– Кажется, понимаю, – согласился Раэн. – Отличное желание, право же. И я от души присоединяюсь к вам. А вы, дон Аластор?

– Что? – переспросил Аластор растерянно.

Он как‑то не думал, что вопрос относится и к нему тоже. Да и что сказать? Фарелли красиво сплел слова, но не повторять же за ним. И не скажешь теперь, что его бы устроила самая простая счастливая жизнь. Вот именно с тем, что перечислил итлиец. Чтобы и здоровье, и любящая жена, и дети, и всего остального в меру. Кто же откажется от денег, титула и земель, если сами пойдут в руки? Но, конечно, по чести и так, чтобы не слишком. Чтобы не откусить кусок, который не проглотишь.

Но от него ждут совсем другого. Вот как внимательно смотрит Айлин, словно ей очень‑очень важен ответ Аластора! Да и у Фарелли взгляд непривычно пронзительный.

– А я ни от чего хорошего не откажусь, – хмуро от неловкости буркнул Аластор. Подумал и добавил: – Но если надо что‑то одно, то… Я просто хочу выполнить свой долг. Меня учили, что дворянин должен своей стране, мужчина – своей семье и друзьям, лорд – своим подданным. Вот. И я хочу только этого. Чтобы всегда быть рядом с теми, кому я нужен. Или хотя бы там, где могу сделать что‑то правильное. Там, где могу выполнять то, что должен.

– Надо же… – тихо, еле слышно проговорил арлезиец. – Да вы как сговорились, господа. Такие желания… Мне теперь и самому безумно интересно, чем оно может обернуться. Донья Айлин? Не сочтите за нескромность?

– А я хочу изменить… – светло улыбнулась Айлин.

– Что изменить? – ляпнул Аластор и почти одновременно услышал заинтересованный голос Фарелли:

– Кому изменить?

Арлезиец прищурил искрящиеся от смеха глаза и с безупречной учтивостью промолвил:

– А я, видимо, должен спросить, с кем изменить?

Мгновение на поляне стояла полная тишина. А потом Айлин первая прыснула и рассмеялась. Миг – и Аластор поймал себя на том, что сам смеется. Искренне, взахлеб, не сдерживаясь проклятым этикетом. Хохотал Фарелли, поставив на землю снятый котелок с шамьетом, чтобы не уронить. И Раэн вторил ему так искренне и беззаботно, словно им всем и правда случалось много раз делать это вместе.

– Да ну вас, господа, – промолвила, наконец, Айлин, покраснев то ли от смеха, то ли от смущения. – Я сказала совсем не то, что вы тут… имели в виду. Я хочу изменить судьбу.

– Ни больше, ни меньше? – вскинул резко очерченные брови арлезиец. – И чью же судьбу вы хотите изменить? И зачем?

– Я еще не знаю, – отозвалась Айлин с такой же полной искренностью. – Но знаю точно, что судьба не всегда правильна и справедлива. Иногда она как колесо в карете: попало однажды в колею – и катится, что бы человек ни делал. А я… я хочу менять ход этого колеса. Или хотя бы стать камешком в колее! Чтобы колесо с ним встретилось – и повернуло на другой путь. Правильный! Добрый! Или хотя бы справедливый!

– А вы не думали, прекрасная донья, каково при этом самому камешку? – медленно проговорил арлезиец, глядя на Айлин едва ли не… с жалостью? – Тому, на которое наткнулось колесо. Ведь ничто не дается даром.

– Это я отлично знаю, дон Раэн, – улыбнулась Айлин так светло и ясно, что у Аластора снова совершенно непонятно кольнуло сердце. – И я никогда не отказывалась платить по долгам или за то, что хочу получить. Но кто‑то ведь должен это делать? Возвращать судьбу на нужные дороги?

– И правда удивительный вечер, – еле слышно проговорил арлезиец. – И встреча не менее удивительная. Что ж, да исполнит Странник ваши желания…

И тут же встрепенулся, снова став обаятельным улыбчивым болтуном. Словно что‑то вздрогнуло на поляне, и та связь, что объединила их четверых, не распалась, но стала невидимой. Или впиталась куда‑то внутрь, оставшись воспоминанием о мгновении полной искренности.

Фарелли все‑таки налил шамьета Аластору, а потом и Раэну. Собрал оставшееся мясо и подвесил его в котелке на дереве, спасая от мелких зверушек. Вторая фляга не понадобилась, но и без нее было хорошо. Не так откровенно, но спокойно и умиротворенно. Спать почему‑то совершенно не хотелось, Аластор гладил перебравшегося уже к нему Пушка и лениво следил, как дон Раэн что‑то чертит прутиком прямо на земле и объясняет Айлин, а та прилежно кивает и перерисовывает начерченное в пухлую черную тетрадь карандашом. Странно, ведь арлезиец не маг! Что же он объясняет магессе?

– Это не дорвенантская школа, – сказал Раэн, будто уловив его мысли. – Некоторые принципы теории пришли в современную магию из глубокой древности. А меня всегда интересовала история. И я с удовольствием покажу донье Айлин кое‑что интересное и полезное. Что вряд ли знают ее преподаватели.

– Магия, которую не знает Орден? – усомнился Аластор, чувствуя смутную тревогу. – А это не опасно?

– Милорд Аластор, – усмехнулся арлезиец. – Скажите, каким оружием вас учили сражаться как дворянина?

– Рапирой, – буркнул Аластор.

Посмотрел на секиры, так и лежащие у входа в палатку, хмыкнул.

– Вот именно, – просто сказал Раэн. – Вас учили сражаться рапирой, но когда пришлось, вы взяли в руки то, что подходило больше. У доньи Айлин прекрасные преподаватели, я совершенно в этом уверен. И ее учили всему, что следует знать орденской магессе. Но и то, что покажу я, бесполезным не будет.

И эти двое снова погрузились в тихое обсуждение, из которого Аластор понимал только отдельные слова, хотя говорили вроде на дорвенантском. Встав, он пошел к лошадям, проверил их, погладил теплые морды. Очень хотелось дать хотя бы по куску хлеба, оставшегося от ужина, но Аластор сдержался. Был бы он один – даже думать не стал бы! Но остальным надо будет чем‑то позавтракать.

– Ах, какая у него лютня… – протянул подошедший следом Фарелли. – Мечта! Знаете, синьор Вальдерон, у меня дома тоже лютня осталась. Лучший итлийский мастер делал! Вендийский палисандр, позолота, инкрустация. Неплохой домик можно было бы купить… Как я ею гордился! Не представляете…

– И что? – с любопытством спросил Аластор, уловив жалобные нотки в голосе итлийца.

– И ничего, – вздохнул тот. – Вы посмотрите на эту! Старое темное дерево и струны – больше ничего. А я ее в руки взял и пропал. У нее голос – живой. Она к рукам льнет… Я не подозревал, что так бывает!

– Узнайте имя мастера, – посоветовал Аластор, удивляясь тоске, звучащей в голосе итлийца. – Может, у него такую же закажете.

– Это вряд ли, – странно усмехнулся тот, и Аластору невольно подумалось, что сегодняшний вечер то выворачивает душу наизнанку, то полон странных взглядов, улыбок и скрытых мыслей. – Не закажу. Да и не время сейчас для лютни. Просто жалко. Вот так не встретились бы, я бы до сих пор считал, что моя позолоченная роскошная дурочка – самый лучший инструмент. Забавно, м?

И, не ожидая ответа, отошел. Аластор проводил его взглядом, удивляясь неожиданной откровенности. Айлин, закончив слушать объяснения, поблагодарила арлезийца, и тот коротко кивнул. А подруга, зевнув и смущенно прикрыв рот ладошкой, извинилась и ушла в палатку.

– Знаете, дон Аластор, – сказал арлезиец, поднимая на него взгляд от исчерченной земли. – Рассвет уже близко. Пожалуй, не стану злоупотреблять вашим гостеприимством. До дороги недалеко, а спать мне не хочется. Я поеду…

– Как пожелаете, – согласился Аластор.

И каким‑то внутренним чутьем понял, что вот так эта встреча и должна закончиться. В самом деле, что тут осталось до рассвета? И сказать им друг другу больше ничего, в мыслях и на сердце пустота, будто их промыли холодной водой дочиста.

– Синьор Фарелли! – окликнул Раэн итлийца. – Не хотите ли немного проводить меня?

И снова этот быстрый обмен взглядами, а потом Фарелли, к удивлению Аластора, кивнул.

– Я недалеко, – сказал он Аластору, словно извиняясь, и пошел отвязывать одну из своих гнедых.

Аластор глянул на палатку, где было тихо и темно, но почему‑то остался у костра, подкладывая сушняк по веточке и бездумно глядя на багрово‑золотые угли.

Недалеко растянулось часа на два. А может, и на три. Рассвет уже вовсю красил небо розовым и желтым, когда итлиец вернулся. Спрыгнул с гнедой, и Аластор невольно насторожился.