Сейчас‑то что изменилось?! Ну да, синьорина Айлин тоже мила… А ещё она ухаживала за Лучано во время болезни. Стирала для него. Избавила от призрака Алессандро, побери его Баргот. Позволила называть себя по имени… Но разве всего этого достаточно?!

Да он даже спасти её не может! Приди ему, младшему мастеру Шипов, такая дурная блажь, он не может схватить её в охапку и утащить в Итлию, а лучше куда‑нибудь подальше – она просто не позволит! Ей обязательно надо спасти эту жуткую страну! И бастардо, который, которого… с которым тоже всё сложно, если говорить откровенно! Лучано никогда и никому не был обязан жизнью, кроме мастера Ларци, а Вальдерон вытащил его из реки, да ещё и за лекарствами ездил. Ага, и по нужде сходить помогал. Правда, Лучано вернул ему часть долга на холме, но… Претёмная, как же всё это глупо, сложно, неправильно!

Последний предмет его мыслей появился на поляне, когда утка уже начала подрумяниваться, и запах от неё поплыл одуряющий. Бастардо бросил возле костра охапку сучьев и присел не напротив, а немного в стороне, чтобы пламя не светило в глаза, из чего Лучано сделал вывод, что с ним собираются поговорить. Ну, хотя бы перед тем, как попытаться набить морду, чему он бы не особо удивился.

– Послушайте, Фарелли, – начал дорвенантец на удивление мирным голосом. – Я вас, в общем‑то, не виню. Айлин… Она прекрасная девушка! Просто невероятная! И я понимаю, что ею легко увлечься. Да что там, ею просто невозможно не увлечься! Я, конечно, не себя имею в виду… А так, вообще!

– Да, синьор, – очень вежливо отозвался Лучано, наклоняясь к костру и переворачивая прутик над углями.

Ну, разумеется, «вообще»! Конечно‑конечно!

– Но вы же понимаете, что она вам не пара?

Вальдерон имел такой сконфуженный и одновременно упрямый вид, что Лучано стало почти смешно. То есть непременно стало бы, не будь на душе так мерзко. Бастардо решил, что он просто увлёкся синьориной. Да если бы! Будь это обычное желание покувыркаться с красивой девицей, Лучано улучил бы время и попытался добиться своего. Не силой, Всеблагая Мать упаси! Но попробовал бы непременно. В конце концов, что магессе терять? А близость смерти кружит голову… Так нет! Он понятия не имел, как назвать то, что чувствует при мыслях о синьорине Айлин и в её присутствии, но желание там стояло на последнем месте. Хотя после сегодняшнего вечера…

– Я понимаю, синьор, – повторил он тем же безупречно учтивым тоном. – И приношу искренние извинения за то, что позволил себе. Надеюсь, это… может остаться между нами?

– Ну, Айлин я точно ничего рассказывать не стану. – Бастардо запустил пальцы в и без того взлохмаченные светлые волосы, растрепав их ещё сильнее. – Только потому, что ей будет неловко! Вы не понимаете, какая она! Если Айлин иногда позволяет себе… вольности… Или ведёт себя слишком… просто для леди… Так это потому, что она даже подумать не может о плохом или недостойном. Но она не просто магесса, она леди из Трёх Дюжин, а это лишь на ступеньку ниже королевского рода.

– Это многое объясняет, – бесстрастно согласился Лучано.

Действительно, не будет же столь высокородная дама, хоть и юная, стесняться слуги? Всем известно, что простолюдины – это вещи, только умеют ходить и говорить. Может быть, в этом всё дело? Магесса видит в нём что‑то вроде… Пушка? Вот и балует, как ещё одного ручного зверя? А, да что об этом думать!

– Наша утка пахнет на весь лес! – раздалось вдруг звонко, и на поляну выскочил сначала Пушок, блистающий белизной от ушей до лап, а следом вышла синьорина Айлин, на ходу отжимая мокрую рыжую копну. – Господа, озеро в вашем полном распоряжении! Представьте себе, там вода тёплая! Ну, почти тёплая… Но всё равно, дивное место, как будто сама Всеблагая благословила. А что у вас такие лица? Что‑то случилось?

– Нет, ничего, прекрасная синьорина, – безмятежно улыбнулся Лучано, поднимаясь. – Погодите сушить волосы, я сейчас возьму гребень и уложу их. Вы ведь позволите несравненное счастье снова послужить вам горничной, м?

Магесса прыснула и присела на пенёк у костра, сложив руки на коленях и идеально выпрямив спину. Такие, как она, впитывают манеры с молоком матери. Лучано взял любимый гребень из сандала, привезённый с собой из Итлии, встал за спиной синьорины и принялся разбирать тугие влажные кольца, не поднимая взгляда на Вальдерона.

– Мы попозже сходим, – уронил бастардо тоже совершенно спокойно. – Правда, Фарелли? После ужина.

– Как скажете, синьор. Тогда окажите любезность, снимите утку. Она готова.

Мокрая рыжая роскошь липла к рукам, пахла озёрной водой и самой девушкой. Лучано бережно расчёсывал длинные пряди от кончиков к корням, укладывал их волнами…

– Время рассказывать истории, – сказала вдруг магесса. – Мы в Академии всегда такими весенними и летними ночами собирались у кого‑нибудь в комнате, приносили шамьет, печенье и… Только обычно это были страшные истории, а мне сейчас не хочется пугаться!

«Неудивительно, – молча согласился Лучано. – После того холма и деревни вряд ли получится рассказать что‑то страшнее. А если получится, то тем более не стоит. Наоборот, нужно смеяться, нести любые пошлости, только бы прогнать саму память о том, чем мы занимались ещё утром».

– Прекрасная мысль! – поспешно поддержал бастардо, подавая магессе прутик с мясом. – Кто будет первым?

– Синьор… то есть Лучано! – сообщила синьорина, вгрызаясь в утку. – М‑м‑м‑м, как вкусно! У него руки всё равно пока заняты! То есть… Лучано, вы ведь не против?

– Нисколько, – отозвался он. – Только дайте подумать.

Положим, рассказать любой Шип способен многое… Только всё это не годится ни для ушей благородной девицы, ни для бастардо, считающего его честным наёмником, а не убийцей. Хм, разве что…

– Не помню, говорил ли я, – начал Лучано неторопливо, – но мой мастер взял меня из детского приюта, когда мне было десять лет. Человек он одинокий, ни супруги, ни детей не имеет, но живёт весьма состоятельно, в собственном палаццо с садом и как это… лабораторио… мастерской. Выполняет заказы на лекарства и средства для красоты, делает ароматные свечи и духи. Вот этому ремеслу он меня и стал учить. Но после приюта я был несносным сорванцом, просто ужасным.

– Почему? – удивился бастардо. – Разве вы не были ему благодарны?

– Был, – улыбнулся Лучано. – Но я никак не мог поверить, что он взял меня насовсем, понимаете? Один из лучших мастеров Верокьи, совладелец торгового дома «Скрабацца и сыновья», зельедел, к которому приезжают посоветоваться знаменитые целители, – и я, безродный подкидыш.

В памяти вспыхнуло, как он впервые увидел сад мастера. Огромный, полный красок и запахов, так что голова закружилась. И по этому саду можно было ходить! В любое время! Нюхать траву и цветы, трогать влажную душистую землю, мять её в пальцах, закрывать глаза и дышать, дышать…

А ещё у мастера были книги! Огромные и совсем небольшие, с непонятными письменами и кучей картинок, которые неделями разглядывай – и всё равно найдёшь новую. И лаборатория с множеством стеклянных, металлических и деревянных устройств! И еда… Кухня без замка на двери! Понятное дело, Лучано скорее руку бы себе отгрыз, чем взял в доме грандмастера хоть кусок хлеба без разрешения, но корзина, в которой на столе просто так лежат булочки, это само по себе чудо!

И, глядя на всё это, он чувствовал себя самозванцем. Драным помоечным котёнком, которого взяли в дом из прихоти, но вот он уронит что‑то, разобьёт или поцарапает драгоценную обивку мебели… И рука, которая только что гладила, сожмётся на загривке, мир перевернётся – и облезлый котеныш полетит на жаркую, каменистую и голодную улицу.

А раз так – чего стараться? Дурное упрямство кипело где‑то внутри, по ночам прорываясь беззвучными злыми слезами в подушку, а днём Лучано словно сам Баргот под руку толкал. И каждый раз, уронив хрупкую пробирку или дорогую фарфоровую чашку, сломав метлой для подметания дорожек редкий цветок в саду, он с вызовом смотрел на мастера в упор, плотно сжав губы. Ну же! Когда ты перестанешь прикидываться добрым?! Добрых грандмастеров не бывает! Да и просто людей, пожалуй, тоже.