А потом, всё так же не сговариваясь, они посмотрели на дом старосты, молчаливо темнеющий в наступивших сумерках.

Лучано шагнул к деревянному крыльцу и замер, изумлённо чувствуя, как откуда‑то изнутри поднялось невыносимое отвращение. Несправедливо и до ужаса глупо! Ведь дом свободен и больше никому не принадлежит, да и они не возьмут ничего! Разве что проспят одну ночь в тепле!

– Ал… Синьор… то есть Лучано…

Подошедшая магесса прятала глаза, а потом тихонько попросила:

– Может, переночуем на сеновале, как и собирались? Я зашла в дом, а он… Вы не подумайте, призраков там больше нет! И никакой нечисти – тоже. Просто он такой чужой… А сеновал – вон он! Там сена полно, и оно сухое…

– Богато жил староста, – с едва различимой ноткой одобрения отозвался бастардо. – Весна уже поздняя, а у него сено ещё целое. И крыши на домах в деревне не разобранные.

Поймал удивлённый взгляд Лучано и пояснил:

– Когда молодой травы долго нет, крестьяне часто разбирают крыши на корм скотине. А здесь хоть и бедно жили, но люди были работящие, сена запасли вдоволь. На сеновале, так на сеновале.

Лучано посмотрел на сеновал и тихо вздохнул. В стенах длинного приземистого сарая даже самый невзыскательный взгляд нашёл бы немало щелей, а крыша казалась не более надёжной, чем, к примеру, бумажная. Лучше бы в палатке ночевали. Там, правда, тесно, зато он уже и забыл, когда мёрз ночами. А стоит представить, какие сквозняки гуляют по этому се‑но‑валу, как тут же становится зябко! И это если забыть, что солома имеет неприятное свойство колоться и набиваться в одежду. К тому же крысы…

Впрочем, на фоне всего остального, крысы – это уже не стоящие внимания мелочи, если, конечно, синьор Пушок не примет их за дичь и не начнёт гонять по всему се‑но‑валу с грохотом, сделавшим бы честь любому табуну коней – в точности, как это делают кошки мастера Ларци.

С другой стороны, если выбирать между сеновалом и мёртвым домом, лишившимся хозяев… Ладно, это будет интересный опыт!

– Тогда устраивайтесь, – предложил он. – А я наберу воды и поставлю вариться ужин. Кстати, нашёл у себя в сумке кусок копчёного сыра, о котором совершенно забыл! Тащил его от самой Дорвенны, это же надо иметь настолько дырявую голову! Но всё к лучшему, зато на ужин у нас будет сырный суп. Что может быть лучше горячего супа после долгого тяжёлого дня, м?

Он болтал без умолку, не выходя из роли весёлого шута и с радостью наблюдая, как с лица магессы исчезает выражение загнанного зверька, да и у бастардо глаза теплеют. Ещё не летнее небо, но уже и не вода в полынье. А день и правда выдался тот ещё. Эх, им бы сейчас всем в купальню! А потом хороший массаж по всем правилам целительской науки…

– Будь мы сейчас в Верокье, – понизил он голос, наблюдая, как синьорина Айлин удаляется в сторону сеновала, – я бы позвал пару‑тройку гулящих девиц.

– Зачем? – выдавил бастардо, глядя на него со священным ужасом. – То есть я понимаю, зачем они, но…

– Вы только представьте, синьор Вальдерон! – сказал Лучано, держа лицо непроницаемым. – Две или три прекрасные девушки готовят вам ужин, поливают на голову в купальне, разминают плечи… Потом укладывают в постель… Укрывают одеялом… – Он сделал тщательно рассчитанную паузу и закончил драматическим шёпотом: – А потом уходят подальше! Как можно дальше! И не возвращаются до самого утра, а лучше – ещё неделю!

Несколько мгновений Вальдерон смотрел на него в полном изумлении, Лучано уже почти уверился, что шутка провалилась, но потом глаза бастардо блеснули, и он негромко, но искренне рассмеялся. А просмеявшись, глянул уже совсем иначе, окончательно оттаявшим взглядом, и сказал:

– Да ну вас… Я же и в самом деле подумал! Фарелли, вы вообще бываете серьёзным?

– Зачем? – улыбнулся Лучано. – Скучного и страшного в жизни и без меня хватает. Но если всё хорошо, зачем быть серьёзным? А если всё плохо, шутка тем более не помешает, пусть хотя бы чуть веселее станет.

– Я над этим поразмыслю, – задумчиво пообещал Вальдерон и, развернувшись, пошёл к конюшне.

Так‑то лучше… Ну и где у них здесь колодец, м? Пройдя единственную улицу деревни до конца, Лучано не нашёл ничего похожего и, вернувшись, постучал в дверь единственного обитаемого дома.

– Колодец? – проскрипела старуха, уяснив, что ему нужно. – Он вам не пригодится, ваша милость. Я за водой к ручью хожу, это во‑о‑он там!

Она махнула рукой в сторону небольшой рощицы, которая в сумерках выглядела на редкость зловеще.

– А с колодцем‑то что? – уточнил Лучано.

Старуха пожевала морщинистыми губами, потом нехотя отозвалась:

– Жена старосты в нём плавает. Уж не знаю, то ли с перепугу туда прыгнула, то ли думала отсидеться, да забыла, что весной вода высокая. Не вытащить её никак. А и вытащить – вода не скоро очистится.

Лучано сглотнул и признал про себя, что почти неделю замачивать в колодце труп – это не самая хорошая идея для супа. Да и мыться такой водой не захочется.

– Многоуважаемый синьор Пушок, – церемонно обратился он к удивительно вовремя подбежавшему волкодаву. – Не соблаговолите ли прогуляться со мной до ручья? В вашей почтенной компании мне будет как‑то поспокойнее.

Пёс глянул на него снисходительно, но стоило Лучано двинуться в сторону рощицы, побежал рядом и немного впереди.

Вдвоём они быстро нашли упомянутый ручей. Лучано набрал воды и решил, что вот сейчас отыщет в доме старосты ведро и сходит сюда ещё пару раз. Демонов поблизости нет, раз Пушок совершенно спокоен, призраков – тоже, а если немедленно не отмыть въевшуюся в кожу и волосы вонь, он сам начнёт кусаться не хуже любой барготовой твари. Надо же было этой несчастной дуре так неудачно утопиться! Ещё вопрос, что хуже: чтобы тебя быстренько загрызли демоны, или долго захлёбываться в ледяной колодезной воде, видя круг света над головой.

Лучано вспомнил реку, где едва не утонул, передёрнулся и подумал, что лично он предпочёл бы демонов.

Уже в полной темноте он натаскал воды в большую бадью, что обнаружилась на скотном дворе, и задумался, как сельчане греют воду для мытья. Ни одного котла поблизости не видно! И в чём моются? Неужели даже в доме старосты нет хотя бы бадьи?

Откуда‑то вывернул Вальдерон, отчаянно пахнущий теперь не только гарью, но и лошадьми, из чего Лучано сделал вывод, что кобылы сыты, вычищены, и им разве что колыбельную на ночь не спели. А может, и спели, кто знает.

– Придётся мыться холодной, – сказал он вслух, надеясь, что благородный синьор подскажет что‑нибудь дельное.

Но тот беззаботно поболтал в воде рукой и удивился:

– Разве холодная? Отличная водичка для весны!

«Это он всерьёз, – понял Лучано, глядя, как бастардо деловито тянет с могучих плеч рубашку. – Не издевается и даже не мстит за все мои шутки. Они тут просто все такие… устойчивые к холоду!»

– Ой, водичка! – раздался звонкий голос синьорины Айлин.

Ожившая магесса тоже попробовала воду рукой и просияла:

– Ух, какая прохладная, прелесть! Чур, я после тебя, Ал! Синьор Лучано, вы ведь не против? А у вас там суп кипит… И пахнет!

«Действительно, – вздохнул Лучано. – Что им какие‑то демоны? Эту страну не уничтожить и не покорить! Банков у них нет, видите ли! Зато принц и грандсиньорина могут вымыться в воде, от которой у меня, бедняги, даже волосы замёрзнут! Не говоря уже об остальном… Да если только Баргот сюда явится – сам сбежит в ужасе!»

Много позже, уже согревшись горячим супом, а потом и шамьетом, он влез на сеновал, надеясь, что после такого купания не заболеет снова. Глаза неумолимо слипались, и даже если в сухом колючем сене водились крысы, Лучано был согласен разделить с ними сеновал. Жёсткая труха кололась, лезла за шиворот, но Лучано свернулся на расстеленном плаще, подложил под голову свёрнутую куртку. Вокруг было темно, только слышалось, как ворочается Вальдерон. Что‑то с ним творилось не то, и Лучано приказал себе завтра же попытаться вызвать бастардо на разговор. Магесса спала тихо: ни движения, ни дыхания. Замучилась, бедная.