел на Мару, и она встретила его взгляд без всякого смущения.

За кофе и бренди Мэрион сменила тему:

– А тебе известно, Мара, что Уайт, вне всякого сомнения, самая большая знаменитость в Тумстоне?