– А ещё розы очень удобно зачаровывать. Однажды на моём первом курсе мы с Даррой и Саймоном зачаровали розу. Ой, что тогда было! А ещё… – Она зарумянилась и покосилась на бастардо. – В этом году мы сдавали экзамен по проклятиям, и мэтр Денвер… он вёл этот предмет у нашего курса, понимаете? Так вот, мэтр Денвер поручил всем просто выучить и наложить по одному проклятию, а мне – составить авторское, потому что мэтр Бастельеро, наш куратор, мастер проклятий! А мне… – Она вздохнула и доверчиво призналась: – Мне совсем не удаются проклятия. Даже накладывается одно из трёх, а уж самой составить… Я честно пыталась! Но у меня всё никак не выходило, и я так расстроилась, что решила отвлечься! И одолжила у соседки итлийский роман. «Замок Любви», – уточнила она, покраснев, и Лучано едва не присвистнул.

«Замок Любви» даже в Итлии прославился фривольностью! Насколько же свободные нравы в этой их Академии? Бастардо же, судя по невозмутимому лицу, название вовсе ничего не сказало. И хорошо, пожалуй, что не сказало – хватит с Лучано неожиданностей от синьорины Айлин!

– Весьма примечательный роман, – согласился он вслух. – И что же?

– И там я нашла великолепный материал для проклятия! – воодушевлённо откликнулась магесса. – Понимаете, там… Вы ведь его читали, да? Все эти мириады бабочек в животе прекрасной Джульетты, или расцветшая роза в её лоне…

– Прекрасные аллегории, – кивнул Лучано, теряясь в догадках, в чём именно эта невозможная девица нашла материал для проклятий? – Но, должен признать, я всё ещё не понимаю.

– Бабочки! – хихикнула магесса. – Лучано, вы когда‑нибудь ловили бабочек? Они царапаются. У них жёсткие лапки, а ещё усы, мохнатое тело, даже если не говорить о крыльях! А розы? У них ведь шипы! Кстати, когда бутон раскрывается, то… основание венчика тоже жёсткое!

Лучано вспомнил бабочек, прилетавших в сад к мастеру Ларци. Ловить их ему, правда, не доводилось, но иногда бабочки, опьянённые запахами цветов, садились на руки или на волосы, важно складывали и снова разворачивали крылья – не хуже, чем павлин в палаццо дожа свой огромный хвост, – и это действительно было слегка щекотно, но приятно!

«На руке, – невольно подумал Лучано. – А в животе это должно быть… хм… да ещё и мириады! Нет, если подумать, то проклятие и в самом деле страшное. Ну почему, почему автор не мог ограничиться одной, в крайнем случае – двумя‑тремя бабочками? Сдались ему эти мириады!»

– Полагаю, экзамен вы выдержали с блеском? – поинтересовался он уже вслух.

Вот мастер Ларци непременно оценил бы и необычный подход, и работу с материалом, но кто знает, каковы мэтры в их Академии? К примеру, грандсиньор Бастельеро вовсе не походил на человека, способного оценить изящество подобного решения!

– Ну, мэтр Денвер остался не слишком доволен, – вздохнула магесса. – Он всегда говорил, что проклятия – чрезвычайно серьёзное дело. Да и мэтр Бастельеро тоже… Зато Саймон был в полном восторге и даже сказал, что обязательно изобретёт что‑нибудь подобное, только возьмёт за образец не итлийские романы, а чинский трактат о любви. Насколько я поняла, даже изобрёл, – задумчиво добавила она. – Понимаете, один боевик с двенадцатого курса постоянно норовил его задеть, и Саймон, конечно, отомстил. Только я совсем не поняла, что он сделал. То есть… Саймон сказал, что слегка повредил ему флейту, но на флейте тот боевик никогда не играл, это точно. И даже если бы играл! Что страшного в том, что флейта превратилась в нефритовую? Ведь можно купить новую в любой музыкальной лавке! Синьор Фарелли? Вам плохо?

– М‑мне хорошо‑о‑о… – возразил Лучано, сползая на землю и утыкаясь лицом в колени. – Мне п‑п‑просто замечательно‑о‑о‑о… у‑у‑у‑у…

– Это… Фарелли, это ведь то, о чём я подумал? – со священным ужасом уточнил бастардо, и Лучано кивнул. – Всеблагая мать! А как же…

И тоже скорчился, пряча лицо в поднятых ладонях.

– Вот! – гневно завершила магесса. – И Вороны тоже так смеялись. А мне никто ничего не объяснил! Мужчины иногда бывают совершенно невыносимы! Лучано, ну хоть вы расскажите!

– П‑пощадите, синьорина, – всхлипнул Лучано. – Не могу. Язык не повернётся. Но поверьте, проклятие было… ик… страшное! Надеюсь, его удалось потом снять?

– Саймон говорил, что да. Магистр Бреннан, хоть и целитель, уже столько лет работает в Академии с про́клятыми адептами! У него такой опыт! Но тот боевик больше с Саймоном не связывался.

– Охотно верю, – согласился Вальдерон, просмеявшись. – Думаю, необходимость э‑э‑э… обращаться к целителю сама по себе была тем ещё наказанием.

– Да‑да, – подтвердил Лучано. – Тут, главное, флейту… донести… в целости…

Они посмотрели друг на друга и снова заржали, как жеребцы, под возмущённое сопение добродетельной синьорины.

– А мне и рассказать особо нечего, – признался Вальдерон, когда все трое успокоились. – Разве что про свой первый урок фехтования? Только это между нами, обещаете?

– Клянусь! – приложил руку к сердцу Лучано и выслушал совершенно восхитительную историю о фраганском бретёре и кочерге.

– Пять лет? – изумился он, когда бастардо закончил. – Можно только позавидовать! Эти господа редко берут учеников, а уж так, как вас, учат только собственных детей, которым готовятся передать семейное дело и славу.

Он вспомнил южанина, которого видел на дороге под конвоем дорвенантского отряда. Похоже, это и был тот самый бретёр. Не просто телохранитель, как сказала королева, но друг и наставник. Беатрис во многом ошиблась. И самое печальное, что вряд ли она поймёт, насколько ошиблась в юной магессе.

Лучано поспешно прогнал эти мысли и прислушался: синьорина Айлин начала объяснять бастардо, почему на дороге крикнула «ку‑ку» перед тем, как швырнуть заклятием в благородного синьора Кастельмаро.

– А у нас тоже есть такая игра, – сказал он одобрительно, выслушав правила «кукушки». – Одному завязывают глаза, остальные кричат или мяукают, а он кидает… яблоки.

Крошечной заминки никто, кажется, не заметил, а Лучано не стал объяснять, что яблоками бросаются только самые маленькие Шипы‑первогодки, а потом в дело идут ножи. И тут хоть лови их на лету, хоть уклоняйся – дело твоё. Поймать, конечно, выгоднее, тогда можно пойманный нож кинуть в кого‑нибудь другого, и если попадёшь – будешь следующей «кукушкой» вне очереди, а это лишний шанс уцелеть.

– Как‑то мы с отцом пошли на рыбалку… – начал, в свою очередь, бастардо. – Считается, что это не такое достойное дворянина дело, как охота, но ему нравится…

– Ал, я уверена, что любое дело, которым занимается лорд Себастьян, исключительно достойное, – серьёзно заверила магесса, и бастардо, благодарно улыбнувшись, уже собрался продолжать, но замер и поинтересовался: – Фарелли? Вы что, Баргота увидели?

– Н‑нет, – с трудом проговорил Лучано, чувствуя себя ужасно глупо, но не в силах признаться, что увидел.

Только не Баргота, а Перлюрена! Именно его, неведомого зверя, что приходит к пьяницам. Особенно Перлюрен любит тех, кто подолгу и помногу совершает возлияния, а потом резко бросает это делать. Страшное существо, как говорят! Описывают, правда, по‑разному.

Личный зверь Перлюрен, явившийся Лучано, обладал телом огромного серо‑рыжего кота, но сидел на задних лапах, а в передних держал прутик с кусками жареной утки. Нет, не лапы это были, а руки! Маленькие мохнатые ручки с пятью длинными и даже на вид очень ловкими пальцами. Округлые ушки, вытянутая морда с чёрным круглым носом, не по‑звериному умные глаза! Лучано мог бы поклясться, что в этих тёмных глазах, обращённых на него, светится хитрость и расчётливое коварство! Звери так не смотрят!

А ещё у зверя Перлюрена была маска! Самая настоящая маска, какую носят уличные бандитто, чтобы жертвы ограблений их не опознали. Маска закрывала мордочку до носа, придавая Перлюрену вид лихой и воинственный.

«Ведь не пил же! – в полном ошеломлении подумал Лучано. – Совсем не пил! За что мне это? Может, Перлюрен просто мимо проходил? Да нет, бред какой‑то! И магессе меня проклинать вроде бы не за что… Но ведь остальные не видят! Вон как синьорина недоумённо таращится в кусты! Правда, зверя там уже нет. Или есть? Вот он мелькает, можно разглядеть глаза, нос, лапы… А вот опять нет! И утки нет… Бастардо ведь туда поставил котелок, а на него сложил прутья с готовым мясом, так? А теперь…»